С 1914 года, если не было большой непогоды, мы ездили в Ставрополь уже на нашем автомобиле, которым управлял шофер Николай. Рождественские и пасхальные каникулы продолжались по две недели и на это время мы приезжали домой. Обыкновенно на праздники мы ездили в церковь в село Софиевку, за 18 верст на восток от нашего хутора. Ездили мы и в гости в соседние хозяйства.

В 1914 году на Троицу мама, Лиза, я и шофер Николай поехали на автомобиле в Белую Глину. Я управлял (мне было 13 лет) от нашего дома на Кугульте до села Медвежьего, потом за руль сел шофер Николай, а я — слева от него. Подъезжая к Белой Глине, надо было переехать через греблю: настил из деревьев, веток и камыша, засыпанный землей. Когда автомобиль был уже почти у выезда с гребли, он вдруг стал быстро кренится в левую сторону. Николай остановил автомобиль а я, крикнув маме и Лизе «прыгайте вправо!» тут же выскочил влево, в воду. Плавать я не умел и уже начал пускать пузыри, но на помощь пришел Николай, который подал мне руку и вытащил меня из воды. К этому времени наш автомобиль уже совсем накренился, но не перевернулся в воду, так как зацепился задним колесом за большой сук, торчавший из гребли. На наше счастье, на берегу стояла ветряная мельница, у которой было несколько мужчин, взявшихся нам помочь. Они принесли веревки и два больших станка, служивших для поворачивания ветряной мельницы, и осторожно вытащили автомобиль.

Это происшествие нас задержало и мы опоздали к богослужению. Люди уже шли из церкви. Вдруг одна старушка, пораженная зрелищем двигающейся без лошадей телеги, вначале застыла, потом упала на колени и стала крестить наш автомобиль и кричать, что это нечистая сила. Она никогда не видела автомобилей. Не заходя в церковь, мы прямо поехали к тете, где я переоделся во все сухое.

Вспоминается мне и другой случай в нашем хозяйстве летом 1914 года. Необъяснимые стуки в окна и двери, мелкие предметы, перелетающие с одного места на другое. По настоянию дедушки со стороны матери Евсея Макаровича все предметы в кухне, где происходили эти странности, были описаны. По кухне были расклеены отдельные фразы псалма «Да воскреснет Бог и расточатся враги Его». Закончился подой коров и к кухне двигалась веселая процессия с ведрами и кадками, полными молока. Впереди шли два парня, за ними кухарка Полина и горничная Любовь. Дедушка стоял у двери в кухню и как будто чего-то ждал. Парни вошли в кухню первыми, за ними кухарка. Все были в веселом настроении. Любовь все время говорила и смеялась. Но как только она сделала шаг из передней в кухню, ведра вылетели из ее рук и молоко разлилось. Ее туловище, как бы отшатнувшись, стало падать назад. Дедушка подхватил ее и пытался внести в кухню. Но Люба упиралась с криком «нет, не хочу», добавив: «у, проклятый старик…»

Кто-то дедушке помог, ее внесли в кухню и уложили на кровать. Она лежала неподвижно и на вопросы не отвечала. Пригласили священника, он отслужил молебен, на котором присутствовали все кроме Любы, отказавшейся по болезни. Решено было устроить ночью наблюдение. Как только все разместились по назначенным местам и в кухне был потушен свет, я проскочил туда (хотя мне и запретили) и лег между ключником и кузнецом под большой кожух. Ключник довольно громко заявил: «Я уверен, что все это делает Любка и мы ее на этом поймаем». Тут в лицо ему влетела мокрая тряпка, которой вытерли молоко. Он вскрикнул: «Любка бросается грязными тряпками!» Через несколько минут прилетел ковш с водой и облил нас, потом сухари. Пустая бутылка ударила моего соседа с такой силой, что разбилась. Качалась длинная тяжелая скамья, на которой сидели отец и управляющий Дмитрий. Когда зажгли свет, она перестала качаться. Как только потушили свет, в полосе лунного света, падающего из окна, мы увидели как стол начал двигаться к середине кухни. Посуда стала с него падать и биться о пол. Отец зажег свет и приказал оставить на ночь. Во время всех этих странных происшествий дедушка неотступно сидел около Любы, положив одну руку на ее руки, а другую на ноги. Он был свидетелем, что она лежала без движения. На следующий день заболевшую девушку отвезли в село. Управляющий Дмитрий ее в дороге расспрашивал, имела ли она отношение к происходившему на кухне. Сперва она сказала, что как только подумает о предмете, тот начинает двигаться, но потом свела все это к шутке. После отъезда Любы все успокоилось, и подобные происшествия больше не повторялись.

Летом 1912 года отец отвез меня в Ставрополь и определил на квартиру к Ивану Ивановичу Никитину, воспитателю Первой мужской гимназии. Он стал готовить меня во Вторую мужскую гимназию, в этом году открывшуюся.

Потом я жил на квартире Петра Аполлоновича и Марии Павловны Тамаровых на Маврийской улице. У них был сын моего возраста — Лев. У Тамаровых прошли лучшие годы моей юности. Мария Павловна, образованная и добрая женщина, старалась воспитывать своего сына и меня как можно лучше; постепенно вводила нас в культурную жизнь, беседуя с нами и приучая к чтению серьезных книг. Я пользовался большой библиотекой Тамаровых. Кроме того, выписал журналы «Огонек» и «Ниву» с приложениями, полное собрание сочинений Фенимора Купера, Писарева, Салтыкова-Щедрина, Сенкевича и всех русских классиков. Начиная с четвертого класса раз в неделю к нам приходили друзья и мы обсуждали прочитанное. Так же часто бывали мы и в кинематографе. Дважды в месяц вся семья Тамаровых ходила в гости. Старшее поколение играло в преферанс, а мы развлекались сами.

До четвертого класса мы главное внимание уделяли учебе. В свободное время зимой катались на коньках-снегурках и на салазках по склону Мавринской улицы, а летом гоняли на велосипедах, соревнуясь в виртуозности. С четвертого и пятого классов начали больше читать и особенно старались не отставать от первых учеников. Стыдно было, если не мог ответить на вопросы, в которых легко разбирались другие, уже не говоря о том, что уровень знаний определял тебя в группу серьезных или отсталых гимназистов.

В жизни России наступали перемены. Война и неудачи на фронте, министерская чехарда в правительстве, стали вызывать среди либерально настроенной интеллигенции волнение. Отражались эти настроения и на учениках старших классов. Пятиклассники стали задумываться над такими вопросами, которые раньше ребятам и в голову не приходили. В седьмом и восьмом классах происходили волнения на политической почве. Мы стали искать ответа на социальные вопросы, изучая политическую экономию и проглатывая подпольно распространявшиеся брошюрки. Они, однако, всё критикуя и агитируя против существующего строя, не давали продуманных, серьезных ответов на ими же затронутые вопросы. Слишком большая нагрузка на неподготовленных ни по возрасту, ни по умственному развитию пятнадцати-шестнадцати-летних мальчиков превращала их в отчаянных революционеров, призывающих к разрушению всего, но не имеющих представления, как создать ту лучшую жизнь, о которой они мечтали. Такими стали мои близкие друзья Каракаш и Костанди.

Наша жизнь, конечно, не ограничивалась политикой. Мы были в том возрасте, когда развлечения занимают в жизни не последнее место. В Ставрополе на 100 000 населения было свыше десятка средних и высших учебных заведений и примерно 9000 учащихся. В свободное время молодежь заполняла улицы, парки, кинематографы, театры. Особенным успехом пользовалась Воронцовская улица, где от шести до восьми часов вечера сплошной массой в два потока в обе стороны улицы прогуливалась молодежь. Здесь знакомились, влюблялись, ревновали. Славились концерты симфонического оркестра в Коммерческом парке, где, несмотря на входную плату, было всегда полно народу. Большой популярностью пользовался театр Пахалова, особенно когда приезжала на гастроли украинская группа Гайдамака. Летом роща и Английский парк заменяли Воронцовскую улицу, туда устремлялись и те, кто хотел бесплатно послушать симфонический оркестр, превосходно там слышный.

В мужских и женских гимназиях ежегодно устраивались балы для учеников старших классов. Особенно запомнился большой бал в 1916 году в Первой мужской гимназии с постановкой оперы «Сказание о граде Леденце» по южно-славянскому сюжету. В то время в России было много беженцев из Сербии и Болгарии, которых принимали очень радушно. Первая мужская гимназия занимала большое трехэтажное здание с тремя флигелями. Для балов открывался обычно один южный вход, который вел в вестибюль; классные комнаты по обе его стороны превращались в раздевалки для публики. Далее шел широкий коридор во всю длину здания. Классы по обе его стороны на время бала превращались в гостиные, рестораны, кабаре, кинематографы, таинственные восточные комнаты с разноцветным освещением. В центре был большой вестибюль, в котором устраивались киоски для тира и других аттракционов. Огромный гимнастический зал превращался в театр с большой сценой, а затем в танцевальный зал: Гости, сняв пальто, садились в стоявший в вестибюле небольшой трамвай с несколькими вагонетками и уезжали вглубь здания. Это был первый электрический трамвай в Ставрополе. Такие балы устраивались с благотворительной целью в пользу «братьев южных славян».