Постичь это можно, лишь обладая знанием Всеведущего***.

11

Считается, что по своей природе все существа равно подобны

Отражениям в зеркале, непорочно чисты,

Их собственная сущность благостна*,

Они недвойственны и равно подобны абсолютной реальности**.

12

Хотя с точки зрения высшей реальности нетленной души* нет,

Простые люди примысливают вечное начало

И интуитивно знают о [двойце] радости и страдания.

Для них кажется настоящим всё:

13

Шесть видов странствий живых существ*,

Череда рождений в сансаре, божественные небеса,

Потустороннее счастье и великое страдание оказавшегося в аду,

А также старость, болезнь и т. д.**.

14

Создавая ложные представления, они обречены гореть в аду

И терпеть муки в других воплощениях.

Они страдают из-за собственных ошибок так,

Как камыш — в огне.

15

Это подобно обману иллюзией:

Существа наслаждаются предметами, они пребывают

в одном из воплощений,

Которое является иллюзорным

И которое возникает в силу зависимого происхождения.

16

Как живописец боится внушающего страх

Образа демона-якши*, нарисованного им самим,

Так точно и глупец боится

Своего круга рождений в сансаре.

17

Как некий дурак падает в грязь,

Созданную им самим, так и существа

Погружаются в грязь ложных представлений,

Преодолеть которую трудно.

18

Кто принимает несуществующее за существующее,

Тот причиняет [себе] мучительное переживание,

Ибо ложные объекты восприятия

Отравляют [сознание] ядом подозрения.

19

Видя, сколь беззащитны существа,

Благодетельные будды, мысли коих

Устремлены к состраданию,

Направляют существа к Просветлению.

20

Дабы они, приобретая полезные

Духовные накопления и высочайшее знание,

Освободились из сетей вымыслов

И стали тоже просветлёнными, дружественными миру*.

21

Видя мир пустым, лишённым

Начала, середины, конца,

Несозданным и невозникшим,

Они правильно уразумеют смысл бытия существ.

22

Поэтому они видят, что для них нет различий

Между сансарой и нирваной.

Они воспринимают лишь неомрачённое, неизменное

И лучащееся в начале, середине, конце.

23

Проснувшийся не видит образов,

Приснившихся во сне.

Точно так же Пробудившийся

От сна заблуждений не видит сансары.

24

Когда чародей-иллюзионист, совершив

Колдовское действо, всё возвращает обратно,

Тогда ничего [от магической иллюзии] не остаётся.

Такова и подлинная реальность дхармо-частиц.

25

Подобно создателю колдовского действа,

Само Сознание* выпускает из себя всё это.

Из Него проистекают благие и неблагие деяния,

Из Него — хорошие и плохие рождения.

26

Люди придумывают о себе, а также о мире,

Что они имеют происхождение.

Происхождение есть вымысел,

Не существует также ничего внешнего.

27

Когда несуществующее принимается за существующее,

Тогда глупцы придают значение таким понятиям,

как «вечность», «Нетленная душа», «счастье».

Вовлечённые во мрак заблуждений,

Глупцы вращаются в этом океане существований.

28

Не ступив на Великий путь (Махаяны),

Разве кто переправится на другой берег

Огромнейшего океана сансары,

Наполненного водой представлений?

«ДВАДЦАТЬ СТРОФ О ВЕЛИКОЙ КОЛЕСНИЦЕ» -ТРУД, СОСТАВЛЕННЫЙ ИЗ СТРОФ БЛАГОРОДНОГО НАГАРДЖУНЫ, [ЗАВЕРШЕН].

«Четыре гимна» (ЧС)—яркое произведение поэзии нагарджунизма, удивительное и во многих отношениях особенное даже в рамках этого духовного наследия. Прежде всего само название текста именно с таким составом гимнов в качестве единого письменного источника появилось на свет последним, т. е. после многовекового хождения отдельных гимнов в пространстве индо-буддийской словесности. Судя по всему, это название дал Амритакара, составивший комментарий к этим четырём гимнам, озаглавленный «Чатух-става-самасартха», который сохранился (без начала) на санскрите [Tucci 1956: 234—246]. Однако этот автор совершенно не известен ни историкам индийской литературы, ни знатокам буддийских памятников Тибета, Китая или других стран Востока[94].

Ни один другой текст, приписываемый Нагарджуне и сохранившийся на санскрите, не имеет столь большого числа уже найденных оригинальных рукописей. Так, датский исследователь Кристиан Линдтнер работал с четырьмя копиями санскритских манускриптов (один написан бенгальским шрифтом XIII-XTV вв.), хранящихся в библиотеках Токио, Санкт-Петербурга (Центральноазиатская коллекция, вклад М.Тубянского), Пуны (Индия) и Катманду (Непал) [Lindtner 1982:123—124]. Джузеппе Туччи в том же Непале обнаружил «не очень старый» список на бумаге второго и четвёртого гимнов нашей четвёрки с «простеньким» грамматическим комментарием [Tucci 1932: 311].

В тибетском каноническом Тенгьюре в отделе гимнов (bstod tshogs) данная четвёрка помещена порознь среди двух других десятков приписываемых Нагарджуне гимнов, авторство большинства из которых либо сомнительно, либо неприемлемо, поскольку содержание отнюдь не мадхьямиковское [Lindtner 1982: 15-17]. Правда, некоторые учёные считают возможным включать в наследие Нагарджуны отдельные из них полностью (например, «Читта-ваджра-ставу», последнее издание тибетского текста и английского перевода см. [Tola, Dragonetti 1995: 135-136]) или частично (например, некое ядро «Дхарма-дхату-ставы» [Ruegg 1981: 32], см. также [Андросов 1990:129]).

Исключение составляет лишь «Молитва в 20 строф» из PA, V, 67—86, несомненно нагарджунистская и тоже помещённая в этот отдел, а также, пожалуй, «Праджня-парамита-стотра». Этот нагарджунистский гимн составлен с явно раннемадхьямиковских позиций, и его содержание посвящено Матери всех будд, Совершенной мудрости — Праджня-парамите («Праджня-парамита-стотра», 21-я строфа). Он найден и среди буддийского тюркского письменного наследия, поскольку был переведён с санскрита на уйгурский язык в XIII-XIV вв. (исследование и перевод см. [Koves 1979]). Участие в редактировании и проповеди гимна принимала буддийская монахиня Праджняшри, которая в колофоне автором назвала Нагарджуну [Там же: 62].

К периоду нагарджунизма я бы смело отнёс ещё одно произведение — «Гимн высокочтимому Будде, [составленный в стихотворном] размере дандака» (buddha-bhattärakasya dandaka-vrttena). Этот труд представляет собой одну-единственную, чрезвычайно редко встречающуюся поэтическую строфу (три строки которой состоят из 6+104 слогов, а одна — из 6+95); этот гимн сохранился в Тенгьюре. Этому тексту повезло, так как он в данном собрании присутствует как в виде тибетской транслитерации санскритского оригинала, так и в виде перевода, в котором автором назван «благородный (арья) Нагарджуна» (ije btsun sangs rgyas la rgyun chags kyi tshigs su bead pas bstod pa ‘phags pa klu sgrub zhabs kyis mdzad pa bzhugs so). Подробное филологическое и содержательное исследование вкупе с немецким переводом осуществил М. Хан [Hahn 1987а].

По-видимому, количество сохранившихся оригинальных манускриптов и переводов гимнов Нагарджуны свидетельствует об их большой популярности в Северной и Восточной Индии, а также в Центральной Азии (Непал, Гималаи, Тибет, Восточный Туркестан). Об этом же свидетельствует и тот факт, что строфы нашей четвёрки необычайно часто цитировались в индо-буддийской литературе [Lindtner 1982: 124-127]. Однако популярность гимны Нагарджуны начали приобретать примерно с VIII в. Правда, это далеко не то же самое, что широкая популярность СЛ («Дружественного послания») или философская популярность ММК («Коренных строф о Срединности»). Настоящая четвёрка гимнов предназначалась автором не для мирской аудитории и даже не для всякой монашеской общины махаянистов. Данные тексты составлялись для сугубо внутреннего пользования, а именно в помощь адептам мадхьямики в их медитативных практиках. Гимны были призваны настраивать поток сознания медитирующего монаха на определённый лад для «свидания» с тем или иным Телом Будды.