Когда приземлились, Шестаков, взглянув на машину комиссара, воскликнул:
— Как же ты летал — с нее ведь вся обшивка содрана!
Николай Андреевич оглянулся на свой истребитель и обомлел: вместо фюзеляжа был один голый скелет, с арматуры свисала обшивка.
— Береженого бог бережет, — невесело пошутил комиссар.
Полк продолжал героически сражаться, неся потери. Погибли, столкнувшись при атаке «юнкерсов» с планерами на буксире, капитан Стребков и лейтенант Щепоткин. Не стало Бакунина, Мирончука, Эсаулова. Их жизнь оборвалась в небе над Сухим Лиманом.
Трудно, очень трудно приходилось полку на его небольшом «пятачке». Все жили надеждой, что вот-вот произойдут какие-то изменения в лучшую сторону. Особенно надежды возросли после встречи с генералом Катровым. Он передал полку благодарность от командующего войсками Одесского оборонительного района контр-адмирала Гавриила Васильевича Жукова, от всего Военного совета, а затем сказал, что борьба за Одессу будет продолжаться, нужно удвоить, утроить удары по врагу, чего бы это ни стоило… «Истребители будут ходить конвейером, — решил Шестаков. — Летчиков сменять через каждые два-три вылета».
Новый этап борьбы полк разворачивал почти на последнем дыхании, собирал в единый кулак все свои силы.
Льву поневоле все это очень напоминало испанский финал. Только теперь он никак не хотел верить, что рано или поздно и тут ему придется отступить под фашистским натиском. «Не может, не должно этого быть!» — повторял он про себя.
А сердце подсказывало другое… Ведь враг уже взял Минск, Киев, начал блокировать Ленинград, пали Орел, Калинин, фашист рвется к столице нашей Родины — Москве. Ухудшилось положение наших войск в Крыму…
Как ни поверни — все складывается не в пользу защитников Одессы. Они, как и прежде, готовы продолжить сражение. Им бы только хоть немного подкрепления, и они стояли бы столько, сколько потребует Родина. Но события разворачивались по-иному.
Уже 30 сентября из Ставки Верховного Главнокомандования поступила директива:
«…храбро и честно выполнившим свою задачу бойцам и командирам Одесского оборонительного района в кратчайший срок эвакуировать войска Одесского района на Крымский полуостров».
Некоторое время после этого все держалось втайне. Во всяком случае в полку никто не знал о существовании такой директивы. И лишь 13 октября Лев Львович объявил полку срочный сбор. Он стоял перед строем неузнаваемый: ссутулившийся, побледневший. Только одни глаза горели гневом и решимостью.
Что случилось? Какая новая беда нагрянула на полк?
И вот в тревожной тишине звучат слова командира, которые больно слушать:
— Товарищи, наша боевая работа в Одессе закончена. Приказано срочно эвакуироваться в Крым. Для перелета командиром первой группы назначаю Алексея Череватенко. Вылет сегодня. Завтра отлет второй группы — капитана Демченко. Часть летчиков, не имеющих самолетов, инженеры, техники, механики, отправятся на транспортном самолете, остальные теплоходом. Начальник штаба Никитин улетит на учебно-тренировочном самолете с капитаном Елохиным…
Ровно в 14.00 стартовала первая группа Алексея Череватенко, взяла курс на Крым.
За нею ушел транспортный «вульти», когда-то восстановленный инженером Юдиным и техником Моисеевым. Его повел майор Рыкачев.
На следующий день взлетели последние самолеты, ведомые капитаном Демченко.
Истребители Шестакова с одиннадцатью алыми звездочками на борту — количество сбитых самолетов — и Верховца, с пятью звездочками, были разобраны и погружены на канонерские лодки. Сами они ушли вместе с Военным советом Одесского оборонительного района на торпедных катерах.
Прежде чем взобраться на катер, Лев по-братски обнял своего шофера:
— Василий, дорогой, езжай в порт, к теплоходу, на который грузится полк, встретимся в Севастополе. До свидания!
— До встречи, дорогой товарищ командир! Я еще повожу вас на нашей «эмочке», — ответил Василий.
Погорелый отправился в порт, нашел теплоход, где посадкой людей полка занимался старшина Кацен.
— Слушай, Даниил, помоги погрузиться с машиной.
— Вася, это исключается. Каждый метр площади, каждый килограмм груза на учете.
— Ну что ж, тогда до встречи в Крыму! — Василий взял под козырек.
— Ты куда? Бросай машину, кому она сейчас нужна! Садись, пропадешь же, — крикнул ему вслед старшина.
— Не пропаду, — заверил Погорелый. — Машину бросает последний шофер…
Авиационный полк, произведший с 22 июня по 14 октября 1941 года 6608 боевых вылетов, сбивший 94 самолета и три планера, уничтоживший до 30 самолетов на земле, а также большое количество другой боевой техники и живой силы противника, покидал город, за который отдали свою жизнь лучшие его воздушные бойцы.
Небо Одессы оставалось беззащитным. Но еще несколько дней вражеские летчики с большой опаской появлялись в нем, не веря, что их больше не встретят краснозвездные мстители — летчики-шестаковцы.
А командир и комиссар в это время в каюте торпедного катера подводили итоги одесской эпопеи, прикидывали, сколько техники и людей потребуется для восстановления полка.
Они были уверены, что из Крыма начнется наступление, в результате которого они снова вернутся в свою родную героическую Одессу…
НАГРАДЫ НАХОДЯТ ГЕРОЕВ
В каюте военного катера, который, словно щепку, бросало разбушевавшееся море, Лев Львович и Николай Андреевич чувствовали себя неуютно и беспомощно, как капитаны, лишившиеся своих кораблей.
Томительное бездействие после столь напряженной боевой жизни, сознание, что пришлось покинуть город, за который пролито столько крови, тревога за полк, за людей — все это огорчало, терзало, мучило.
— И зачем нас посадили на эту злосчастную посудину?! — возмущался Шестаков. — С полком куда легче было бы…
— Таким было решение командующего оборонительным районом, — ответил Верховец. — Он решил любой ценой сохранить весь руководящий состав для предстоящих боев в Крыму. Тут мы ничего изменить не могли.
— Руководящий состав сохранится, а где гарантия, что нам будет кем руководить? Доберутся ли летчики до Крыма? Вон какая погода — буря, ливень.
— Старшими групп пошли надежные люди, — попытался успокоить командира Николай Андреевич. — Думаю, все обойдется…
Но у него самого кошки скребли на душе. И неспроста. Уже первая группа во главе с Алексеем Череватенко приземлилась в крымском поселке Кунан, но без комиссара эскадрильи Дубковского. Ни сам Череватенко, ни Королев, Тараканов, Педько, Серогодский, ни другие летчики группы не видели, куда девалась его машина. Неужели что-то случилось над морем? Тогда никому уже не удастся узнать о последних минутах Дубковского.
Но в гибель его никто не хотел верить. Находчивый, решительный, любивший жизнь комиссар не мог уйти из нее вот так, незаметно.
Надеялись, придет транспортный «вульти», может, его экипаж знает что-либо, дающее основание считать Дубковского живым.
Но и «вульти» задерживался… Все страшно обрадовались, когда итальянский тихоход появился на горизонте. Это был его последний рейс: коснувшись земли, он начал на пробеге рассыпаться по частям. Хорошо хоть никто не пострадал. Майор Рыкачев, соскочив на землю и убедившись, что все живы и невредимы, прощально взмахнул рукой в сторону покосившегося полуразрушенного самолета, сказал:
— Спасибо, старина, ты свое отслужил…
Он тут же организовал эвакуацию «вульти» с летного поля: вот-вот должны прийти Блохин с начальником штаба на УТИ-4.
— Товарищ майор, — обратился к Рыкачеву Череватенко, — Дубковский, где-то отстал…
— Феодосий? Вот напасть-то. Ничего не видел. Может, где на вынужденную сел? Подождем до утра, а с рассветом можно на поиски отправиться.
Гибель летчиков в бою прибавляла многим седин, но воспринималась как неумолимая неизбежность. А вот с потерями случайными никак не могли примириться.
