— А как же с письмом Добряковой? — недоумевая, спросил Варгин. — Отсылать его тете Маше?
— Что за вопрос? Обязательно отошлите.
— Но… — начал было капитан и замялся, не решаясь высказать свои опасения.
— Вы полагаете разве, что это рискованно? — спросил Булавин и, не ожидая ответа Варгина, сам ответил: — Нам ведь известно теперь, что Гаевой знает что-то о стахановском лектории, так что запрос тринадцатого ничего нового ему не открывает. Мы же, напротив, из ответа Гаевого сможем узнать, что именно известно ему и как он сам реагирует на замысел наших стахановцев. Письмо Глафиры Добряковой пусть через почту направят ему немедленно.
На диспетчерском участке Рощиной
Никогда еще Анна Рощина, вступая на дежурство, не волновалась так, как в этот первый день введения разработанного ею уплотненного графика.
Составляя его, она старалась учесть и свой личный диспетчерский опыт и опыт других диспетчеров. При этом приходилось исходить из того принципа, что на транспорте нет людей и профессий незначительных. Тут все были важны и все в какой-то мере влияли на пробег паровоза. От небрежной работы даже самого маленького работника железной дороги могла произойти не меньшая задержка в пути, чем и от неисправности самого паровоза. Для успешного выполнения графика требовалась согласованная работа людей самых разнообразных железнодорожных профессий. Анна, пытаясь добиться такого взаимодействия, строила на этом свой уплотненный график.
Была и еще идея в основе замысла Рощиной. Анна исходила из того положения, что основным принципом соревнования является подтягивание отстающих до уровня передовиков. Обнаружив, что посредственные машинисты, шедшие впереди хороших, изо всех сил старались ехать быстрее, чтобы не подвести стахановцев, Анна и составила свой график с таким расчетом, чтобы первым на ее участке всегда шел хороший машинист, за ним — менее опытный, а следом — снова хороший. По ее расчетам, это должно было повышать чувство ответственности у машинистов.
Диспетчер, которого сменила Анна, сообщил ей, что Доронин уже проследовал строго по графику, нагнав в пути получасовое опоздание. Но за Сергея она и без того была спокойна, а вот молодой машинист Карпов, шедший в сторону фронта с важным военным грузом, вызывал сильные опасения. Пока, правда, он шел по графику, но времени у него было в обрез, а впереди находился тяжелый подъем, на котором паровоз неизбежно должен был сбавить скорость.
Тревожась о Карпове, Анна селекторным ключом вызвала станцию Журавлевка.
— Как тринадцать двадцать два? — запросила она дежурного по станции.
В репродукторе что-то зашумело, и хрипловатый голос доложил:
— Прошел ровно.
«Ровно» на диспетчерском языке означало полный час. Карпов все еще шел по расписанию.
Кашлянув, будто поперхнувшись чем-то, репродуктор продолжал:
— Похоже, что в середине состава букса греется. Дымок виднелся. Не удалось определить только, из-под вагона шел он или из-под цистерны.
Греется букса… Анна хорошо знала, что в лучшем случае это было результатом недостатка смазки или неправильности заправки буксы подбивкой. Могла тут быть и неисправность осевой шейки или подшипника буксы. Но беда во всех случаях была немалая. Букса могла нагреться до такого состояния, при котором легко могли вспыхнуть как подбивочный материал в буксовой коробке, так и сама смазка. А если еще эта букса находится под бензиновой цистерной…
Анна старалась успокоиться — ведь теперь до следующей станции все равно ничего нельзя узнать о судьбе поезда.
«А может быть, и обойдется все?.. — пронеслась успокаивающая мысль. — Может быть, букса греется не под цистерной, а под вагоном и воспламенение не вызовет быстрого пожара?»
Однако Анна понимала, что и в этом случае поезд будет остановлен на следующей станции и задержан, так как придется расцеплять состав и выбрасывать из середины его поврежденный вагон.
То и дело поглядывала Анна на часы. Только через двадцать минут должен был прибыть Карпов на Майскую, а стрелки часов будто вовсе перестали двигаться.
Мельком глянув в окно, Анна увидела краешек неба, окрашенный в нежные тона лучами заходящего солнца. Весь день было пасмурно, а теперь, к вечеру, погода явно улучшилась. Но это не обрадовало Анну.
«Опять, значит, нужно ждать ночного налета…» — с тревогой подумала она, опасаясь за Сергея, который в ночные часы должен был возвращаться в Воеводино с воинским эшелоном.
Снова зашумел примолкший было репродуктор:
— Диспетчер!
— Я диспетчер, — живо отозвалась Анна.
— У селектора Низовье. Отправился пятнадцать двадцать.
Это вступал на участок Анны новый поезд.
— Запишете состав? — спросило Низовье.
— Ожидаю, — ответила Анна и под диктовку дежурного по станции торопливо принялась записывать необходимые сведения о новом поезде.
Когда запись была окончена, большая стрелка часов передвинулась всего на несколько делений. От волнения Анна крепко стиснула зубы, нервным движением отбросила назад сползшие на левое ухо густые волосы. В стекле, прикрывавшем график на стенке пульта, увидела она отражение своего продолговатого, правильно очерченного лица. То ли свет так падал, то ли на самом деле очень устала Анна, но лицо ее казалось сильно осунувшимся.
«Хорошо, если Карпов дотянет до Майской, а что, если пожар вспыхнет в пути?» — одолевали Рощину тревожные мысли.
Первые сутки работы по уплотненному графику были на исходе, и все пока шло хорошо. Если некоторые поезда и выбивались из графика, то происходило это только на промежуточных станциях, а на конечные пункты диспетчеру, которого сменила Рощина, удалось все их привести строго по расписанию. По грузообороту же план перевозок был даже перевыполнен.
И вот теперь, когда Анна заступила на дежурство, поезд Карпова грозил серьезно нарушить график движения.
Повернув селекторный ключ, Анна вызвала Майскую:
— Майская! К вам подходит тринадцать двадцать два. У него греется букса. Возможно, придется делать отцепку. Есть предположение, что букса греется под цистерной с бензином. Приготовьте противопожарные средства.
— Понял вас, — ответил дежурный.
— Доложите, как только тринадцать двадцать два покажется в виду, — добавила Анна и, отпустив педаль, выключилась из линии связи.
Тревога Анны не была напрасной. Она хорошо знала профиль пути своего участка. Если Карпов остановит свой поезд на Майской, ему ни за что не взять тогда тяжеловесным составом подъем пути, который начинался почти тотчас же за этой станцией. Только большая скорость позволяла преодолеть этот подъем.
До прибытия Карпова на Майскую оставалось еще десять минут, когда в репродукторе защелкало что-то и Анна услышала голос дежурного по станции:
— Докладывает Майская. Показался тринадцать двадцать два. Идет раньше времени на большой скорости. По внешнему виду все нормально. Похоже, что пройдет Майскую без остановок.
— Обратите внимание на вагоны в середине состава, — распорядилась Анна. — Может быть, поездная бригада не замечает, что греется букса.
— Понял вас, — ответил дежурный.
«Как же так? — недоумевала Анна. — Неужели ошиблись на Журавлевке и никакой буксы в поезде Карпова не греется? Похоже, что в самом деле произошла ошибка. Поездная бригада не могла бы не заметить греющейся буксы, если из нее, как заявил дежурный Журавлевки, шел дым. А Карпов молодец! У него в запасе уже есть десять минут лишнего времени и хорошая скорость, так что он теперь легко возьмет подъем и не подведет Кленова, идущего следом. Я хорошо сделала, что пустила его впереди Кленова! Карпов ведь ученик Федора Семеновича и ни за что не позволит себе подвести своего учителя».
Размышления Анны прервал шум репродуктора. Она насторожилась.
— Докладывает Майская, — раздался голос. — Тринадцать двадцать два прошел без остановки. В середине состава над тележкой цистерны заметили поездного вагонного мастера. Он привязал себя чем-то к раме цистерны и на ходу ремонтирует буксу.
