Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Набоков рассказывает трагическую историю Яши очень быстро — целая драма на нескольких страницах. Но эта быстрота лишь подчеркивает то, как мало мы узнали о жизни самого Федора: прочитав пятьдесят насыщенных подробностями страниц, мы оставили позади лишь несколько часов одного небогатого событиями дня из его жизни.

Федор возвращается домой от Чернышевских в тяжелом настроении: он не может забыть жестокой шутки, его мучает какая-то недодуманная мысль, которую он никак не может вспомнить, и страшит неизбежная бессонная ночь на новом месте. Тут он обнаруживает, что забыл ключи от квартиры, которая сразу же представляется ему гораздо более желанной, чем минуту назад. Он бродит по улице, не зная, что ему делать, как вдруг колебание фонаря «что-то столкнуло с края души, где это что-то покоилось, и уже не прежним отдаленным призывом, а полным близким рокотом прокатилось „Благодарю тебя, отчизна…“, и тотчас, обратной волной: „за злую даль благодарю…“. И снова полетело за ответом: „…тобой не признан…“». Поэтические строки начали складываться у него в голове, и тут дверь его дома неожиданно открылась, выпуская кого-то, он кинулся к себе и первую ночь на новом месте провел в блаженной лихорадке, сочиняя свое стихотворение.

Стихи, которые Федор не мог поймать в волнах радости, выбрасывает на берег пережитое им разочарование, которое они полностью окупили. Меньше чем одна романная глава об одном небогатом событиями дне из жизни героя дает, как теперь становится понятно, гораздо лучшее представление о нем как о писателе, чем многие законченные портреты художников: Набоков показал нам, как действует сознание Федора, преобразующее окружающий мир, показал его профессиональную гордость и его профессиональное разочарование, представил многочисленные образцы его первого литературного труда и размышления о его источниках и его недостатках и, наконец, весь процесс создания нового произведения — от неуверенного начала до стремительного порыва к завершению.

IV

В этом чрезвычайно насыщенном романе зафиксированы все аспекты жизни и работы писателя: традиция и индивидуальный талант; детство, питающее творчество; медленный рост писательского мышления и мастерства; зрелое воображение, преобразующее повседневность; все стадии создания и публикации произведения — от его первого неясного проблеска до рецензий на вышедшую книгу и критического отношения к ней самого автора, уже обдумывающего новую работу.

Набоков не делает из Федора своего двойника (хотя, как мы увидим, искусство Федора открывает некоторые из его собственных секретов) и не предлагает принять на веру талант придуманного писателя — доказательства, будьте любезны, доказательства. В ответ Федор представляет образцы четырех своих произведений, вокруг которых строятся пять длинных глав романа. В первую главу включены некоторые из его «Стихотворений» — двенадцатистрочные виньетки — воспоминания о детстве, изящные и гибкие, словно девочки-гимнастки, они не в силах удержать груз прошлого, который Федор возлагает на них. Перечитывая эти стихи вместе с Федором, мы узнаем, что именно — как он теперь вспоминает — когда-то вызвало их к жизни, и тем самым получаем двойной подарок: несколько капелек янтаря вместе с теми огромными северными лесами прошлого, из которых они произошли.

Федор — каким мы видим его во второй главе — уже привык к своему новому жилью на Танненбергской улице, но не может примириться с необходимостью жить в ненавистной Германии и преподавать иностранные языки, вместо того чтобы целиком посвятить себя своему искусству. Стремясь вырваться из навязанной ему тесной и однообразной жизни, он вдохновенно сочиняет биографию своего отца, словно бы проходя сквозь сомкнувшиеся вокруг стены и направляясь туда, где ждет его отец, — в дикие просторы Средней Азии или даже в рай. В этих сценах роман отрывается от земли и поднимается ввысь. Федор, тоже заядлый лепидоптеролог, в 1916 году просил отца взять его с собой в путешествие по Тибету, но тот, сославшись на войну, отказал ему. Теперь воображение Федора позволяет ему пуститься в путь вместе с отцом (который так и не вернулся из последней экспедиции) и побывать в краях, чудесней которых нет в литературе, — жутковато-странных и прекрасных, увиденных натренированным глазом натуралиста[145]. Трудно представить себе что-либо более далекое по тону от ювелирных миниатюр из «Стихотворений» Федора, чем его мужественный, героический рассказ о приключениях отца. Но вскоре Федор теряет уверенность в себе: хотя он отчаянно хочет дознаться, что стало с отцом — погиб ли он в последней экспедиции, вернется ли когда-нибудь наяву, как возвращается в его снах, продолжает ли жить где-то по ту сторону последнего одинокого горного кряжа смерти, — ему начинает казаться, что он окончательно заблудился в догадках. Предполагая, что отец мог бы не одобрить его работу, Федор боится ее продолжать. Когда хозяйка пансиона отказывает ему от квартиры, это решает дело: он прячет рукопись в чемодан, чтобы никогда больше ее не раскрыть.

В начале третьей главы Федор просыпается в своей новой комнате на Агамемнонштрассе, 15. Под доносящиеся до него через тонкую стену, у которой стоит его кровать, утренние звуки (в туалете спускают воду[146], долго отхаркивается хозяин, гудит пылесос), Федор пытается сочинять стихи, обращенные к безымянной пока женщине, которая, как он надеется, разделяет его презрение к повседневности, предпочитая ей возвышенную жизнь духа. В стихотворении речь идет об их встречах под уличными фонарями в летние вечера, но сейчас — день, и Федор отправляется по частным урокам, а после них идет на свидание. В ожидании встречи он почти заканчивает свое стихотворение, и тут женщина появляется из темноты — и из короткого рассказа об их отношениях мы узнаем, что незнакомка — это не кто иная, как падчерица хозяина квартиры, мрачная девушка, которая сегодня во время обеда вела себя с такой сухой отчужденностью, что, казалось, сам воздух вокруг нее начинал потрескивать от напряжения.

Подобно тому как в открывающей роман и внешне бесцельной сцене переезда Федора на новую квартиру не содержится ни малейшего намека на существование Зины, в главе, непосредственно представляющей героиню читателю, ее имя не называется до самой середины главы, то есть до самой середины романа. В своем повествовании Федор стремится усилить впечатление как от помех и затяжек, так и от неожиданного и оттого очаровательного их компенсационного разрешения, — восторг, испытанный им тогда, мы, его читатели, испытываем сейчас, обнаруживая, что с переездом на новую квартиру в его жизнь вошла Зина, и становясь свидетелями того, как он вдохновенно воспевает в своем стихотворении ночные прогулки с ней и славит верность вымыслу, так много значащую для них обоих.

Через весь этот день героя протягивается и еще одна нить событий, когда он остается с пустыми руками, чтобы потом получить отсроченный платеж. Федор заходит в русскую книжную лавку, где ему на глаза попадается статья о Н.Г. Чернышевском в советском шахматном журнале. Решив позабавить ею своего друга, Александра Яковлевича Чернышевского, Федор хочет купить журнал, но продавщица не помнит, сколько он стоит, и, зная, что Федор и так уже задолжал лавке, отдает его бесплатно. Федор размышляет о художественных достоинствах хорошо составленной шахматной задачи, которая может оригинально сочетать две классические темы или использовать совершенно новый метод. Однако, перелистывая журнал, он понимает, что покупать его не стоило, поскольку

добросовестные, ученические упражнения молодых советских композиторов были не столько «задачи», сколько «задания»: в них громоздко трактовалась та или иная механическая тема (какое-нибудь «связывание» и «развязывание»), без всякой поэзии; это были шахматные лубки, не более, и подталкивающие друг друга фигуры делали свое неуклюжее дело с пролетарской серьезностью, мирясь с побочными решениями в вялых вариантах и нагромождением милицейских пешек…

Вдруг ему стало обидно — отчего это в России все сделалось таким плохоньким, корявым, серым, как она могла так оболваниться и притупиться?

вернуться

145

Разумеется, Федор, хотя он и сведущий натуралист, никогда не видел Средней Азии своими глазами и, как и сам Набоков, должен был полагаться на работы русских путешественников, а также на собственное воображение. Для набоковского Федора главное в его отце — это мужественность, то есть качество, которое писатель высоко ценил и в своем отце. Набоков не знал, что прототип путешественника Годунова-старшего, прославленный Николай Пржевальский, был гомосексуалистом (см. Donald Rayfield The Dream of Lhasa: The Life of Nikolay Przhevalsky (1839–1888), Explorer of Central Asia).

вернуться

146

Хью Кеннер (Hugh Kenner) заметил как-то, что Джойс впервые в литературной традиции изобразил своего героя (Стивена Дедала) со вшами в волосах. Набоков знакомит читателей с Зиной, героиней романа о любви, под звук спускаемой в унитазе воды.

159
{"b":"227826","o":1}