Хенчард встал и помог Колину встать так, как он описал, развернув его плечо под правильным углом и проверив хватку левой руки. Затем он вынул патроны из ленты, которую Колин набивал для него, оставив только десять.

— Две очереди по пять патронов каждая, интервал десять секунд. Огонь!

Хотя и установленная на треногу, машина из металла и дерева вдруг показалась похожей на воющего дикого зверя, бьющего Колина по плечу и безуспешно пытающегося высвободиться. Он отпустил спусковой крючок, досчитал до десяти и нажал снова. Но на этот раз не хватило двух выстрелов — он израсходовал на первую очередь восемь патронов. А картонка, укрепленная на трех деревяшках, выглядела точно так же, как раньше.

Колин посмотрел на Хенчарда.

— Куда они делись?

— Бог их знает. Но не удивлюсь, если Гордон приготовит нам на ужин обезьяну. Смотри, мы попробуем трассер — может, это тебе подаст идею о том, что случилось.

Но у Гордона Беннета были другие идеи. Накануне он раздобыл дерева и ржавого железа у вакерос, которые смотрели за скотом Томаса Форда, и соорудил нечто вроде автобусного кузова, но на котором он мог поджаривать на вертеле большие куски мяса. Он сложил самые сухие дрова и ветки, какие только смог найти, на дно, зажег их, уверился, что все получается хорошо, затем погасил. Потом вместе с Дитой он съездил на джипе в новый дом, поторговался с толстым американцем насчет бычка и заплатил на пятьдесят процентов больше, чем на рынке. Хотя Беннет был обычно весьма экономным покупателем, это его не смутило — это ведь были не его деньги.

Дита поспрашивала и нашла вакеро, который знал, как резать скот. С помощью Аугусто — так звали этого вакеро — Беннет выбрал шестимесячного бычка, чуть более упитанного, чем остальные. Он был еще молочным, но ел и траву, и Беннет счел, что это сочетание добавит вкуса.

Аугусто был невысоким, кривоногим, с бочкообразной грудью, однако поймал бычка одним броском своего лассо, и вместе они увлекли его прочь от коралей к старой «финке». Его мамаша раза два или три мычала ему, но следом не пошла. К тому времени как они увели его за «финку», она уже снова щипала длинную влажную траву.

— Тебе может не понравиться следующий этап, — сказал Беннет Дите.

Но она осталась смотреть. Аугусто махнул ладонью вверх и вниз у морды бычка, затем Беннет ухватился за маленькие рожки и отогнул голову назад. Вакеро перерезал яремную вену, выпустив поток темной крови, на которую тут же слетелись большие черные мухи. Они подождали, пока он замрет.

— Там, откуда я родом, — сказала Дита, — мы старались не выпускать кровь.

— Для черного пудинга? — спросил Беннет. — Я думал, вы только свиней для этого используете.

— Нет. Для удобрения.

Она развернулась и пошла на большую кухню. Она испытывала облегчение от того, что они не ожидали от нее, единственной здесь женщины, что она будет готовить одна, но она также чувствовала, что ей понравилось помогать. Она нашла большой мешок ямса и начала срезать красную кожицу с желтой мякоти, потом вздохнула. Не так-то легко накормить сразу семнадцать человек.

Аугусто принес три своих основных орудия — мясницкий нож, пилу и большой нож, который он обычно использовал, и им отделил голову и ноги. Затем он освежевал и выпотрошил тушу. Неожиданно он начал что-то говорить Беннету по-испански, и тому пришлось идти на кухню и звать Диту.

— Он хочет взять себе кусочки и ошметки, они приготовят их с фасолью, это их обычная пища, — пояснила она.

Гордон задумался на мгновение. Назавтра он задумал превосходное блюдо наподобие гуляша, которое он редко имел шанс приготовить. Стрэханам, а возможно, Глеу и Гудаллу, оно должно понравиться, но он ожидал, что остальные, особенно младшие, откажутся. Так что он согласился.

Теперь наступил решающий момент: разрубить тушу или зажарить целиком? Он посмотрел на часы — они хорошо использовали время, и оставалось еще четыре часа, так что он решил выбрать второе. Вместе с Аугусто они пропустили два заранее приготовленных вертела через тушу и поместили ее над огнем, который был небольшим, но очень горячим. Вообще-то некоторые части могли обуглиться, а другие остаться полусырыми. Но он знал, что такой опасности нет — свежее мясо можно есть сырым с минимальным риском.

Готовка требовала мало внимания, оставляя ему и Дите время порезать ананасы, манго, груши, гуаву и прочие фрукты, которым он даже не знал названий, в пластиковую емкость, в которую он добавил коричневого сахара и рома, а сверху положил кусок льда, тоже принесенный из нового дома.

— Из тебя вышел бы хороший муж.

— Почти что так. Но она спуталась с кем-то другим, пока я был на Фолклендах.

— Лас-Мальвинас.

— Ну да... Так откуда ты родом? Тим сказал, что из Майами. Но я что-то не припомню, чтобы в Майами приберегали бычью кровь для удобрений. Скотный двор, но не простой. Что я имею в виду — где это в Майами забивают скот так, как это сделали мы?

— На Кубе.

Она умолкла.

Ребята заявили, что это лучшее мясо, которое они когда-либо ели. Только Джефф возразил, отказавшись есть совсем.

— Паленое мясо пахнет одинаково. А это запах, который я ощущал слишком часто.

— Хорошая штука, Гордон, и не беспокойся, если наш специалист скулит, — добавил Паркер. — Может быть, мы должны сделать это еще раз, за день до отъезда.

Им оставалось одиннадцать дней.

Этого было недостаточно, и он это знал. Чего он не знал, так это сколько обстоятельств сошлось вместе, чтобы уничтожить их.

Штормовой ветер собирал кучевые облака над горизонтом, где темно-синий облачный массив сливался с черным морем. Ближе кроны пальм метались под внезапными порывами ветра и алые и пурпурные бугенвилеи дрожали и тряслись, когда потоки воздуха встряхивали соцветия. Временами солнце прорывалось сквозь облака и сияло светлым золотом на хромированных корпусах машин и отражалось от темных очков. Темная туча, накатившаяся с моря, погасила солнечные лучи, и шесть шестиугольных башен, асимметрично расположившихся вокруг более высокого пятиугольника, выглядели почти черными. Только гигантские знаки наверху, золотые А и П, и вокруг стилизованные кукурузные хлопья, образующие стилизованную зеленую букву М, все еще выделялись в сгустившемся сумраке.

Пологие ступеньки, гладкие и темные, вели к дверям из закаленного стекла, которые беззвучно отворились, когда высокий стройный мужчина, облаченный в черный шелковый дневной костюм от Армани, прошел в атриум, в котором росли папоротники и декоративные пальмы. Звенел фонтан, и закольцованная запись играла начальные такты медленной части «Пасторальной» симфонии Бетховена. Здесь не было ни секретаря в приемной, ни охраны, но у каждой из шести черных дверей была тонкая щель, в которую должна была вставляться пластиковая карточка. Пришедший выбрал дверь и поднялся на лифте до офисов, которые располагались на вершине одной из шести башен. Там люди, по большей части мужчины и только очень немного женщин, сидели за огромными столами под пальмами и папоротниками. Они говорили по радиотелефонам, набирали команды и размышляли над данными, которые светились или мелькали на мониторах. Они не обращали внимания ни на облачные дворцы, которые создавались и изменялись на горизонте, ни на бесконечные кипящие пеной волны, ни на танец пальм под штормовым ветром. Они не слышали ничего, кроме собственных голосов и попискивания компьютеров.

Еще выше был офис вице-президента по Латинской Америке. Огромные окна занимали три стороны пятиугольника и смотрели на океан. Вице-президент, единственный из всех сотрудников, делал то же самое, используя мощный бинокль, но только когда цветущие девушки занимались серфингом. Он был стройным, седым, мертвенно-бледным человеком, совершенно непохожим на толстого болвана, который занимал это место до него и который был убит пять лет назад Эстер Сомерс из далекого Брикстона. Сигнал. Он нажал пару кнопок и получил сообщение. Он коснулся еще одной кнопки.