– Илья Кучумов после большого горя похоронил свое старое имя и фамилию – теперь он Иткар Князев. А вождь племени Кедра Шаман уехал искать Иткара и звать его жить обратно в Улангай. Давно уже откочевал Илья-Иткар из Улангая… Наверно, прошло уже семь лет, а то и больше. Ушел геолог Иткар Князев на закат солнца, в ханты-мансийскую землю. Зимой прислал он письмо Шаману – живет в Нефтеюганске, на тюменской стороне.

В Медвежьем Мысе есть небольшой базарчик в один прилавок, под односкатной тесовой крышей; расположен он через улицу, чуть в стороне от здания речного вокзала. В будни, да и в воскресные дни, кое-кто из сельчан продает на этом базарчике кедровые орехи, ягоду, квашеную капусту, сметану, молоко. Главными покупателями считаются пассажиры речных судов, пристанский люд.

В этот ранний час воскресного дня базарчик был малолюден. Пароход из Томска, согласно расписанию, должен прибыть только к вечеру.

Пенсионерка Агафия Тарасовна Немтырева, моложавая шестидесятилетняя женщина, бывшая проводница речного пассажирского теплохода, который курсировал по малым таежным рекам, и главным образом по Вас-Югану, приходит каждый день к девяти часам утра на пристанский базарчик со своим товаром. Агафию Тарасовну знакомые называют ласкательно Агашей. Приспособилась Агаша торговать лекарственными товарами: кореньями, травами, грибами. Часть своей лекарственной продукции она сама заготавливает, а кое-что в районной аптеке скупает. Над каждой кучкой или пучком зелья целебного самописаный рецепт: что и от чего пить, как приготовить. И сидит-посиживает Агаша каждый день на высоком складном стульчике, а под рукой у нее – несколько книг, справочников по целебным растениям. И старые книги, изданные при царе, и новые лежат тут же. Любому покупателю можно пояснить по справочнику, как приготовить целебный настой, отвар. Внушительная торговля, считает Агаша, когда рядом справочники.

Агаша заняла торговое место, надела белый халат. Можно и без халата – не мясо продает, но Агаше хочется иметь привлекательную «аптечно-медицинскую» форму.

По левую руку от Агаши два старичка пасечника продают мед, пергу, цветочную пыльцу. А чуть в стороне, прямо на кромке тротуара из толстых сосновых плах, стоят мешки с кедровым орехом, и продают его таежники на вес – мерной пол-литровой кружкой.

– Здравствуйте, подруженьки, – мягко пропев, приветствовала Агаша подошедших к ней двух пожилых женщин, постоянных покупательниц и собеседниц базарных, и завела с ними разговор.

Чуть в стороне от базарного прилавка, прислонявшись к жердине изгороди, стоял Григорий Тарханов и посматривал на Агашу и ее подружек. Когда пожилые женщины отвели душу в разговорах с Агашей и направились к пристанскому зданию вокзала, Григорий сунул газету в карман, закурил сигарету и стал смотреть на Агашу.

Агаша почувствовала на себе пристальный взгляд, повернула голову и, заметив следователя, приветливо сказала:

– Чего это ты, Гришенька, притаился-притулился у городьбы? Ждешь небось кого или отдыхаешь, размышляешь…

Следователь подошел к Агаше и, облокотившись на прилавок, сказал:

– За тобой пришел, Агафия Тарасовна…

– Нешто «дело» какое собираешься пришить к моему подолу, а опосля заарестовать?

– Да ну что ты, Агаша, какое там «заарестовать»… Поговорить нужно, посоветоваться. Дело очень важное у меня к тебе.

– Понятно. Значит, нужно нам идти ко мне домой. Пешком ты нынче или на своей таратайке? И чего ты на своем «газоне» с тряпочным кузовом ездишь? Другие-то вон следователи, твоя ровня, на личных «Волгах» раскатываются.

– До других мне, Агаша, дела нет. Машина с тряпочным кузовом меня устраивает, – ответил Тарханов и принялся помогать Агаше укладывать кульки с кореньями, пучки трав в холщовый мешок.

Небольшой, приземистый домик, старинной рубки в обло, осел на подгнивший нижний венец, но не перекособочился. Стоит дом у самого берега Оби, чуть в стороне от рыбозавода. Из окон хорошо виден равнинный, водотопный заречный берег, над которым частенько клубятся по утрам низинные туманы. В этом доме и живет Агаша уже тридцать лет.

– Так что же тебе, Гришенька, от меня нужно? – спросила Агаша неторопливо и как-то затаенно-вкрадчиво, когда они прошли в передний угол и сели на скамейку у стола.

– Суть дела вот в чем: твоя квартирантка Ульяна Громова…

– Нашли ее?.. – перебив следователя, торопливо спросила Агаша.

– Нет, не нашли. Прошу тебя, Агаша, вспомни подробно и расскажи, как и когда ты с ней встретилась, познакомилась, кто к ней приходил, о чем был разговор?

– Да-а, вот тебе и Ульянушка-певунья… Допрыгалась девонька. Что я тебе, Гриша, могу обсказать… Вот так же, как нынче, в прошлом году, в это время, я торговала на базарчике. Пароход пришел как раз из Томска. Ну, значит, все разошлись с пристани. Пароход оттутукал да и подался себе на север, к Нижневартовску. Вывернулась откуда-то девчушка, подходит ко мне. Одета бедненько, собой доброзрачная. Спрашивает: «Тетенька, помогите мне определиться на квартиру. Приехала я на работу устраиваться. Курсы поваров кончила…» Да еще рассказала она, что сиротой росла, воспитывалась у дядюшки, в Томске, на Черемошках. Вот я и пожалела ее: взяла к себе на жительство. Вскоре она устроилась поварихой в экспедицию. Улетит на буровую – там недельку поварит. И столько же ей отдыха полагалось. Вот и все, Гриша. А что с ней на буровой, в тайге, случилось… Я только вчера узнала. Ихний главбур приходил ко мне и сказывал, что ушла Ульяна на ближнее болото за клюквой. Клюквы-прошлогодки с осени много там оставалось. Отправилась девка и сгинула бесследно. Вертолетом ее искали. Буровики всей бригадой ходили, аукали по тайге до хрипоты. С концом пропала девка. Видать, заблудилась аль медведь ухайдакал и схоронил в чащобнике.

– Да, все это так… – задумчиво сказал следователь. – Агаша, покажи мне, какие вещи у нее остались, письма, – словом, все имущество. Мне кажется, что тут медведь и тайга неповинны.

– Неужто убили?.. – поспешно спросила Агаша, а сама уже поднялась со скамейки и направилась к койке, вытащила из-под нее небольшой фанерный чемодан-самоделку. – Приехала-то она к нам с потрепанным рюкзаком. Этот чемоданчик я ей подарила. Из-под утюга там платьишки разные, бельишко складывала она. Гардеробишко у меня старенький, маломерный, своими лохмотьями забит.

– Замочек навесной для чемодана тоже ты ей, Агаша, подарила? – поинтересовался следователь, поставил на стол чемодан и, пощелкивая пальцем по замку, стал размышлять: сломать его или открывать гвоздем.

– У меня есть нож-косарь, пол им скоблю. Им-то можно под шарниры подсунуться – крышка моментом отпрыгнет. Шарниры еле живые. В войну еще мужик мой ладил их из консервной банки.

Открыл следователь чемоданчик. Осторожно выложил на стол содержимое и, взглянув на Агашу, сказал удивленно:

– Бедновато жила девушка-невестушка…

– Лохмотьишки поизношенные, ничего путного завести еще не успела Ульянушка, – сочувственно произнесла Агаша.

– Скажи, Агаша, что она за девушка была, какова характером, поведением, привычками?

– Какая она тебе, Гриша, девушка… Была девушкой в зыбке, когда материнскую титьку сосала, – скороговоркой ответила Агаша, подошла к койке, сняла старенькое байковое одеяло. Поманила пальцем следователя. И когда Григорий подошел, сказала: – В позапрошлый день я в избенке побелку делала, полы мыла. Ну, ясно дело, лохматы постельные на улицу вытаскивала, на заборе раскидывала выветриваться. Что-то у девочки нашей припрятано, зашито в этом ватном матрасишке.

– Неужто она золотая?.. – удивился Григорий, развернув поданный Агашей сверток, в котором оказалась небольшая ваза.

– Ведь из золота она… Бог ты мой… – тихо, полушепотом, проговорила Агаша и сцепила пальцы рук до боли.

– Да, Агаша, эта вазочка богатая! Судя по внешнему виду – старинная и, возможно, из чистейшего золота… Ну что ж, Агаша, будем теперь составлять бумагу, подпишешь ее, да еще кого-нибудь из соседей пригласим.