Младший сын Александра, Николай (1795–1873), — прадед писателя. В 1959 году Владимир Набоков испытал суеверный восторг, когда ему сказали, что его предок был первопроходцем. За два года до этого он начал обдумывать роман «Бледный огонь», который в своем первоначальном варианте начинается дворцовой интригой на Ultima Thule, перерастающей, благодаря тайной помощи Новой Зембли, в революцию¹¹. И вот его двоюродный брат Сергей сообщает ему о своей последней находке: их прадед, очевидно, участвовал в картографической экспедиции на принадлежавшую России Новую Землю и одна из рек там носит его имя. Набоков ошеломлен: «Когда я думаю о том, что мой сын — альпинист (и первым покорил какой-то пик в Британской Колумбии) и что сам я открыл и назвал несколько видов бабочек (а несколько были названы моим именем — одна, очень редкая, — в Аляске, другая — в Юте), набоковская река на Новой Земле приобретает почти мистическое значение»¹². Не склонный говорить о своих неоконченных произведениях, он умолчал о том, что другая Новая Земля уже была нанесена на карту его воображения.

Увы! Догадка кузена оказалась неверной, хотя Набоков так никогда и не узнал об этом. Николай Набоков не был отважным первооткрывателем, а далекая река носит его имя лишь потому, что этого пожелал его друг и сослуживец по Морскому корпусу граф Литке, оказавшийся в этих местах с экспедицией 1821–1824 годов¹³. На самом деле военная карьера Николая Набокова была короткой и ничем не примечательной. Начав службу во флоте, он вскоре перевелся в пехотный армейский полк, а в 1823 году вышел в отставку и удалился в свое имение под Псковом в двухстах с лишним верстах на юго-запад от Санкт-Петербурга¹⁴.

Ван Вин, один из персонажей «Ады», заметил, что было бы куда естественнее, если бы его родила сумасшедшая Аква, а не ее пошлая сестра Марина. Что касается самого Набокова, то ему в прадеды гораздо больше подошел бы не скучнейший Николай Набоков, а его двоюродный брат Иван, человек весьма колоритный. Именно генерал от инфантерии Иван Набоков (1787–1852) начинает тот узор, который тянется через годы к Владимиру Набокову, — узор, связующий русскую литературу с борьбой за свободу личности и за отмену смертной казни как крайней формы посягательства на нее.

Вскоре после изгнания Наполеона из России Иван Набоков, герой наполеоновской кампании, женился на сестре лучшего друга Пушкина, декабриста Ивана Пущина. Жена его младшего брата, Николая, тоже была сестрой декабриста, и, хотя многие известные семьи в России могли гордиться родственными узами с декабристами, два этих брака дают основание предположить, что тот явный либерализм, которым отличались последующие поколения Набоковых, был своего рода семейной традицией, уходящей в прошлое на столетие.

Владимир Набоков лелеял мысль о том, что, породнившись с Пущиным, его прадед вполне мог видеться с Пушкиным, в котором он боготворил то, что сам назвал «стремлением к абсолютной духовной свободе»¹⁵. Уже известный писатель, полный творческой энергии, он почти целиком уйдет в перевод пушкинского шедевра — «Евгения Онегина» и составление обширного комментария к нему, причем с самого начала эта работа, которой писатель уделил гораздо больше времени, чем любому из своих романов, была задумана как решительная защита особенного и единичного.

Нева в самом центре Санкт-Петербурга столь широка, что в прошлом веке на льду ее умещался скаковой круг для санных состязаний вместе с трибунами для зрителей. На северном берегу Невы по-прежнему, как и много лет назад, тускло блестит тонкий золотой шпиль Петропавловского собора, высоко взметнувшийся над приземистыми стенами старой крепости. Здесь, в стенах крепости, рядом с собором, находится могила Ивана Набокова, напоминая о втором скрещении фамилии Набоковых с русской литературой. Вскоре после того, как генерала назначили комендантом Петропавловской крепости, туда, в печально известную политическую тюрьму, привезли Федора Достоевского.

В конце 1840-х годов — первого десятилетия российского гражданского радикализма — Ф.М. Достоевского арестовали вместе с другими членами политического кружка Петрашевского. Генерал Набоков, назначенный председателем следственной комиссии по делу петрашевцев как комендант крепости, относился к заключенным с добротой и даже «отеческим состраданием»¹⁶. Когда обнаружилось, что один из заключенных, Андрей Достоевский, брат писателя, арестован по ошибке вместо старшего брата Михаила, Набоков немедленно поселил его в своем доме, хотя остальные члены следственной комиссии высказывались за то, чтобы оставить Андрея Достоевского в мрачном каземате до высочайшего повеления¹⁷. Кроме того, по словам Владимира Набокова, генерал давал Достоевскому, уже известному в то время писателю, книги из своей библиотеки¹⁸.

Забота генерала Набокова о заключенных вряд ли встречала одобрение того режима, которому он служил. Царь Николай I, жестоко расправившийся с декабристами, придумал для Достоевского и его товарищей одиозную инсценировку обряда смертной казни. После того как заключенным был прочитан смертный приговор, «на них надели саваны с капюшонами, закрывавшими лицо», разделили их по трое (Достоевский оказался во второй тройке) и привязали к столбам первую группу. Только когда солдаты зарядили ружья и прицелились, жестокий фарс, задуманный Николаем, был доигран до конца: в точно рассчитанный момент появился флигель-адъютант и огласил царский указ, заменявший смертную казнь каторжными работами. Царь, по крайней мере, остался верен себе. Наградив Набокова за следствие, в котором тот председательствовал, он сделал ему строгий выговор за мягкость по отношению к одному из осужденных: Набоков распорядился поместить его в военный госпиталь, прежде чем отправить на каторгу, и спас его таким образом от смерти¹⁹.

Реакционные тенденции, которые привели в 1849 году к аресту петрашевцев, вскоре после смерти Николая I в 1855 году и поражения России в Крымской войне сменились всеобщими призывами к коренным реформам. В начале 1860-х годов Александр II, верно уловив настроения в стране, а также следуя советам своего либерально настроенного брата, великого князя Константина Николаевича, начинает краткую эпоху великих преобразований. Близким сотрудником великого князя Константина был второй из тринадцати детей Николая и Анны Набоковых — Дмитрий Набоков (1826–1904), который как при Александре II, так и при его сыне занимал пост министра юстиции.

Запоздалая крестьянская реформа 1861 года, безусловно, была самым важным событием российской истории XIX века, но из-за своей половинчатости вскоре породила недовольство, которое накапливалось вплоть до революционного взрыва. Наиболее последовательной и дальновидной из всех великих реформ Александра II оказалась судебная реформа 1864 года. Действовавшая в первой половине XIX века правовая система была позором даже для столь отсталой страны, как Россия. Яркий пример характерного для России резкого перехода от спячки к спешке, реформа 1864 года одним прыжком поставила российскую правовую систему вровень с такими странами, как Франция и Германия: были введены открытые судебные заседания, суд присяжных, а также принцип состязательности судебного процесса и несменяемости судей, освободивший последних от давления сверху. Оспаривая, как это было ему свойственно, ложные представления о предреволюционной России, которыми грешили даже самые высокообразованные западные интеллигенты, Владимир Набоков впоследствии напишет Эдмунду Уилсону, что, несмотря на глупость и варварство царей, «суд в России после реформ Александра II стал великолепным институтом, причем не только на бумаге»²⁰.