Данила никогда не думал, что воздух может быть таким сладким. При каждом вдохе горло саднило, он закашлялся, однако удовольствия это нисколько не умаляло. На лицо Данилы упала тень…

Шурик стоял рядом, буднично отирая лезвие топора от крови пучком травы.

— Спасибо… — полупрошептал-полупрохрипел блаженно улыбающийся Данила своему спасителю.

— Вообще-то не за что. — Шурик отшвырнул окровавленную траву и полюбовался игрой солнца на полированном металле. Потом перевел взгляд на лежащего у его ног Данилу. — Он меня давно достал…

— Ты это о чем?.. — с замиранием сердца спросил Данила… Хотя каким-то шестым чувством уже понял, что случится дальше.

— О том, что он выскочка и дурак. Был, — поправился Шурик. — Да, был… — повторил он, словно пробуя слово на вкус. — Вот ты, тихоня, гораздо умнее его. Ты всегда был себе на уме…

Фраза укрепила Данилу в его догадке. Он словно увидел себя со стороны — полусидящего рядом с дергающимся в агонии телом, опираясь на руки, ноги согнуты. Да, удобно, только вот… Он стал еще больше сгибать ноги, подтягивать их к себе, стараясь делать это как можно незаметней.

— Так ты что, меня тоже хочешь убить? Но меня-то ты за что ненавидишь?

— Тебя? — Шурик расхохотался. — Не льсти себе, слизняк! Кто ты такой, чтобы тебя ненавидеть? Ты просто свидетель.

В логической конструкции умозаключений Шурика зияли дыры размером с дирижабль, но Данила благоразумно решил, что сейчас не время указывать на соответствия. Бесспорным было то, что у его друга сдвиг по фазе, причем серьезный. И вместо того чтобы продолжить диалог, Данила резко выбросил вперед обе ноги, целясь пятками в коленную чашечку опорной ноги Шурика.

Маневр удался. Левое колено Шурика согнулось в обратную сторону, суставная сумка разорвалась, и он повалился на бок рядом с Данилой. На секунду Шурик оказался парализован болью, но именно этой секунды Даниле хватило, чтобы перекатиться через обезглавленное тело Влада, и топор, свистнув в воздухе, с чавкающим звуком пробил грудную клетку мертвеца.

Данила вскочил и кинулся к своей палатке. В висках в такт сердцу пульсировала одна мысль: «У-бей, у-бей, у-бей!!!» И этого ублюдка он считал своим другом!

Лук лежал на месте. Выхватив из рюкзака сверток с боевыми стрелами, Данила разорвал упаковочную бумагу и помедлил…

У каждой его стрелы был свой характер и своя история; пальцы затанцевали в нерешительности. А потом безошибочно выбрали самую лучшую — с черным древком, бережно приклеенным оперением и бритвенно острым жалом. В том, что хватит одной стрелы, Данила не сомневался. Стрелял он отлично, а его любимица — черная стрела — всегда выигрывала соревнования на меткость.

Все оружие проходит очиповку, одновременно проверяется его неспособность причинить серьезный ущерб жизни и здоровью игроков. На мечах должны быть надеты гуманизаторы, стрелы вместо металлического наконечника снабжаются поролоновым, проверяется натяжение струны у арбалетов… Но тетиву лука натягивают человеческие пальцы, его убойность зависит исключительно от желания стрелка.

— Ну держись, ублюдок! — прошептал он и, наложив стрелу, выскользнул из палатки. Ребята увидели друг друга одновременно. Шурик полз в сторону палатки, зажав в руке древко топора, его вывернутая под неестественным углом искалеченная нога тащилась сзади, причиняя боль. И в тот момент, когда Данила пустил стрелу, Шурик метнул топор, приподнявшись на левой руке.

Сверкнув в лучах яркого июньского солнца, тяжелый тесак перерубил оказавшийся на его пути лук, расколол грудную кость Данилы и провалился в тело, раскрошив позвонки. Обух остановился заподлицо с ребрами. Стрела вонзилась Шурику в правую ключичную впадину и проникла в тело на две трети своей длины; ее наконечник остановился в области таза. Шурик повалился ничком.

Боль понемногу начала отступать, ей на смену приходило онемение. Лес качался на огромных качелях, и Шурик вместе с ним.

Неподалеку хрюкнул сканер. Что-то захрипел. Шурик лежал и вслушивался, потом вдруг сообразил:

— Нас вызывают!..

Почему-то ему показалось очень важным ответить. Он захотел поползти к костру, где остался прибор, но при первом же движении по телу прокатилась новая волна судорожной, немыслимой боли. Шурик даже не знал, что бывает так больно.

Нашига взял сканер и подошел к лежащему лицом вниз Шурику. Брезгливо поморщившись, перевернул ногой тело.

— Эй, человек! Говорить будешь?

— Да!.. — Шурик даже не удивился. Зарычал от боли, когда Нашига швырнул ему на грудь сканер, но сумел поднять руку и нажать тангенту. — Это лагерь… Ребята, простите нас… За все простите, ладно? Нам вы уже не поможете, поздно. Влад и Данила мертвы, я уже тоже… почти… Он… тот, кто все это заварил… он здесь… Это не человек. Физически… Это монстр какой-то. Но мне уже не страшно… Только больно… И холодно… Он придет за вами… Он не успокоится. Прошу вас… тех, кто останется… Позвоните маме… Скажите ей… Скажите, что я ее люблю… Я так давно ей не говорил…

Шурик отпустил тангенту. Почти сразу же в эфир прорвался голос Виктора — он вызывал Шурика, но тому больше нечего было сказать. Нашига, ухмыляясь, забрал сканер из холодеющих пальцев и лаконично ответил в эфир:

— Конец связи.

Осколки блестящего пластика брызнули по сторонам, когда Нашига разбил сканер о ствол сосны.

— Ты знаешь, монстр… Смешно… — Шурик закашлял кровью. — Я ни одной молитвы не помню…

— И что в этом смешного?

— Да нет, просто… Отче наш… Иже еси на небеси… Как там дальше…

— На самом деле смешно. Вы, люди, глупцы — вечно ищете бога вокруг, а он живет в каждом из вас.

— Тогда ты — дьявол?

— Нет, человек… Ты такой же дурак, как и остальные.

— Но если бог во мне… В каждом… Тогда почему он не защитил нас от тебя?

— А почему он должен был? Разве он тебе хоть что-нибудь должен?

— Нет… Ты прав. Но… Но кто же ты?

— Я не дьявол. И не бог. Я просто устроился чуть лучше остальных. Человек, молиться будешь? Тебе — разрешу.

— Я не умею…

— Да все ты умеешь… Ну — как знаешь… — И одним точным ударом Нашига сломал Шурику шею.

В лагере самые сильные впечатления от прощальных слов Саши остались у Сергея. Ему всегда было интересно, о чем будет последняя мысль. О матери? Возможно… Виктор еще кричал в беспомощную рацию, вызывал и отпускал кнопку, надеясь разобрать в помехах ответ… «Тебе же сказали, конец связи…» — кольнула мысль. Сергей вдруг почувствовал, что ему нужно в туалет, и чем быстрее, тем лучше, но, сделав первый шаг, он замер…

Помехи в эфире становились все тише, словно уходили… А из них всплывали новые звуки — спокойные, чистые…

Музыка. Она росла, наполняла собой лес и, казалось, звучала не из нескольких зажатых в кулаках раций, а прямо в ушах каждого. Она звала куда-то далеко, где не будет боли, обид, предательства и лжи… Музыка была зовом. Как зов вампира.

Ник, вздрогнув, очнулся и взглянул на экран своей рации. Указатель канала скакал без всякой системы — с третьего на восьмой, далее на пятнадцатый, на первый, на двадцать четвертый… Вспомогательные значки и вовсе мигали как заблагорассудится. Ник поднял глаза и наткнулся на беспомощный взгляд Виктора.

— Похоже, мы остались и вовсе без связи… — И, не сговариваясь, все мастера почти синхронно выключили рации. Музыка стихла. Осталась тишина.

Солнце над лесом клонилось к закату, почти уже касаясь своим кипящим шаром верхушек сосен. А на часах было три часа пополудни. Среди деревьев полз, замыкая лагерь в кольцо, серый холодный туман.

Степа наслаждался прекрасным днем. Двигался он не по дорожке, петляющей в лесу, а рядом с ней. Он был не единственным разведчиком на полигоне, поэтому были шансы столкнуться с «коллегой» из команды-соперника. Захватить в плен языка было бы неплохо — это и плюс команде, и показатель личной доблести.

Для начала Степа сделал круг по всем лагерям за исключением «Айзенгарда». У них делать вроде нечего — и так ясно, что сейчас там идет война. Везде одно и то же — варят еду, обустраивают лагерь… А куда спешить? Еще двое суток впереди, боевки и квесты еще надоесть успеют до чертиков. Одним словом, пока ничего особенного. Но примерно через полчаса мастерам пора бы начинать шевелиться.