В самом начале я чуть было не попался. У меня 20 тысяч, я должен положить их в банк, открыть счет, положил пять тысяч, сказал, что являюсь директором фирмы. Все было в порядке. Обычно все оформляют в течение недели — чековая книжка и т. д. Прошу Гроссфогеля — пойди узнай, почему задержка. Я выступаю под фамилией Миклера из Канады. Возвращается, говорит — страшное дело: две недели назад международная полиция раскрыла какую-то организацию — во многих банках появились фальшивые чеки. Оказалось, что некоторые владельцы чековых книжек — дельцы-авантюристы. Теперь для порядка посылают на место жительства клиента запрос — какова его финансовая база, обеспечивающая его деятельность. Такой запрос направили и в Канаду. Когда узнал об этом, у меня потемнело в глазах. Оттуда придет ответ — никакого Миклера нет, есть какой-то бедняк Миклер, лавочник, живет в Оттаве... Начнется веселое дело. Что делать? Выяснил — кто директор банка. Пришел, хочу поговорить с вами наедине... Я открыл у вас счет, ответа пока нет. Вы ждете ответ на запрос из Канады. Вы его не получите, и я хотел бы вас просить немедля отозвать ваш запрос назад. Я расскажу, в чем дело. Я приехал сюда с другой миссией. Я должен добиться освобождения нескольких десятков евреев, которые находятся в концлагерях, у которых большие счета, эти деньги перевести сюда. В Канаде открывать дело нельзя, там большой налог на капитал, уходящий за границу. Учитывая обстановку в Германии, моя миссия очень деликатна — надо спасать не только деньги, но и людей. Было это в начале 39-го г., когда в Германии был уже страшный антисемитский разгул. Ответ из Канады приведет к тому, что все планы будут сорваны, к этому делу будет привлечено внимание. Десятки людей останутся под угрозой смерти.

Разговор был очень точный, конкретный, возымел нужное действие. Директор воскликнул — почему вы не пришли раньше, я бы это сразу понял. Ваши друзья — это мои клиенты по 25 лет. Я верю вам... Он при мне дает распоряжение немедленно отозвать запрос. Потом дружба закрепилась хорошим ужином с ним, с его женой, с руководителями нашей фирмы.

Потом я сам организовал изготовление документов, отправлял их в Центр. Делали раньше так: брали старый паспорт, смывали фамилию, брали телефонную книжку, находили фамилию, того же Адама Миклера — происходит из Польши, живет в Канаде. Считалось достаточным. У меня выработался принцип: паспорт должен выдержать. Человек может не выдержать, но паспорт должен.

Началась война. До того как немцы вошли в Бельгию, англичане вступили туда на четыре дня раньше, а их контрразведка — на десять дней раньше. Искали пятую колонну, смотрели документы. В один прекрасный момент, за три дня до прихода немцев, является бельгийская полиция, инспектор: «Вы должны явиться тудато, вам угрожает интернирование». — «Мы канадцы». Полицейский возразил, но вы родом из Памборга, который принадлежит немцам. Жена достает энциклопедию, показывает полицейскому. Этот город польский. Полицейский согласился, понял, но я понял, что нам передышка на несколько часов. Я боялся, что придет не бельгийский чиновник, а англичанин, а я английского не знаю, но происхожу из Канады...

Тогда мы еще контактировались с советским посольством. Переправил туда жену с ребенком, которому было три года. (Жена ехала из Союза как французская учительница, ехали через Хельсинки, там были таксисты-белогвардейцы, сын слышал русскую речь и называл их по-русски — дядя. Пришлось объяснять — за месяцы пребывания в России сын научился произносить несколько русских слов.)

Сам тоже покинул квартиру. Могла бы возникнуть сложная перспектива, попал бы к англичанам, отозвали бы в Москву, пришлось бы объяснять — не английский ли я агент.

Через день пришли немцы, к этому времени у нас были подготовлены документы, Не иностранцы, а бельгийцы, или фламандцы. Я стал Жаном Жильбером. Я знал, что настоящий Жильбер уехал из Антверпена, что его там нет и он не возвращается туда. Случилось другое, он вернулся через год и его арестовали вместо меня. Он просидел полгода в концлагере, пока меня не арестовали.

Англичане вступали в Бельгию с победными песнями, отступая через несколько дней, взрывали за собой все, чтобы задержать немцев. В Брюсселе много канав, которые свободно перешагнет человек, пройдет танк, но мосты с окружающими домами повзрывали. Жил в Лякен. Нужно было переправиться на другую сторону. Утром вышел на улицу. Стоял паром, на котором переправляли только немцев. Встречаю немецкого лейтенанта:

— Наконец вы пришли. Хайль Гитлер! Я фламандец, скрывался на этой стороне, прошу помочь вернуться обратно.

Лейтенант был доволен, нашел приятеля. Переправил на пароме на другую сторону, где жил Кент. Было часа четыре утра, мы у Кента на квартире отправляли первые шифровки о том, что Брюссель занят немцами. Передатчики еще не нужны были, связь шла через курьеров.

Настоящая разведывательная работа началась с первых дней захвата Бельгии немцами. Первое время Бельгия была главным объектом. Нам в какой-то степени сопутствовало счастье. Было задание с первыми группами германской армии продвигаться в Париж, видеть германскую армию в действии. В то время как в Европе, так и у нас ходили всевозможные легенды по поводу того, что представляет немецкая армия. Хотя по военным делам я был профаном, но соображал, что имеет значение.

В книге Перро^{20} история провала в Брюсселе описана неточно. Провал произошел не потому, что гестаповцы сумели запеленговать наш передатчик. Они его искали и не находили. Помог им нелепый случай.

Район ул. Атребат населен фламандцами, придерживающимися старых консервативных взглядов на мораль, религию, связанными с церковью, ханжествующими. Этого недоучли. На ул. Атребат была конспиративная квартира, где жили Познаньска и Рита. Но к ним часто приходили члены организации. Соседей это насторожило, показалось, что девушки легкого поведения. Заявили в полицию, полиция совершила налет и наткнулась на конспиративную квартиру, которую гестапо так долго разыскивало.

В тот день я назначил встречу Ромео (Шпрингеру)^{21}, который должен был принести сведения о базах германских подводных лодок вблизи Антверпена. Я пришел несколько раньше, постучал, как обычно было условлено. Вместо девушек мне открыл человек в штатском. Я сразу понял, что произошел провал. Аламо^{22} стоял в глубине комнаты за стеклянной перегородкой. В момент опасности мысль работает острее. Когда я увидел незнакомца, сказал ему:

— Извините я не сюда, кажется, попал.

— Заходите, заходите.

— Когда открывается гараж, вы не можете сказать? (Напротив стоял большой гараж.)

— Нет, не знаю.

— Где может быть сторож?

Попытался уйти, гестаповец в штатском сказал:

— Вам придется задержаться.

— Надолго?

— Начальник придет через час.

— Я не могу. Поезд уходит через сорок пять минут.

Начал возмущаться. Это не действовало. Сказал, что ему за это придется отвечать: идет война, и он не может срывать снабжение вермахта. Показал убедительное удостоверение Тодта. Это поколебало, но не убедило. Я стал настаивать, потребовал, чтобы позвонил своему начальнику. Наконец согласился. Прочитал по телефону содержание удостоверения. Написано оно было в самых решительных тонах: такой-то выполняет работу для вермахта, всем оказывать всяческое содействие, помощь. Бумага большая с печатями, высокими подписями. Короче, какой-то начальник обругал гестаповца и приказал освободить.

Я вышел, но с минуты на минуту должен был появиться Ромео. Он нес важнейшие сообщения и никак не должен был попасть в ловушку. Я знал, с какой стороны должен был появиться Ромео. Стал его ждать на углу квартала. Вскоре я увидел его. Шел неторопливо, развязно. Остановил его.