От неожиданности Гаркуша попятился, выдергивая свою руку из руки лейтенанта, потом вдруг озорно улыбнулся, взмахнул свободной рукой и по своему обыкновению задиристо воскликнул:

— Рядовой, лейтенант — все одно бойцы одной армии!

— Верно, пулеметчик, — ответил танкист. — Не в званиях дело, а в умении фрицев бить наповал. А бить, видать, ты мастак, чуть мне башню своей болванкой не разворотил. Кройте так же фрица, чтобы не только на фронте, а в самом Берлине земля дрожала!

— Уж будьте уверены, промашки не будет! — строго заверил Гаркуша. — Мы этих «тигров» и «пантер», как котят, передушим и в землю вобьем на веки вечные!

Много хлопот доставляла Листратову единственная на весь район МТС. Она ютилась в домах и сараях бывшей помещичьей усадьбы, где до МТС сначала была коммуна, затем совхоз и склады утильсырья. Перед войной начали было сараи перестраивать под цехи, но работу закончить не удалось, и МТС так и жила в полубеспризорном состоянии.

В МТС Листратов пробыл весь день. Набранные с горем пополам курсы трактористов застряли на изучении общего устройства мотора и никак не могли двинуться дальше. Шустрые на вид девчата из районного центра и пригородных сел, казалось, лезли из кожи вон, чтобы освоить новую специальность, но механик — недавно оправившийся от ранения танкист — категорически заявил, что они ничего не соображают и вместо серьезной учебы думают только о танцульках. Больше двух часов провел Листратов на курсах и убедился, что вся беда не в девушках, а в бывшем танкисте, который и сам толком не знал не только трофейных, но даже отечественных машин. Пришлось обращаться в стоявшую на формировании воинскую часть и просить хоть на пару недель выделить своего специалиста.

Уладив дела на курсах, Листратов зашел в ремонтные мастерские. Шефская бригада тульских рабочих уже пускала в ход четвертый трактор. Листратов от радости чуть не расцеловал седоусого бригадира и с яростью набросился на директора МТС, узнав, что рабочие целую неделю питаются только тем, что привезли с собой из Тулы.

— Где, ну, где я возьму продукты?! — отчаянно защищался директор. — В МТС никаких фондов нет. А в городской столовой одна свекольная бурда.

На свой риск и страх Листратов приказал директору мельницы отпустить два мешка муки, а заготпункту — бычка-двухлетка и центнер картошки. Повеселевшие туляки, окружив Листратова, наперебой заверяли, что будут работать день и ночь, но к посевной поставят на ноги не меньше пятнадцати машин.

Возбужденный Листратов размечтался, как выйдут эти тракторы и тягачи на колхозные поля, и незаметно дошел до райисполкома.

«Фу ты, черт, хоть бы домой заскочить, перекусить что-нибудь, — подумал он, входя в наполненную людьми свою приемную, — тут, видать, до полночи просидишь».

Опять началось то, что нескончаемо продолжалось изо дня в день. Председатели сельсоветов и колхозов осаждали его требованиями на семена и машины. Заведующий районо вопил о нетопленных школах. Больница требовала хоть какого-нибудь дополнительного помещения для ликвидации буйной вспышки гриппа. Райвоенком категорически настаивал на ремонте квартир для семей фронтовиков. Древняя старушка в изорванном ватнике молила о выдаче ей пособия.

Листратов, привычно подавляя в себе раздражение и усталость, выслушивал просьбы, давал указания, советовал, звонил по телефону, вызывал нужных людей и только в двенадцатом часу ночи, до изнеможения отупев, закончил дела.

На пустынных улицах городка торжественно сиял лунный свет. Листратов не торопясь миновал центральную площадь, обогнул развалины разбомбленной в прошлом году школы и удивленно остановился против своего дома. Окна столовой ярко светились. У палисадника лениво похрустывала сеном чья-то лошадь.

Еще в прихожей Листратов услышал смех жены и басистые раскаты голоса Гвоздова.

— Наконец-то! — увидев мужа, пропела Полина Семеновна. — Мы с Алексеем Мироновичем второй самовар допиваем, а хозяина все нет и нет.

— Напрасно я, как собирался, в райисполком не поехал, — отвечая на приветствие удивленного Листратова, с улыбкой на потном лице говорил Гвоздов. — Думаю, поздновато, в кабинете не застанешь, и вот такая промашка.

— Ну, садись, садись, — не дав мужу опомниться, подхватила его под руку Полина Семеновна, — яичница свеженькая, с ветчиной, а потом чаек с настоящим липовым медом.

«Яичница, ветчина, мед липовый, черт те что…» — растерянно подумал Листратов, под напором жены присаживаясь к столу.

— Неужели каждый день так: с утра и до полночи, без обеда, без ужина? — сожалеюще спросил Гвоздов, умиленно глядя на Листратова.

— Бывает и хуже, — горячо подхватила Полина Семеновна, — до рассвета заседают, а утром опять за дела.

— Как Слепнев? — торопливо проглотив несколько кусков яичницы, спросил Листратов.

— Пласт пластом, не поднимается третью неделю, — с надрывом в голосе ответил Гвоздов.

— И кто же за него?

— Можно сказать, никто. Девчушка у нас, знаете, секретарем в сельсовете. Ну, она и сидит. Справки какие срочные заверить или бумаги подписать — к нему домой бегает. Подкосила болезнь нашего председателя, — с горестным вздохом продолжал Гвоздов. — А бывало, заедет, посоветует что-либо, ну, покритикует за промашки — враз чувствуешь и оживление и ответственность большую. А теперь… — укоризненно развел он руками, продолжая настойчиво смотреть на Листратова. — Как-никак в нашем сельсовете четыре колхоза и народ — ухо держи да держи.

Листратов оторвался от еды и пристально посмотрел на Гвоздова. В чистеньком военном обмундировании сидел он на краешке стула, положив руки на колени, обтянутые длинными голенищами добротных чесанок в новеньких галошах. Серенькие глазки смотрели искательно и настороженно.

«Фу ты, черт, какой он весь маслянистый! — с неожиданным раздражением подумал Листратов. — И зачем он приехал?»

Словно поняв его мысли, Гвоздов еще ближе придвинулся и, помявшись, глухо заговорил:

— Я тут по делам хозяйственным в разные места ездил. А к вам… — нерешительно потупил он глаза, — дело у меня не совсем служебное и, можно сказать, вроде и не личное…

Листратов тайком кивнул жене и, когда та понимающе скрылась в детской комнате, заинтересованно спросил:

— Говорите, говорите, какое у вас дело?

— Вы, Иван Петрович… Я, Иван Петрович… Меня, Иван Петрович, — то ли намеренно, то ли действительно в полнейшей растерянности бормотал Гвоздов. — В общем, Иван Петрович, вы меня, по сути дела, чуть ли не с малых лет знаете. Я вроде как ваш выдвиженец. В общем, Иван Петрович, я надумал в партию поступить и хочу попросить у вас характеристику, рекомендацию, так сказать.

— Рекомендацию? — испытывая какое-то странное раздвоение и не зная, что сказать, переспросил Листратов. — Что ж… Вот в следующую пятницу приедете на совещание…

— Спасибо, Иван Петрович! — вскочив со стула, схватил руки Листратова Гвоздов. — Век вашим должником буду, всем отблагодарю.

— Ну ладно, ладно, — пробормотал Листратов, высвобождая свои руки. — Вот чай, пожалуйста, пейте.

— Премного благодарен. Сыт, больше некуда. Спешить надо, время-то — скоро вторые петухи запоют.

— Алексей Миронович, куда же вы? — выплыв из детской комнаты, нараспев запричитала Полина Семеновна. — Мы вас не отпустим. Отдохните до утра, а там и в дорожку.

— Нет, нет, Полина Семеновна, никак не могу. Дела, знаете, целый колхоз на шее висит. Итак, почитай, сутки отсутствую. Мало ли что случиться может! — с почтительной вежливостью отказывался Гвоздов, натягивая новенький черной дубки полушубок с серым каракулевым воротником.

— Какой человек, какой человек! — распевала Полина Семеновна, когда Листратов, проводив Гвоздова, вернулся в столовую. — Душевный, отзывчивый, прямой. И тебя он так уважает, так ценит, только и говорит все про тебя и про тебя.

— Ну, ладно, ладно, спать пора, — недовольно проговорил Листратов.

— Да ты чаю-то хоть выпей. Такой изумительный мед! Алексей Миронович полный жбан привез.