- Асфана!

Гневливый батырь зыркнул на неё:

- Ты кто?

- Я Афима, - сказала Всеволожа на татарский лад, как называла её костромская яшница. И тут же обратилась к каменноликому вельможе: - Канафи! - так Асфана ласкательно звала Ханифа. - Кумекаешь по-нащему?

Чудо свершилось: каменный лик смягчился.

- Ку-ме-ка-ешь! - промолвил по складам Ханиф, муж Асфаны.

Он быстро, горячо заговорил с красавцем кудряшом. Именовал его - никак не повторить! - то ль Мамутек, то ль Мамутяк. Боярышня припомнила слова Плещеева в карете: «Двух сыновей, Ягуба с Мамутеком, направил Улу-Махмет к Суздалю». Пред ней был сын казанского царя! Он возражал Ханифу, затем махнул рукой и отвернулся. Муж Асфаны освободил Евфимию от сыромяти, дал знак кивком:

- Иди за мною, Афима, - и подмигнул: - Айда отсюда!

Ханиф вёл подопечную к приземистому, длинному жилью монахов. Сейчас все чернецы теснились возле трапезной, откуда постно пахло щами. Их кельи заняли татарские темники с сотниками. Простые воины расположились средь двора, зажгли костры, готовили похлёбку, распространяя вытный дух. Голодная боярышня невольно потянула носом. Ханиф пообещал:

- Скоро поешь. - И доверительно примолвил: - Мамутек хотел забрать тебя в зенан.

- Куда? - не поняла Евфимия.

- Вам более знакомо слово «гарем», - поправился Ханиф. - Ты шибко полюбилась нашему царевичу и стала бы в его сокровищнице женской отхан хутум, младшей госпожой.

- О! - возмутилась Всеволожа. - «Муж-многоженец не всегда ли одинок?» - спрашивал певец Востока Низами почти что триста лет назад.

-  Я не охоч до песен старых или новых, - откликнулся Ханиф. - Однако ты спасала Асфану, а я спасу тебя.

- Меня? Малую рыбку в ваших сетях? - печально вопросила Всеволожа. - Если б ты мог спасти великого князя Василия!

Ханиф даже остановился.

- Нет! Солнце вашего нойона закатилось. Царь не простит Белёва. Царевич Мамутек во зле раздрал тулы на головах пленённых воевод, сорвал с них прилбицы, и барсуковые, и волчьи.

- Зачем опушки с шапок драть? - негодовала Всеволожа.

- Он тоже не забыл Белёва. Отец чуть было не отдал его в заложники, да ваши отказались, не желая мира.

Воительница предпочла молчать о собственных белёвских похождениях.

- По крайней мере, знаю: наш государь жив! - перевела она беседу в иное русло. - Не ведаю: здоров ли он?

- Нет, не здоров, - сказал Ханиф, вводя её в монашескую келью, им захваченную.

Приоткрыл дверь, крикнул повеление и сообщил боярышне:

- Послал за пищей.

Присев на тёмную старую лавку, она сказала горько:

- Есть просьба, Канафи. Желанье сердца! Однако ты не выполнишь.

Муж Асфаны насупился.

- Боюсь, не выполнишь, - не отступала Всеволожа. - Хотя ты вельми славен, как поведала моя подруга, твоя жена.

Вельможа усмехнулся:

- Только сила человека на земле достойна славы. Хватит ли у меня сил исполнить твою просьбу?

- Хватит! - уверенно произнесла Евфимия. - Мне нужно ненадолго воочию увидеть страждущего государя.

- Немыслимо! - поморщился Ханиф. - Им заняты лечцы.

- Покуда заняты, никто не помешает. Ужель неисполнимо? - поднялась боярышня.

Ханиф задумался. Евфимия по каменному лику силилась понять: откажет, не откажет? Мрачность посулила решительный отказ.

- Пошли, - дёрнул головой Ханиф.

Из противоположного крыла длинного дома попали в огород. Всё, что посеяли, взрастили трудолюбивые монахи, татары обобрали, а местами вытоптали. Посреди зелёного разора возвышалась лёгкая постройка: остов из дранья, крытый слюдой. Евфимия узнала: теплица! Подобная была в её саду, однако из стекла. Обитель же не столь богата, чтоб покупать стекло.

- Зачем туда идём? - спросила Всеволожа. Ханиф сердито взял за руку, можно сказать, втащил в узкую дверь.

Среди теплицы - длинный стол. На столе - голое тело. Над телом - бородач в чалме и белой понке.

- Властитель без одежд! - значительно сказал Ханиф. - Ты захотела. Теперь смотри!

- Почему здесь? - спросила Всеволожа.

- Здесь лекарю достаточно светло.

Храбруша подступила, содрогнувшись внутренне, видела брусничные от паличных и сабельных ударов грудь и плечи, потом десницу с тремя отрубленными альцами, повисшими на кусках кожи.

- Господи!..

Ханиф тем часом перемолвился с лечцом и сообщил:

- Тринадцать ран на голове. Одна рука насквозь обита… Уложил добрую сотню, сам стал синей сукна.

- Он изнемог! - представила боярышня неравный бой Василиуса.

- Волей Аллаха он был ввергнут в джаханнам, - рек ближний вельможа Мамутека. - Как по-вашему? А, вспомнил: ад!

- Он не в аду, а с нами, - возразила Всеволожа. - То предречёт твой Эскулап? - глянула она на лекаря. - Продолжит жить великий князь Московский?

- Эс-ку-лап? - переспросил Ханиф. Вновь перемолвился с бородачом и твёрдо объявил: - Продолжит жить!

- Что будет с ним в плену? - спросила Всеволожа.

- Аллах подскажет. Уповай на его милость, - сказал Ханиф.

- Царь сохранит ему венец? - допытывалась дочь боярина Иоанна.

Её могущественный покровитель отвернулся.

- Кто видел сокровенную скрижаль судьбы? Даже Пророк её не видел!

Евфимия понурилась, не споря. Потом поближе подошла к Василиусу.

- В себе ли государь в сей миг?

Ханиф опять - к лечцу. Тот отрицательно повёл челом.

- Не скажет, что с Плещеевым? - искательно взглянула на бородача боярышня. - Пленён вместе со мной. Меня ввели в обитель, его внесли.

Вопрос Ханифа и - ответ:

- Тот яшник невредим. Он оглушён. Боярышня склонилась над великим князем:

- Василиус…

Ни губы и ни сомкнутые вежды не дрогнули. Одна ступня босая судорожно дёрнулась…

Ханиф взял Всеволожу за плечо, направил к выходу:

- Довольно!

В келье, им занятой, гостью ждала чашка, выдолбленная из берёзового наплыва - чаги, - полная парного молока.

- Возьми аяк, - подал чашку временный хозяин кельи. - Испей того, что между кровью и желудком.

Евфимия от Асфаны слыхала: так называется в Коране молоко.

Бритоголовый коротышка принёс ещё один аяк - с мясной похлёбкой.

- Поешь шурпы, - как дома, угощал муж Асфаны. Покуда гостья насыщалась, хозяин отлучился. Обе чашки опустели, когда он вошёл в келью. С ним явился коротышка, блестя бритой головой.

- Сбирайся, Афима, - велел Ханиф.

- Куда сбираться?

- В Мушкаф.

- В Москву?

- Надень чачван, - подал он чёрную сетку из конского волоса, коей татарки прикрывают лицо и грудь.

- Я ведь не мусульманка, - возмутилась Всеволожа.

- Сейчас ты мусульманка, пока не вырвешься отсюда, - пояснил муж Асфаны. - Прикройся от царевича Ягуба и его людей. Мне не простят, что отпускаю яшницу.

Евфимия прикрылась частой сеткой и ощутила тайну, охватившую её.

- Наш лучший сотник Ачисан свезёт нательный реет Василия его княгиням, жене и матери, - продолжил пояснения Ханиф. - Он и тебя доставит в кремник. Верхом ты ездишь. Хлопот мало.

- Послушай, где-то близ монастыря есть моя деревушка, - не забывала ни на миг боярышня о прогнанной татарами Раине.

- Твои заботы, - обрубил вопрос Ханиф.

- Она такая: будет искать, может пропасть, - пустилась в объяснения Евфимия.

Он ничего не слушал.

- Домой, домой!

Вывел Всеволожу под чачваном. Ей тут же подвели коня.

- Хороший конь! - похлопал он буланого по холке.

- Дуль-Дуль, сказочный конь Али, халифа, царя ужей, - поддакнула Евфимия.

- Много читаешь, много знаешь, - похвалил муж Асфаны.

- Женщина, что изучает лишь божественное, или начатки знаний, или ничего, такая женщина - рабыня! - сказала Всеволожа.

Ханиф впервые улыбнулся, тихо произнёс:

- Берикелля!

- Так Асфана меня хвалила, - вспомнила Евфимия.