– Жди санитаров, Коля! – только и мог сказать он в утешение и бросился вперед. Догнал Булатова. Тот улыбнулся, обрадовавшись встрече на этой кипящей огнем площади. Как по команде, упали в неглубокую воронку, сделанную авиабомбой малого калибра. Только теперь парторг заметил, что Булатов держал в руке древко.

– Давай сооружай знамя, Гриша!

Булатов вытащил из-за пазухи полотнище, а из кармана шпагат, и они стали привязывать ткань к древку. Через несколько минут флаг был готов. Гриша начал было навертывать полотнище на древко, но Виктор остановил его и показал на рейхстаг, который медленно освобождался от дыма и пыли. Побитый и ободранный снарядами, он был совсем рядом.

– Рванем без остановки и с развернутым флагом!

– Что вы, Виктор Николаевич! Они ж весь огонь на нас повернут. Лучше донести его свернутым!

Правоторов отрицательно покачал головой:

– Товарищи наши залегли, и в шквале огня тяжело им оторваться от земли. Нужен толчок, и, когда они увидят флаг впереди, у стен рейхстага, они подымутся. Вперед с развернутым, Гриша!

Бросились вместе. Булатов пригнулся чуть ли не до самой земли, но флаг старался держать как можно выше. Ни пуль, ни осколков не слышал, думал лишь об одном – люди должны увидеть флаг.

Сами не заметили, как под ногами застучали каменные ступеньки. А вот массивная, плотно прикрытая дверь, левее окно, заложенное кирпичами. Но снаряд в нем сделал пролом, в который можно пройти свободно. Подбегая, Виктор бросил в него гранату. На мгновение прижались к стене, прислушиваясь, как грохнула первая граната в рейхстаге.

Булатов оглянулся, и лицо его расплылось в улыбке. В вихрях дыма и пыли показывались фигурки бойцов.

Что есть мочи он закричал, махая флагом. Виктор сделал шаг к окну, и как раз в этот момент оглушительно ударил фаустпатрон. По щеке потекла кровь.

– Витя, ты ранен! – испуганно закричал Булатов.

Успокоился, когда увидел, что парторг небрежно провел рукой по щеке, размазав кровь. Значит, рана не серьезна.

Разделавшись с вражескими пулеметчиками, рота Греченкова перебралась через ров. Часть ее продвинулась на два-три десятка метров, но основные силы были отрезаны плотным огнем фашистов. Били больше всего из рейхстага. «Прятались, сволочи, от наших снарядов, а теперь повылезали, – злился Греченков. – Но все равно нас не остановите».

Он начал упорно ползти. За ним потянулось отделение Такнова.

Вдали, на ступеньках рейхстага, увидел красное полотнище. Это так обрадовало, что он поднялся и побежал, но у самых его ног упала вражеская мина. Ложиться поздно да и ни к чему: осколки мин стелются по земле. Верная смерть. Но что это? Мина не шипит и не дымится. Неужели не сработала? Отбежав, Греченков упал в воронку и вытер со лба холодный пот. Счастье твое, Петр!

Стал оглядываться и прикидывать. Вперед со знаменем вырвались, вероятно, разведчики. Правда, и в стрелковых взводах есть флажки, но они небольшие, а флаг, которым махал солдат, велик. Эта догадка укрепилась, когда разглядел бойцов, бежавших к ступенькам рейхстага с небольшим флажком. Впереди – тонкая фигура Кошкарбаева. Молодец Рахимжан!

И Греченков устремился к рейхстагу. Его догадка подтверждалась: полковые разведчики сумели первыми пробиться к рейхстагу,

Едва Правоторов спрыгнул с подоконника, что-то хлестнуло его в живот. Он упал в то же мгновение – такова уж реакция, выработанная годами разведки. Рядом упал Булатов, решивший, что возникла какая-то опасность. Приглядываясь, заметил, что парторг недоуменно ощупывает широкую пряжку своего офицерского ремня. Потом улыбнулся и показал другу пряжку. Пуля сделала глубокую вмятину, но не пробила ее.

– В общем, легкими ушибами встретил меня рейхстаг, – засмеялся парторг и потрогал щеку – кровь на ней уже запеклась.

В темноте отыскали лестницу и бросились по ней наверх, стараясь не стучать каблуками. Пусть кругом враги, но они выставят флаг на видном месте, чтобы он призывал товарищей. Вот и окно второго этажа. Гриша высунулся из окна и, держась за конец древка, стал размахивать полотнищем, крича: «Сюда, товарищи, мы здесь!» Но кто мог его услышать в адском грохоте?

Привязали древко к раме окна и не успели решить, что делать дальше, как внизу затрещали автоматы, грохнули гранаты. Разведчики попадали на пол и изготовились к стрельбе – они будут оборонять флаг, пока живы. Но услышали голос Сорокина и вскочили на ноги. Внизу увидели своих: Семена Сорокина, Ивана Лысенко, Степана Орешко, Михаила Пачковского, Павла Брюховецкого.

Полюбовавшись флагом в окне, Сорокин решил:

– Не увидят его там. Надо на крышу. Лезьте, мы вас прикроем.

Пятерка разведчиков проводила Правоторова и Булатова до чердака.

– Ну, теперь дуйте на крышу, – сказал Сорокин.

Через слуховое окно знаменосцы выбрались на крышу, осторожно, чтобы не провалиться в дыры, пробитые снарядами, подошли к скульптурной группе, что на фронтоне. Подходящее место! Надо только влезть на статую. Поднявшись на ее фундамент, Виктор пригнулся и оперся руками о скульптуру:

– Взбирайся ко мне на плечи!

Гриша встал на плечи парторга, подтянулся и вмиг оказался верхом на коне. Похлопал рукой медную шею огромного коня.

– Хорош, буду привязывать.

Вынув из кармана приготовленный шнур, привязал флаг к шее коня и завязал двойным узлом.

– Ну как? – сказал он, соскользнув вниз.

Взнузданный конь, изогнув шею, рвался вперед, словно ему не терпелось пронестись с развевавшимся над головой красным флагом по площади. Это не то, что в окне. Теперь флаг на виду.

– Гляди, гляди, Гриша, увидали! – воскликнул Виктор, указывая рукой на площадь.

Из облаков дыма выскакивали пехотинцы и с криком «ура» устремлялись к рейхстагу. Их воодушевлял красный флаг. Часть их была уже совсем близко от здания. Пройдет минута – и они ворвутся в рейхстаг… А когда соберутся здесь все роты, не устоять фашистам. Именно об этом и думал он, когда прорывался сквозь огненный шквал. Виктор схватил руку Гриши, крепко пожал ее.

– С наступающим праздником победы тебя, Гриша!

Было 30 апреля, 14 часов 25 минут московского времени.

Дорога в рейхстаг, пусть пока еще узкая, проложена, и по ней одиночки и мелкие группы то и дело прорывались через огненный смерч. Так ручеек, едва пробившись из-под земли, уверенно прокладывает себе путь.

Находясь в гуще атакующих, перебегая от воронки к воронке, от укрытия к укрытию, замполит Давыдовского батальона Васильчиков подбадривал бойцов:

– Гляди, флаг на рейхстаге!

– Спеши на помощь своим!..

Ему помогал Исаков. Парторг батальона и радовался, и завидовал тем, кто уже прорвался в рейхстаг, кто пробился на его крышу с флагом. Он тоже был бы там, но основная масса людей, отсеченная огнем противника, все еще лежала здесь, на площади, медленно, но упорно продвигаясь вперед. И место парторга – среди них.

Видел он, что и командира взвода Атаева волнуют те же мысли. Горяч он, не терпит задержек в бою, да что поделаешь – спереди и сзади густо рвутся снаряды.

– Мы в огненной клетке, Каримджан! – горько произнес он, когда Исаков заполз к нему в воронку.

Увидев флаг на рейхстаге, Атаев не выдержал и с криком «За наше Красное знамя, ура!» рванулся вперед. Взвод побежал за ним, но, после того как, пробежав метров пятнадцать – двадцать, лейтенант был сражен осколком снаряда, снова залег. Исаков попытался поднять Атаева, но тело лейтенанта безжизненно упало на развороченный асфальт.

Прозвучал громкий голос сержанта Медведева:

– Лейтенант погиб. Взвод, слушай мою команду!

Боевой помкомвзвода! Сколько раз Исакову довелось сражаться с ним рядом! Не зря любил его Атаев. Ах, Атаев Атаев… Исаков вспомнил, как горячо он всегда рассказывал о своей Туркмении. Еще вчера долго говорил с ним.

– Даже не верится, что скоро конец войне, – кивнул он тогда на рейхстаг. – Ох и отпразднуем же! И никогда потом не забудем друг друга, сильнее, чем братьев, нас эти бои сроднили. Представляю, Каримджан, приедете все вы ко мне в гости. Русские, украинцы, узбеки, грузины, казахи, татары – целый интернационал! И всем скажу: «Милости прошу, рассаживайтесь на ковре, около плова и кувшинов с вином!» И все – в национальных костюмах. Хотя нет. Давайте встречаться вот в этой одежде, в какой на штурм рейхстага идем. Верно, Каримджан?…