В разгар солнечного дня князь Василий и князь Георгий высадились на Штеттинском вокзале и отправились на постой в отель «Адлон» — поближе к министерству иностранных дел.

Дипломатические паспорта путешественников из Швеции не произвели никакого впечатления на портье. Отбирая их для представления в полицию, администратор с легким вызовом сообщил гостям, что им надлежит ежедневно самим отмечаться в ближайшем участке. Пылкий князь Василий от этого несколько растерялся, а более старший и опытный князь Георгий только улыбнулся.

Князья заняли королевские апартаменты, о которых, видимо, заранее позаботился князь Мачабели.

В тот же вечер у подъезда отеля зазвучали клаксоны сразу нескольких автомобилей. К гостям из России пожаловали высокопоставленные персоны: заместитель министра иностранных дел Циммерман — тучный, коротко остриженный господин высокого роста, бывший посол в Петербурге граф Пурталес — сухой, розовощекий и седой, с белесыми глазами. Граф Пурталес, как успел сообщить князь Мачабели своему другу, ведал теперь русскими делами на Вильгельмштрассе. Секретарь министерства иностранных дел, вылощенный и причесанный на французский манер, фон Везендонг замыкал шествие.

Господа из России не представляли верительных грамот. Господам немецким дипломатам были известны цели их приезда. Тайная дипломатическая конференция уполномоченных из России и представителей германской империи велась без протокола и выглядела как обычная светская беседа. Несколько минут российские эмиссары и немецкие дипломаты только улыбались друг другу.

Циммерман улыбался солидно и уверенно в себе. Фон Пурталес — немного страдальчески: он никак не мог забыть своих слез на груди Сазонова в день вручения ноты с объявлением войны, фон Везендонг улыбался загадочно, словно сфинкс. Князь Георгий, давно знакомый по светским салонам Берлина и еще кое по каким делам со всеми прибывшими господами, улыбался лениво и покровительственно посматривал на князя Василия, словно приглашая его начать разговор. Князь Василий улыбался несколько подобострастно главе германских представителей, как старому знакомому, — графу Пурталесу и довольно прохладно — фон Везендонгу. Он считал, что секретарь министерства иностранных дел обязан был заранее позаботиться о том, чтобы князьям не нанесли оскорбления в холле гостиницы, обязав являться каждый день в полицию.

Циммерман начал беседу с вопроса, как гости доехали. Пылкий князь Василий высказал глубокую благодарность, и разговор потек в желанном русле.

Поговорили и о войне. Фон Везендонг ругательски ругал англичан и французов, возмущался тем, что они затягивают войну и не хотят мира. Почти извиняясь, секретарь министерства объяснил, что жестокие приемы войны и удушливые газы, которые германская сторона пустила в ход, придуманы не против России, а против ее западных союзников, чтобы заставить их скорее пойти на капитуляцию.

Дипломаты осторожно поругивали генеральный штаб, который якобы втравил Германию в войну против России. Обтекаемые и многословные речи Циммермана и Пурталеса искусно вели к моменту, когда можно будет прямо заговорить о мире между Германией и Россией.

Наконец граф Пурталес, как лицо наиболее симпатизирующее Петербургу, сказал словно невзначай:

— Германия так хочет пойти на мир с Россией, что готова даже выплатить десять миллиардов за причиненное экономическое расстройство и разорение занятых германскими войсками местностей…

— Позвольте записать, ваше превосходительство, эту цифру для доклада в Петрограде?.. — ляпнул вдруг князь Василий, показав, что до истинного дипломата ему еще очень далеко.

«Зачем спрашиваешь?.. — мысленно зашипел на него князь Георгий. — Ты что, запомнить такую цифру не в состоянии?!»

Но все обошлось, немцы не изволили заметить вопроса пылкого молодого человека, и разговор покатился дальше. Господа с воодушевлением сообщили друг другу, что ни их государи, ни народы не питают зла соответственно к Германии и России, а что касается армий — то противники искренне уважают друг друга…

На второй день князья были приглашены в генеральный штаб. Их принял сам начальник Эрих Фалькенгайн.

Казалось, князья Василий и Георгий своим приездом в Берлин доставили генерал-лейтенанту отменное удовольствие. Будучи занятым человеком, генерал не стал тратить время на светские разговоры — он вызвал в кабинет нескольких важных военных, в том числе и майора генерального штаба профессора Бэрена и его начальника — полковника, в ведении которых находились военнопленные. Поговорили об улучшении положения этих несчастных офицеров и солдат.

Думбадзе позволил себе смелость подвести итог.

— Я предлагаю, ваше высокопревосходительство, — повернулся он всем туловищем к хозяину, — чтобы окончательно решить этот вопрос, обменяться особоуполномоченными, облеченными исключительным доверием своих государей…

Он высказал эту длинную и замысловатую формулу в расчете, что будет назначен таким уполномоченным от Царского Села. Таким образом, полагал князь, он сможет продолжать и дальше столь важное, секретное и историческое дело, как сепаратные переговоры о мире.

— Согласен! — решительно отреагировал Фалькенгайн, снова показав, что у него есть на это санкция носителя верховной власти. Генерал поднялся, давая понять, что конференция в Генеральном штабе на сегодня закончилась. Он не стал прощаться с гостями, обещая увидеть их вечером. Фалькенгайн передал им приглашение племянника фон Мольтке, лейтенанта гвардии Бэтузи-Хук, который решил дать в честь грузинских друзей ужин на берлинской квартире. Князья пришли в восторг — золотая молодежь Берлина их не забыла.

Парк Сан-Суси особенно хорош солнечным летним утром. Тысячи роз радуют глаз человека, гуляющего по его аллеям. В чистом желтом песке на дорожках не стучат даже подкованные сапоги, и идти по нему — словно по ковру гостиной. Германский император очень любил совершать здесь свой утренний моцион в сопровождении дежурного адъютанта. Иногда на ходу, словно великий Наполеон Бонапарт, принимал он важные решения, которые должны повернуть историю вспять.

Сегодня утром, например, ему казалось, что он держит такое решение уже в руках. Сепаратный мир с Россией! Ведь это перевернет всю европейскую политику и окажет решающее влияние на ход войны.

«Если Россия выйдет из войны — ради такого можно отдать и десять миллиардов марок и посулить Константинополь, — всю мощь германской армии повернем на Запад, Разгром Франции за две недели гарантирован… Англия лишается своего союзника на континенте. После этого, как и Наполеон Бонапарт, объявляем континентальную блокаду Британии, подводными лодками топим весь тоннаж, который она сможет собрать по миру, чтобы не умереть на своих островах с голоду… Франция заплатит контрибуцию, которая во много раз покроет те десять миллиардов, что мы выдали России. Экономически империя Романовых будет плясать под нашу дудку, поскольку мы — естественный барьер между Европой и Россией. Никакие русские товары не проникнут мимо нас на европейский рынок…»

— Так в каком положении дела с русскими эмиссарами? — спрашивает кайзер своего адъютанта.

— Ваше величество! — подтянулся на ходу офицер. — Министр иностранных дел и начальник генерального штаба доложили, что все идет по намеченному плану. Князья готовы стать посредниками и передать наши предложения в Петербург.

— Да-да! Я помню этого молодого Думбадзе… Полковник Николаи подробно докладывал мне о его связях при дворе кузена… Как они ведут себя в Берлине?

— Я видел их вчера на вечере у графа Бэтузи-Хук… — решил поделиться своими наблюдениями адъютант. — Они очень светские люди, и все было так, как вы утвердили, государь! Немецкие гости графа отзывались о русских прямо-таки восторженно, хвалили русских офицеров и солдат, хвалили Россию…

— Надеюсь, не слишком?! — уточнил кайзер.

— Разумеется, ваше величество! Но, согласно предписанию, позволено было небольшому струнному оркестру, приглашенному на этот вечер, сыграть русский гимн «Боже, царя храни!»…