— Я боюсь этих гор.

— Да, я забыл тебе сказать, что скала, возле которой мы стоим, называется Альманнагья.

— Почему здесь такая жуткая тишина?

— Тишина? Разве ты не слышишь, что я говорю с тобой, дитя?

— Нет.

— Я говорю, если смотреть на гору Сулур, которая кажется очень высокой, потому что находится близко от нас, а потом перевести взгляд на гору Скьяльдбрейдур…

— Отец, ты не получал письма?

— Какого письма? Я получаю сотни писем.

— И ни в одном из них не было мне привета?

— Гм, да, правда, асессор Арнэус просил передать привет твоей матери и вам — сестрам.

— И это все?

— Он просил узнать, не уцелели ли случайно какие-нибудь обрывки древних книг из разрушенного монастыря на горе Хельга.

— И больше он ничего не написал?

— Он написал, что эти книги ценнее самых богатых родовых поместий в Брейдафьорде.

— И он ничего не написал о себе? Почему он не приехал в Исландию на корабле, прибывшем в Эйрарбакки, как собирался осенью?

— Он писал о том, что у него множество всяких дел.

— Каких дел?

— Я знаю из достоверных источников, что его собрание рукописей и печатных книг о древней истории Исландии и Норвегии в опасности. Они могут погибнуть из-за плохого хранения. Кроме того, у асессора такие большие долги, что он может лишиться всего.

Она нетерпеливо схватила отца за рукав и спросила:

— Да, но ведь он друг короля?

— Есть множество примеров тому, как друзья короля лишаются своих должностей и как их бросают в долговую тюрьму. Ни у кого нет столь многочисленных врагов, как у друзей короля.

Девушка отдернула руку и остановилась; резко выпрямившись, она подняла глаза на отца.

— Дорогой отец, — сказала она, — не можем ли мы ему помочь?

— Пойдем, дитя мое, — сказал он. — Мне надо вернуться к гостям.

— Ведь у меня есть усадьбы, — сказала она.

— Да, ты и твоя сестра получили кое-какие поместья «на зубок», — сказал он, снова взял ее под руку, и они пошли дальше.

— Не могу ли я продать их?

— Хотя исландцу и кажется, что несколько хуторов — это целое богатство, за границей они ничего не стоят, дитя мое. Драгоценный камень в кольце какого-нибудь графа в Копенгагене дороже целой округи в Исландии. Мой новый плащ стоит больше денег, чем я получаю от своих арендаторов за много-много лет. Мы, исландцы, не имеем права ни торговать, ни заниматься мореходством, поэтому мы так бедны. Мы не только угнетенный народ, мы — на краю гибели.

— Арнас отдал все, что имел, на книги, чтобы имя Исландии жило в веках, даже если все мы погибнем. Что же, мы будем спокойно смотреть на то, как его бросят в долговую тюрьму за преданность Исландии?

— Любовь к ближнему прекрасна, дитя мое. И надо любить ближнего. Но в минуту смертельной опасности каждый думает о своем спасении.

— И мы ничего не можем сделать?

— Для нас важно, дитя мое, чтобы король был расположен ко мне. У меня много завистников, они беспрестанно наушничают графам, клевещут на меня, чтобы помешать мне получить от короля должность судьи альтинга. Это высший пост в Исландии, хотя он ничто по сравнению с должностью подметальщика пола в королевской канцелярии, если только человек, ее занимающий, ведет свой род от какого-нибудь немецкого бродяги или мошенника.

— И что же дальше, отец?

— Назначение на эту должность дает множество привилегий. Мы можем стать владельцами еще нескольких более крупных поместий. Ты станешь еще более завидной партией. Знатные люди будут добиваться твоей руки.

— Нет, отец. Меня возьмет тролль, чудовище в образе красивого зверя, которого мне захочется приласкать, а он заманит меня в лес и растерзает. Разве ты забыл сказки, которые сам мне рассказывал?

— Это не сказка, а дурной сон. Зато твоя сестра рассказала мне о тебе нечто, что, я уверен, огорчит твою мать.

— Вот как.

— Она сказала, что знатный человек просил зимой твоей руки, но ты наотрез отказала ему.

— Каноник, — сказала девушка и холодно засмеялась.

— Он из знатнейшего рода Исландии, — высокоученый муж и скальд, богатый и добрый. Какого еще жениха ты ждешь, если такое предложение не считаешь достаточно почетным?

— Арнас Арнэус — самый замечательный изо всех исландцев, — сказала йомфру Снайфридур. — С этим согласны все. Женщине, знавшей замечательного человека, просто хороший человек кажется жалким.

— Что знаешь ты о чувствах женщины, дитя? — спросил судья.

— Лучше самый последний, чем средний! — ответила девушка.

Палатка ландфугта в Тингведлире убрана коврами. Деревянный пол вымыт дочиста. В глубине — альков, посредине — стол, скамьи и два мягких кресла. На полке — статуэтка: его всемилостивейшее величество верхом на коне. За жилищем ландфугта, неподалеку от скалы, раскинуты еще две палатки: одна — большая и добротная, из нее только что вышли двое говорящих по-датски слуг; другая — маленькая, из коричневого войлока, под самой скалой. Перед второй палаткой сидит человек гигантского роста, в кожаных штанах и с трубкой во рту.

Послав за людьми, ландфугт велел им приготовить постель для дочери судьи и прислуживать ей за столом. Жаркое и вино появились как раз в тот момент, когда судья прощался с дочерью и собирался вернуться к гостям.

Йомфру, очень бледная, стояла в дверях и, пока слуги накрывали на стол, смотрела на восток, на облака, которые уже золотило восходящее солнце. Она окинула взглядом также угрюмые скалы, бурлящую реку, холмы, лес и озеро.

— Зачем этот большой человек сидит там, перед маленькой палаткой? — спросила она.

— Это страж, — ответили ей слуги.

— Какой страж?

— В палатке сидит в цепях преступник, которого мы привезли из Бессастадира. Но завтра утром его, слава богу, казнят!

— Ох, как бы мне хотелось поглядеть на него! — воскликнула йомфру, оживившись. — Любопытно взглянуть на человека, которому завтра отрубят голову.

— Йомфру изволит шутить, наша йомфру может испугаться. Ведь это черный дьявол Йоун Регвидсен, тот, что украл леску, оскорбил его величество и убил королевского палача.

— Пойди к ландфугту и скажи, что я боюсь. Передай ему от меня: я хочу, чтобы, пока я сплю, перед моей дверью стоял страж.

Она едва притронулась к мясу, съела немного каши и слегка пригубила вино. Однако она долго полоскала пальцы в серебряной чаше и смачивала себе лоб. Затем пригладила волосы и освежилась мускусом.

Вернулся слуга, он получил приказ, чтобы милостивую йомфру, пока она спит, охранял Йоун Йоунсен.

— Пусть он сидит у меня на пороге, — приказала она.

Слуги позвали стража и велели ему охранять милостивую йомфру, ибо она желает почивать.

— А как же убийца?

— Что значит мерзкий убийца в сравнении с честью благородной йомфру, — возразили они.

Человек лениво поднялся и перенес свою жаровню к двери йомфру. Он присел на порог и продолжал курить. Йомфру отослала слуг и велела им ложиться спать.

— Ты исландец? — спросила она стража.

— Что? Я из Кьёса.

— А что это — Кьёс?

— Кьёс — это Кьёс.

— У тебя есть оружие?

— Еще чего не хватало!

— А что же ты собираешься делать, если на меня нападут?

Он показал ей свои огромные ручищи, сначала тыльную сторону, потом ладони, и сжал кулаки. Затем он сплюнул и снова затянулся.

Йомфру вошла к себе и заперла дверь. Кругом было тихо. Слышалось журчание Эхсарау, растворявшееся в тишине, да равномерные удары топора: кто-то спокойно и старательно колол дрова.

В скором времени, когда все стихло, дочь судьи стремительно поднялась со своего ложа, приоткрыла дверь и выглянула. Страж по-прежнему сидел на пороге и курил.

— Я хотела посмотреть, здесь ли ты, — тихо проговорила она.

— Как? — переспросил он. — Что такое?

— Ты мой слуга.

— Ложись-ка спать.

— Как ты смеешь говорить мне «ты»? Разве ты не знаешь, кто я?

— Гм. Подумаешь, какая персона!