Как только Федоринчик вышел из кабинета полковника, Корнюшко бросилась к нему:

— Алексей Степанович, наши люди вполне уверены в мальчишке, который будет приходить ко мне?

— Вполне, Оля, вполне.

Старый учитель похлопал молодую женщину по плечу, как это делал когда-то в классе, и сунул ей в стол несколько паспортов:

— Передашь по назначению. Не забудь пароль: «Я от тети Тани». Так зовут его мать.

В этот же день вечером отец послал меня к Корнюшко.

— Возьмешь у этой женщины документы, которые она тебе передаст, и сразу назад, — сказал он.

Услышав фамилию Ольги, я запротестовал:

— Не пойду я к ней. Это же фашистская прислужница. Еще в комендатуру затащит.

— Не бойся, — успокоил меня отец. — Ольга работает в комендатуре по нашему заданию. Она настоящая патриотка. Всем нам у нее надо учиться отваге и преданности Родине.

Вот это новость! Я, как и многие борисовчане, знал, что Ольга Корнюшко буквально через месяц после оккупации города начала работать в военной комендатуре, часто разъезжала с немецкими офицерами на машине и постоянно находилась среди гитлеровцев. Все считали ее подлой предательницей. Даже близкие знакомые перестали с ней здороваться.

— О том, что я сказал, никому ни слова, даже своим друзьям, — предупредил отец. — Тебя мы посылаем к ней только потому, что больше некого. Никому из нас в ее дом заходить нельзя, рядом живет гитлеровский агент.

Ольга Корнюшко — подпольщица! Вот это да! Каким же надо обладать мужеством и выдержкой, чтобы так бесстрашно действовать среди оккупантов. Куда нам до нее? Она настоящий герой!

Ольга встретила меня настороженно. Увела в небольшую комнатку, усадила на диван и стала внимательно рассматривать. Долго молчала.

Наконец я не выдержал и сказал:

— Что вы на меня так смотрите? Давайте, что надо передать, и я пойду.

— Вот смотрю и думаю: где-то я тебя видела. А где, не могу вспомнить.

— Я с ребятами один раз свистел вам вслед, а вы еще нам погрозили пальцем. Простите, пожалуйста…

— Правильно. Ныло это около городского парка. Помню, помню… — Лицо Ольги изменилось. Она словно постарела у меня на глазах. Теперь никто бы не сказал, что ей всего двадцать два года. Она заметно разволновалась. — Меня презирают не только твои друзья. Но что сделаешь? Надо терпеть, я готова выдержать в сто раз больший позор, только бы быстрей выгнать с нашей земли фашистов. Как я ненавижу их, как ненавижу… А коменданта все равно ухлопаю… перед уходом в партизаны.

Она прошлась по комнате, немного успокоилась и, улыбнувшись, обратилась ко мне:

— Значит, ты мой новый связной? Ну что ж, будем работать. С тобой, пожалуй, мне безопасней встречаться. Ты сын моей двоюродной сестры Марии. Она больна, а я через тебя передаю ей продукты. Понял? Кстати, есть хочешь?

И, не дождавшись ответа, вышла из комнаты.

— Угощайся. Наверное, давно не пробовал таких вкусных вещей, — сказала Ольга, пододвигая ко мне вазу с печеньем и большую коробку конфет. — Офицеры дарят, а я все это складываю в буфет. Не могу есть.

Потом мы с Ольгой долго говорили о том, в какие дни и часы будем встречаться, где и как ее найти, если это срочно потребуется.

Вручая мне небольшой пакет, Ольга предупредила:

— Здесь пять паспортов и восемь чистых бланков аусвайсов. Передай, что больше достать пока нет возможности.

Проводив меня, Ольга на прощание сказала:

— Скорей бы победа. Учиться хочется. Я ведь тоже недоучка, юридический институт не успела закончить.

С этого дня мы с Ольгой встречались часто. Ежеминутно рискуя жизнью, она сумела добыть много различных бланков, пропусков, большое количество свидетельств на право жительства в городе (аусвайсов), передавала подпольщикам паспорта, которые поступали к ней от Федоринчика. Благодаря Ольге Корнюшко, сотни военнопленных, бежавших из лагерей, остались в живых и пополнили ряды партизанских отрядов.

Саша и Мелик, петляя по кривым переулкам, спешили на Первомайскую улицу. Им не терпелось сообщить мне новость. Сегодня ночью на станции взорвался паровоз, который вез на фронт большой военный эшелон. Убито несколько гитлеровцев. Настроение у ребят было превосходное, они радовались за патриотов, сумевших удачно провести дерзкую операцию.

Взрывы и пожары на гитлеровских объектах в последнее время происходили все чаще и чаще. Чьих рук была эта работа, Мелик и Саша могли только догадываться. Они завидовали этим смелым людям. Сегодня ребята решили собраться вместе, чтобы тоже наметить какую-нибудь диверсию.

Лучше всего поджечь продовольственную базу и склады с военным имуществом на восьмой площадке. Осуществить это можно без особого риска, если как следует изучить распорядок смены часовых.

Друзья выскочили на небольшой пригорок и от неожиданности остановились как вкопанные. Хорошо знакомый им небольшой домик был оцеплен жандармами и полицейскими, около ворот стояли две военные машины.

…Второй час шел обыск в нашем доме. Отец и его товарищ Михаил Куликов со связанными руками сидели на табуретках и наблюдали, как гитлеровцы переворачивают все вверх дном. Они были спокойны. Ничего компрометирующего их гитлеровцы в квартире найти не могли. Оружие, документы и другие необходимые подпольщикам вещи надежно сохранялись в другом месте.

Совершенно иное состояние было у меня. С тревогой глядел я, как фашисты вспарывали матрацы, потрошили подушки, выбрасывали всё из шкафа. Как только кто-нибудь из полицаев или жандармов дотрагивался до моей кушетки, сердце у меня замирало: в ее стальных пружинах, снизу, находилось около десятка паспортов, несколько ночных пропусков и двенадцать аусвайсов, которые я вчера вечером получил от Ольги Корнюшко.

Отец об этих документах ничего не знал, потому что Ольга передала мне их при случайной встрече. Она по поручению коменданта шла к начальнику станции, а я торопился в лавку получить по карточкам паек хлеба.

На углу улицы Почтовой и проспекта Революции мы с Ольгой столкнулись почти нос к носу.

Обрадовавшись встрече, Ольга Васильевна отозвала меня за угол, открыла небольшую дамскую сумочку, вытащила оттуда сверток.

— Хорошо, что я тебя встретила. Возьми и передай Леониду Васильевичу, — сказала она. — Ношу эти паспорта второй день, а ты все не приходишь.

Когда я вернулся, отца уже не было. Он ушел в первую смену на канифольную фабрику.

А вечером нагрянули жандармы и полицейские.

Я сидел ни живой ни мертвый. Достаточно кому-нибудь из них заглянуть снизу под матрац — и конец… Ольга и Федоринчик будут немедленно схвачены, отца и Куликова ни при каких обстоятельствах не выпустят из гестапо. И все это произойдет из-за моей неосторожности, из-за того, что пренебрег правилами конспирации, о чем мне не раз говорили старшие товарищи.

К счастью, ни один из гитлеровцев не догадался осмотреть матрац снизу. Обыск закончился. Отца и Куликова увезли на машине. Я надеялся, что скоро мы встретимся. Но ошибся.

В тот тихий весенний вечер по всему городу начались облавы.

Когда фашисты уехали, Мелик и Саша забежали к нам в дом. Я послал их немедленно сообщить об облаве Кломбоцкому, Жаховской и другим подпольщикам, которых они знали, а сам, схватив документы, помчался к Соломатину. Метрах в двухстах от нашего дома мы встретились и без слов поняли друг друга.

Андрея Соломатина спасла от ареста чистая случайность. Жандармы, по-видимому, точно не знали номер дома, в котором он жил по улице Горького, или перепутали похожие друг на друга деревянные строения. Когда фашисты качали оцеплять соседний дом, комиссар сразу понял, в чем дело. Мгновенно выхватил из тайника гранату, пистолет, партийный билет и бросился бежать огородами.

— Немедленно оповести о начавшихся арестах Игумнова, Петренко, Подоляна, Бутвиловского, — сказал Андрей Константинович. — Передай им, чтоб они сейчас же выходили из города и собрались к утру на опушке леса у деревни Ухолода. Остальных я постараюсь предупредить через других людей. А завтра утром вместе с Сашей и Меликом достаньте подводу, погрузите в нее все винтовки, пулеметы и патроны и доставьте к Ухолоде. Невооруженным людям в партизанах делать нечего. Понятно?