Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Иногда пили чай и разговаривали обо всем, но ни Колька, ни Митя не упоминали о Наташе.

Сегодня Колька уже побывал на Спенчинской, но Митю не застал. Хозяин сказал, что Митя ушел, наверно, в книжный магазин Балыбердина. Значит, он должен возвращаться по Московской.

Давно уже Колька не видел Наташу. И отношения у него с ней были странные. Встречи сдержанные, непродолжительные, обидные для Кольки.

Она часто проводила время в окружении вертлявых молодых модников. Однажды, сжимая в карманах кулаки, Колька поплелся следом за ее шумной компанией. Он видел, как Наташа смеялась, отвечая на шутки, как ей нравилось, что она одна здесь и что за ней так ухаживают, как ей было приятно сознавать свою силу.

Прошел он два квартала, а потом остервенился на себя и, снедаемый тоской, отстал.

По мостовой, цокая копытами, медленно выплясывал, изогнув шею, красивый жеребец в яблоках, а в легкой пролетке сидел Игорь Кошменский со своим дядей-горбуном, крупным вятским бакалейщиком.

Игорь, сильно натягивая вожжи, заставлял жеребца пританцевывать почти на месте, картинно изгибая шею, а сам, приподняв левую бровь, посматривал на гуляющих и, узнав знакомых, ухитрялся с ними раскланиваться.

Но вот он передал вожжи дяде, соскочил с пролетки и, улыбаясь, подошел к кому-то в толпе. Колька шел, уступая дорогу встречным, думал о своем, и ему совершенно безразличен был Кошменский, и его дядя-горбун, и красавец-рысак. Случайно попались ему на глаза, как вот эта вывеска, как фонарь над кондитерской, — промелькнули и следов не оставили.

Но тут толстые господа, плотно стоявшие на тротуаре, раздвинулись, и Колька увидел, как Игорь подсаживал в пролетку Наташу и разбирал вожжи. Его дядя, сладенько улыбаясь, что-то говорил Наташе и все кивал большой головой. Рысак вскинул голову и полетел, выбивая искры из мостовой.

Колька не помнит, долго ли он простоял у афишной тумбы, с яростью перечитывая афишу о спектаклях с участием знаменитого артиста императорских театров Мамонта Дальского. Потом, злясь на себя, медленно дошел до угла и опять увидел Наташу с Игорем. А дядя Игоря вновь садился в пролетку.

Наташа счастливо улыбалась. Игорь придерживал ее за локоть.

Недоброе чувство к Наташе, обида за себя, за Митю, толкнули Кольку вперед. Он смело подошел к ним и молча остановился перед Наташей. Игорь презрительно взглянул на него.

— А-а… Коля? — сказала Наташа. — Добрый вечер. Знакомьтесь, Кошменский.

— Мы знакомы! — сцепив зубы, грубо сказал Колька и вдруг, покраснев, стараясь скрыть свою грубость, заторопился: — Вы не встречали, Наташа, Митю Дудникова?

Наташа удивленно взглянула на Ганцырева:

— Постойте, Коля, разве вы с ним знакомы?

— Как же, конечно. Друзья мы.

Игорь стоял с Наташей, вежливо склонив голову.

— Друзья? Вы друзья с этим «беднягой Д»?

После этих слов Колька вспыхнул:

— Представьте, дружу! Этот самый «Д» — хороший товарищ.

— Простите, Ганцырев, — сдержанно и холодно прервал Игорь: — Минутку… Мы с Наташей только начали разговор, как вы подошли… Извините… Да и вообще я заметил, что Наташе не очень интересен ваш разговор о каком-то «господине Д»…

— Так вам не интересен Митя Дудников? — Кольку взорвало высокомерие Кошменского и особенно иронический тон Наташи: — А жаль! Среди вашей свиты поклонников Митя, пожалуй, был единственным, настоящим… рыцарем чести… что ли. И вы такого… Митя-то стихи писал о вас, Наташечка!

Колька круто повернулся, быстро-быстро пошел вниз по улице, и кулаки у него сжимались, и было стыдно за свою грубость, и сердце жгло ненавистью, как только он вспоминал Кошменского.

Калимахин свистит

Скоро любимый Колькин весенний праздник — свистунья. За день до открытия ярмарки-свистуньи Колька написал Наташе письмо, длинное, с упреками и извинениями за грубость. Второе на двух страничках. Потом опять длинное, но без упреков. И, наконец, вот это четвертое — короткое, из нескольких строк:

«Наташа! Завтра свистунья! Катя и все мы будем там. Если завтра в четыре часа я увижу Вас на игрушечной ярмарке, я подарю Вам глиняную дудочку или озорную свистушку с вертящимся колесиком.

Ник.».

И пришлось кланяться братцу, чтоб доставил послание по назначению:

— Гер, дружище. Я убедился, ты мне друг. Самый настоящий. Еще раз очень тебя, дружище, прошу отнести Наташе письмо. Я понимаю, тебе осточертело быть на побегушках. Посоветуй, как быть? По почте не могу, еще прочитает мать. Нужно в собственные руки, понимаешь? И только тебе, как другу, я доверяю. Понятно? А Кате нет. Не считаю ее своим другом. Ну, как — отнесешь?

Герка поморщился.

Колька, сделав вид, что не настаивает, как бы между прочим сказал:

— Знаешь, я решил нынче в летние каникулы поработать грузчиком на пристани. Заведутся в кармане деньжонки — выпишу из Ижевска централочку. Уж и постреляем же мы с тобой на озерах у Загарского моста! А ночью на бережку костерок запалим…

— Хватит, Черный! Уговорил.

— В собственные руки, или неси обратно.

— Да ладно. Знаю…

В пожелтевших старых книгах напечатано, что в далекие времена вятчане спешивших к ним на подмогу устюжан приняли за своих врагов. В овраге, очевидно поэтому названном Раздерихинским, произошло кровавое побоище.

В память легших костьми вятчане поставили над обрывом часовенку. С тех пор ежегодно в четвертую субботу после пасхи поминают тут убиенных — «своя своих не познавших» и справляют праздник «свистопляски»…

Николай, Катя и Герка еще издали услышали гудение ярмарки и голоса свистулек.

По площади, от знаменитого портала в Александровский сад до кафедрального собора, вытянулись веселой улицей серые парусиновые шатры и палатки, сооруженные за ночь. На открытых прилавках и полках выставлены разнообразные изделия местных умельцев для детской забавы и интереса взрослых: нарядные голубоглазые куклы, смешные собачки, пучеглазые кошки, гармонии, вертящиеся мельницы, домики, пароходы, гривастые деревянные кони, ружья, дудки, капокорешковые шкатулки, коробочки.

Среди пестроты изделий выделялись самобытной формой и броской хитроумной раскраской творения дымковских мастериц: глиняные чопорные франтихи, румяные с насурмленными бровями молодицы в кокошниках, бравые парни с балалайками, золоторогие олени, сердитые бородатые козлы, гордецы индюки.

Толкаясь в толпе, Ганцыревы увидели Аркашу, Женю, Доньку Калимахина. Донька был чуточку навеселе. Сияли, как и сам он, лаковый козырек заломленной фуражки и начищенные ваксой сапоги. Аркаша купил «тещин язык», а Колька на весь гривенник копеечных свистушек.

— Давайте выберемся из этой толчеи! — взмолилась Катя.

У палатки с напитками Коля заметил Наташу. Все дружно засвистели. Колька стоял, не зная, что делать. Потом тряхнул головой и тоже засвистел — долго, пронзительно. И на душе стало легче. Наташа повернулась, засмеялась, заткнув уши.

Купили «кислых щей» и чокнулись стаканами.

— А теперь в сад! — сказала Катя, взяв за руку Наташу. — Тебе очень идет эта прическа. И платье. Сейчас ты кажешься мне похожей на Веру из Гончаровского «Обрыва».

— Выдумщица ты, Катюша… Мне бы хотелось это услышать от… — Наташа лукаво повела глазами в сторону Николая и спросила: — А где же обещанный подарок, Коля?

Колька с благодарностью взглянул на нее: «Забыла. Не сердится». Он покраснел, заулыбался и торопливо выдернул руку из кармана. На ладони блестели жестью пять маленьких с колесиками свистушек.

— Пожалуйста, любую!

Наташа выбрала и попробовала посвистеть.

— Э, красавица, так у вас настоящего звука не получится. Дайте-ка, покажу!

Отодвинув плечом Кольку, Донька Калимахин взял у Наташи свистушку, поднес к своим губам и надул щеки.

Завертелось колесико, и тонкий пронзительный свист заставил девушку закрыть ладошками уши.

— Каково? Вот как следует обращаться, милая красавица, с этой крошечной свистулькой. А теперь, здравствуйте, с праздником вас и угощайтесь.

8
{"b":"234730","o":1}