Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Да и самая Чаша евангельской тайной вечери фигурирует здесь как важная принадлежность культа. Когда в вышеприведенном рассказе из «книги данной против демонов (Вендидата)», Сатана спросил Созерцателя Звезд: «Где у тебя оружие, которым ты сразишь меня и моих созданий?» Созерцатель Звезд отвечал: «Святая ступа (где толкли зерно для хлеба до изобретения жерновов), святая Чаша, Сын Человеческий (превратившийся как мифический Нарцисс в одноименное растение, иначе называемое Сомой, т. е. человеческий телом), и слова изреченные Творцом, — вот мое несокрушимое оружие!»

Мы видим, что в этом культе фигурируют все отличительные черты первичной христианской идеологии средних веков и притом сохранившиеся вдали от европейской, ушедшей далеко вперед культуры в более первичном состоянии так что изучение азиатских ответвлений первичного христианства может нам осветить обратным путем его состояние в Европе в первое время его возникновения.

Вот почему продолжение такого рода исследований, как начатое здесь, имеет не меньшее значение для научного освещения первых стадий эволюции европейского христианского мировоззрения, чем изучение низших типов растений и животных для восстановления эволюции высших биологических организмов.

А в основном выводе из всего сказанного мною, мне кажется, нельзя сомневаться: Зенда-Веста — Святая Весть — это перифраз имени причем слово Евангелие и значит по-гречески Добрая Весть. Зара Тустра или Зоро-Астр, т.е. Созерцатель Звезд, будто бы автор этой Святой Вести — одна из вариаций легенд об императоре Юлиане-Любомудрице, истинном основатели христианства (361 — 363 г.),— но это еще не значит , что в настоящем своем состоянии она и была выработана им, а не его последователями вплоть до наших дней.

Относить ее в VIII веке до начала нашей эры вместо VIII века после него, значит предаваться историческому авантюризму. Против того, что она господствовала в Персии до вытеснения ее Исламом — как местное занесенное балканскими славянскими миссионерами христианство, вытесненное магометанством — возражать нет причин, особенно если допустить, что сделал это Магомет Газни, умерший в 1030 году. Но думать, что это однажды сделал еще ранее его мифический Александр Македонский после своей женитьбы на персидской царевне Роксане около 832 года до начала нашей эры, и что потом через 661 год небытия религия эта была восстановлена в первоначальной чистоте персидским царем Ардгишром Вабегатом в 229 году нашей эры, — это тоже самое, как попытаться восстановить теперь в СССР поклонение древнему славянскому богу Перуну, после его тысячелетнего забвения.

Несравненно проще допустить, считая пророка Магомета из Аравии за миф, — что религия Созерцателя Звезд была первоначальным ответвлением охристианившегося арианства (агарянства) до перехода его в магометанство при Магомете Газни в начале XI века тогда все и уляжется в логическую связь, какой совершенно не достает при обычных представлениях, как они развиты, на пример, у Шпигеля.

Глава VI

Волшебная сказка об авторе Святой вести (Зенда-Весты, по-гречески Евангелия).

Не успели индийские племена, — говорит Д-р Лемани в Копенгагене,[144]— еще освободиться от своей кочевой, первобытной жизни, как уже их первая религия оказывается достигшею полного развития и изложенной в учебной литературе.

Как вам это нравится, читатель? По-моему, ведь это смертный приговор всей древне-индусской ученой литературе. Великие судьбы, выпавшие на долю индских народов, мало изменили внутренний строй их жизни, и спустя целые тысячелетия, мы находим у этих непоколебимых народов те же самые политические условия, те же нравы и жизненные воззрения.

А это, читатель, не кажется ли вам смертным приговором всей индусской истории? Но вот, переходя к персам, автор становится еще наивнее. «Резко развертывается, — говорит он, — жизненная драма персидского народа. Из первобытного периода, совершенно скрытого во мраке, персы внезапно выступают на полный свет истории. Владея удивительными военными способностями, они под председательством вождей, одаренных блестящим политическим талантом, распространяют свое владычество над древними государствами западной Азии и в течение немногих поколений создают мировое государство от Турана до Абиссинии, от Инда до Эгейского моря. Благоразумною терпимостью и введением цивилизующих порядков еще более, чем силою и умом своих деспотических правителей, это громадное государство достигает прочной организации и цветущая культура растет на новой почве до тех пор, пока не разрушается вследствие собственной величины, вместе с внезапным падением государства через двести лет».

Таки, читатель, исторический закон и полезный вывод для правителей: не давайте культуре своего народа сильно развиваться, чтоб не упала от собственной величины и не раздавила вас самих, но пойдем и далее.

Возвысившееся на развалинах древнеперсидского Парфянское царство унаследовало воинственную силу древних персов, но не культуру, и именно поэтому (какое противоречие) не могло утвердиться на продолжительное время. Но должны были пройти целые столетия опустошительных войн, прежде чем уничтожилась навсегда самостоятельность этого народа, и только после его слияния с магометанами мы видим, что язык его и религия постепенно угасает.

От иранских народов, живущих оседло между Каспийским морем и Персидским заливом, следует прежде всего отделить жителей Сузианы. Их нельзя считать ни за иранцев, ни, как думали иные, за сумерийцев древней Южной Месопотамии. Они, как доказывает их язык, — эламиты; но более точное этнологическое определение сузиан до дальнейших исследований невозможно.

Что касается мидян, самого западного из иранских народов и притом ранее всех появившегося на исторической сцене, то нужно прежде всего заметить, что скифы древних писателей по всей видимости находились с ними в племенном родстве. Таким образом, цветущая и даже утонченная культура мидян выросла из недр кочевой скифской жизни. Слияние обоих народных элементов было так тесно, что после Кира и Дария, можно, конечно, говорить лишь только о мидо-персидском народе, так же как и греки упорно называли персов «мидянами».

Остается нерешенным вопрос, действительно ли Кир, основатель Персидского царства, соблюдал мидийские обычаи. Совершенно иное дело с Дарием. В надписях он деятельный почитатель Ормузда и уже это имя ручается за то, что вера имела своим основанием определенно развитое учение Заратустры, так как имя Агура Мазд, или Гоуса Мазд носит по преимуществу абстрактно-догматический характер этой теологии и без нее немыслимо.

Но ведь Заратустру современные историки религии считают за мифический образ. Дело находится в том же положении, как относительно легенды о Будде. Если рассматривать поздние и плохие рассказы о Будде, то можно, пожалуй, думать, что имеешь дело с мифами и сказками; если же обратиться к действительно древним (и хорошим) источникам, то дело явится в совершенно другом свете.

Но почему же, спросите вы, хорошие рассказы более древние, чем плохие? Чем это доказывается? Ничем! Одним желанием историков.

«Сведения о Заратустре, взятые из позднейшей Авесты, или из еще более сказочной новоперсидской Заратустровой книги в значительной мере легендарны, но не таковы древние гимны (Гата): здесь мы видим перед собой человека, облеченного духом и верою пророка, мужа, который жил и страдал, надеялся и боролся, и которого личность и мысли действительно дали религии свой отпечаток».[145] Но каким же образом определили, — спросите вы, — что «хорошие» гимны древнее «плохой» Авесты, а не наоборот? Опять тут полный произвол. «Гимны, — продолжает автор, — не сама собою выросшая народная религия, представления и обычаи которой, насквозь проникнутые суеверием и чародейством, как в Ведах. Здесь мы видим строго продуманную и систематически и практически последовательно проведенную теологию, занимающую по отношению к народному верованию, на почве которого она возникла, вполне определенное положение и строго осуждающую в нем все то, что не уживается с системой. Но подобная система указывает на действие одной личности, чем на случайное самообразование идей. Если бы даже Авеста не давала таких богатых доказательств существования Заратустры, каких и следовало ожидать от такой книги, то о существовании подобного ему человека следовало бы заключить уже на основании характера его произведения».

вернуться

144

Иллюстрированная история религий, II, 161.

вернуться

145

Шантепи-де-ля-Соссей, II, 167.

102
{"b":"238537","o":1}