Женщина огромного роста, такая высокая, словно была на ходулях, вертелась как шаман в центре круга, образованного изумленными зрителями. Цвет ее лица напоминал почерневшую бронзу, ее взгляд был затравленным и пронзительным. Время от времени она останавливалась и длинной палочкой из черного дерева рисовала на земле сложные знаки.
Что до ее костюма, то он был в буквальном смысле слова непостижим. В нем было что-то от одежды мужчины и священника. Он был собран из разноцветных тканей, расположенных странным, но вполне определенным образом. Невозможно было понять, сколько ей лет: ее лицо несло отпечаток неразгаданной красоты, пришедшей из глубины веков и ныне совершенно забытой.
Внезапно она остановилась и затянула балладу:
БАЛЛАДА ИСТИННОГО ПРЕДСКАЗАТЕЛЯ
Весь перед вами — в истине велик,
Жена и муж в один и тот же миг.
Ладони открывайте мне скорее:
Увидеть лики в зеркале страстей
Поможет предсказатель-ворожея.
Как рыба рассекает лоно вод,
Как птица отправляется в полет,
Чтоб с высоты воззриться на юдоль, —
Так через все мои существованья
Мне время подсказало свой пароль,
Который разрывает мирозданье.
Увидит в бесконечности времен
Мой дух и прошлого, и будущего знанье.
Как в зеркале судьбу читаю вам:
С морщинами краса идет вослед годам.
Лишь мне дано приметы объяснять
Грядущего, и я последую опять
По лабиринтам мирозданья.
И колдовством оберегаясь,
Которое меня хранит,
Я к самой сути подбираюсь,
Пусть даже Шабаш мне грозит.
Без страха я вступаю в круг,
Где Маг в отчаянье наводит
Блестящей шпаги острие
На вихрь, который Духов водит.
А змеи, кем он был храним,
Проснувшись, кинулись за ним.
Я знаю, как вернуть невинность,
И как измену наказать,
И как нелюбящее сердце
Любовным зельем напитать.
Спешите все ко мне поближе,
Когда я в Зеркале Судьбы
Вам открываю все, что вижу.
Года промчатся, и в тиши
Вы убедитесь — это правда,
Предсказанная за гроши.
Спешите же ко мне скорее,
Вам все расскажет ворожея.
Она пела и кружилась, останавливаясь только чтобы перевести дух.
— Это сумасшедшая? — тихо спросила Антония, разглядывая ее не без некоторой опаски.
— Нет, не сумасшедшая, но одержимая, — с живостью ответила ей тетка. — Они прокляты и обречены на костер, каждое их слово и каждый вздох — это грех.
Цыганка услышала эти слова и направилась прямо к ним. Она трижды на восточный манер поклонилась им обеим. Затем, обращаясь к Антонии, попросила ее показать руку.
Леонелла, закудахтав от раздражения, попыталась увести племянницу, но та высказала такое неудовольствие и так горячо стала ее умолять позволить ей послушать предсказания хорошей судьбы, что, вытащив из кармана монету, тетушка кинула ее цыганке со словами:
— Ну ладно, голубушка, вот тебе обе наши руки, возьмите эти деньги и предъявите нам наши гороскопы.
Сняв перчатку, Леонелла протянула цыганке левую руку. Та удовольствовалась тем, что взглянула на нее, не прикасаясь, затем приняла торжественный вид и начала импровизировать наполовину шутовским, наполовину торжественным тоном следующие стихи:
К тому, кто в могиле одной ногой,
Гороскоп поворачивается спиной,
Но вашей монеты приятен свет,
И я за нее вам даю совет:
Мужчины больше не ловят взгляд
Тех глаз, которые так косят,
Румяна и мушки — на хлам пора,
Тщеславие глупое — со двора.
Увы, сладострастье — не по годам,
Пора о Господе думать вам.
Вот то, что будущее сулит
Тому, кто у края уже стоит,
С другой стороны глядя в этот мир:
Пора вам готовить последний пир.
Она закончила и умолкла среди всеобщего взрыва смеха. Леонелла слушала ее, не говоря ни слова, ошеломленная и красная от стыда, но когда та закончила, она разразилась таким жутким визгом, что на лице гадалки появилась презрительная улыбка:
— Это говорят звезды, при чем здесь я, — и она обратилась к Антонии.
Девушка сняла перчатку и протянула ей свою белую руку, которую та приняла с видимым волнением. Неестественная дрожь охватила цыганку. Все присутствующие затаили дыхание, как бы почувствовав важность слов, которые будут сейчас произнесены.
Гораздо более естественным и более человечным тоном, хотя и с оттенком некоторой торжественности, цыганка начала говорить медленно, как бы роняя каждое слово:
Господь наш Иисус! Ладонь какая тут —
Мягка, чиста, нежна.
Вы рождены, чтоб счастье подарить,
Для парня славного — достойная жена.
Но тучи над невинной головой
Скопились угрожающей толпой.
И эта линия, что прервана бедой,
Жестокой угрожает вам судьбой.
В отчаянье, в страданьях будет смерть,
И вам вдали придется умереть
От тех, кто дорог…
Но утешьтесь, вдруг
Вам даст судьба избегнуть этих мук.
Боясь всего, что чисто чересчур,
Не верь, беги, когда к тебе взывает
Такой, чьей добродетели редут
Так тверд, как в этой жизни не бывает, —
Тщеславие и похоть там живут.
— Простите мне мои слезы, пожалуйста, и не упрекайте меня. Этот мир не единственный. Смерть, поверьте мне, это только переход, а ваша жизнь еще для вас не начиналась!
Она замолчала, подняла свою палочку словно для того, чтобы толпа, которая ее окружала, расступилась, и ушла величественным и размеренным шагом.
Последовав за ней, толпа отошла от двери Эльвиры.
Леонелла вернулась к себе, кипя от злости и раздражения. Что касается Антонии, понадобилось несколько часов, чтобы это мрачное предсказание изгладилось из ее сердца и памяти.
Глава II
ПАДЕНИЕ
Возможно, если б ты испил хоть раз
Глоток единственный, божественный экстаз,
Что знают те, что любят и любимы,
В раскаяньи и вздохах ты б сказал,
Что ты напрасно время промотал,
Когда любви пройти позволил мимо.
Тассо
Тем временем Амбросио вернулся к себе в келью; сердце его было переполнено непередаваемыми чувствами. Он был почти взволнован собственной благосклонностью, которую он выказал молодым монахам, благословив их перед уходом, и теперь мог целиком отдаться своему настроению. Это была поистине великая радость, ее не омрачала даже тень греха.
