Элизабет чуть не задохнулась, она вспомнила, как всегда, когда дома становилось тяжело, она говорила сестренке, что надо улетать. Она вспомнила, как смотрела на шестилетнюю Сиршу, уезжая в колледж, и как снова и снова повторяла ей, чтобы та улетала. От волнения она не могла дышать.

– А ты что сказал? – наконец удалось произнести Элизабет. Она гладила мягкие волосы Люка, и впервые в жизни ее захлестнуло острое желание оберегать его.

– Я сказал, что она, наверно, поступает правильно, – сказал Люк как ни в чем не бывало. – Она ответила, что я уже большой мальчик и что это теперь моя обязанность – присматривать за тобой и дедушкой.

У Элизабет потекли слезы.

– Она так сказала? – всхлипнула она.

Люк поднял руку и ласково вытер ей слезу со щеки.

– Ну, ты не беспокойся, – она поцеловала его ладошку и потянулась, чтобы обнять его, – потому что это моя обязанность – присматривать за тобой, хорошо?

Его ответ прозвучал глухо, потому что она прижала его голову к своей груди. Она быстро отпустила его, чтобы не мешать ему дышать.

– Эдит скоро вернется, – радостно сказал он, сделав глубокий вдох. – Мне не терпится увидеть, что она мне привезет.

Элизабет улыбнулась, пытаясь взять себя в руки:

– Мы познакомим ее с Айвеном. Как ты думаешь, он ей понравится?

Люк наморщил лоб:

– Не думаю, что она сможет его увидеть.

– Знаешь, Люк, мы же не можем держать его при себе, – засмеялась Элизабет.

– Может, Айвена здесь вообще уже не будет, когда она вернется, – добавил он.

Сердце Элизабет глухо забилось.

– Что ты имеешь в виду? Он тебе что-то говорил?

Люк покачал головой.

Элизабет вздохнула.

– О, Люк, то, что ты так привязался к Айвену, совсем не значит, что он тебя бросит. Я не хочу, чтобы ты боялся этого, как я всегда боялась. Я привыкла думать, что все, кого я люблю, обязательно уйдут от меня.

– Я не уйду. – Люк ласково посмотрел на нее.

– Я обещаю тебе, что тоже никуда не уйду. – Она поцеловала его в макушку и откашлялась. – А что вы с Эдит интересного делаете? Ну, например, ходите в зоопарк или в кино?

Люк кивнул.

– Ты не против, если я как-нибудь пойду с вами?

Люк радостно улыбнулся:

– Да, это было бы здорово! – Он ненадолго задумался. – Мы с тобой похожи, да? То, что моя мама уехала, похоже на то, что сделала твоя мама, правда? – спросил он, дыша на столешницу и выписывая пальцем свое имя на запотевшем стекле.

Элизабет похолодела.

– Нет, – резко ответила она, – это совсем другое. – Она встала из-за стола, включила свет и начала вытирать столешницу. – Они совершенно разные люди, и тут нет ничего похожего! – Ее голос дрожал, пока она яростно орудовала тряпкой.

Подняв голову, чтобы посмотреть на Люка, она увидела свое отражение в стекле оранжереи и замерла. Исчезло все ее самообладание, вся только что проснувшаяся нежность, она выглядела обезумевшей женщиной, которая скрывается от правды, бежит от всего мира.

И тогда она поняла.

И воспоминания, которые скрывались в темных углах ее памяти, начали медленно выползать на свет.

– Опал, – осторожно позвал я, стоя у входа в ее кабинет. Опал казалось такой хрупкой, я боялся, что от малейшего шума она может разбиться.

– Айвен. – Она устало улыбнулась, закалывая косички назад.

Я увидел свое отражение в ее блестящих глазах, входя в кабинет.

– Мы все беспокоимся за тебя. Можем ли мы… я… что-нибудь сделать?

– Спасибо, Айвен. Разве что присмотреть тут за всем, а больше ты ничем мне помочь не можешь. Я просто очень устала. Я провела последние несколько ночей в больнице и совсем не спала. Ему осталось всего несколько дней, я не хочу пропустить, когда он… – Она перевела глаза с Айвена на фотографию на своем столе, и, когда она снова заговорила, ее голос дрожал. – Я бы просто хотела как-то с ним попрощаться, дать ему понять, что он не один, что я с ним. – У нее потекли слезы.

Я подошел к ней и обнял, чувствуя себя беспомощным, сознавая, что на этот раз я совсем ничем не могу помочь своему другу. Или все-таки могу?

– Опал, подожди секунду. Может быть, это возможно. У меня появилась идея. – И с этими словами я выбежал из кабинета.

Элизабет в последний момент сумела договориться, чтобы Люк переночевал у Сэма. Она знала, что этой ночью ей лучше побыть одной. Она чувствовала происходящие в ней перемены, внутри воцарился холод и не желал уходить. Она сидела, съежившись, на кровати в безразмерном свитере и куталась в одеяло, отчаянно пытаясь согреться.

Луна за окном заметила, что что-то не так, и оберегала ее от темноты. У Элизабет от странного предчувствия свело живот. Слова Айвена, а потом и Люка повернули какой-то ключ в ее памяти и открыли сундук с воспоминаниями, настолько ужасными, что Элизабет боялась закрыть глаза.

Она посмотрела через окно с незадернутыми шторами на луну и наконец сдалась на милость воспоминаний…

Ей было двенадцать лет. Прошло две недели с тех пор, как мать привела ее в поле на пикник, – две недели с тех пор, как она сказала ей, что уходит, две недели в ожидании ее возвращения. В другой комнате отец, взяв на руки кричащую Сиршу, которой был всего месяц, пытался ее успокоить и утешить.

– Тише, малышка, тише. – Она слышала, как его ласковый голос становился то громче, то тише, пока он мерил шагами дом в этот поздний час.

Снаружи выл ветер, со свистом проникая в дом через окна и замочные скважины. Он носился и танцевал по комнатам, смеясь, дразня и щекоча Элизабет, а она лежала в кровати, закрыв руками уши, по щекам у нее текли слезы.

Крики Сирши стали громче, уговоры Брендана тоже стали громче, и Элизабет накрыла голову подушкой.

– Пожалуйста, Сирша, пожалуйста, перестань плакать, – просил отец и даже затянул колыбельную, которую им пела мать. Элизабет заткнула уши, но все равно слышала плач Сирши и немелодичное пение отца. Она села в кровати, глаза у нее болели от слез и бессонницы.

– Хочешь свою бутылочку? – перекрыл плач ласковый голос отца. – Нет? Ох, дорогая, что такое? – спросил он с болью в голосе. – Я тоже по ней скучаю, дорогая, я тоже по ней скучаю. – И он сам начал плакать. Сирша, Брендан и Элизабет все вместе плакали по Грайне, и все они чувствовали себя одинокими в этом фермерском доме, обдуваемом ветрами.

Вдруг в конце длинной дороги возник свет фар. Элизабет выскочила из-под одеяла и села на край кровати, в животе все сжалось от волнения. Это мать – это должна быть она. Кто еще мог приехать сюда в десять вечера? Элизабет от восторга подпрыгивала на краю кровати.

Машина остановилась перед домом, и из нее вышла Кэтлин, сестра Грайне. Дверь машины осталась открытой, фары горели, а дворники неистово летали по ветровому стеклу. Кэтлин подошла к калитке, толкнула ее, петли скрипнули, и она постучала в дверь.

С кричащей Сиршей на руках Брендан открыл. Элизабет у себя в комнате бросилась к замочной скважине и стала наблюдать на происходящим.

– Она здесь? – требовательным тоном спросила Кэтлин, не поздоровавшись.

– Шшш, – сказал Брендан. – Разбудишь Элизабет.

– Как будто она не проснулась от этих криков! Что ты делаешь с бедным ребенком? – скептически спросила она.

– Ребенок хочет свою мать. – Он повысил голос. – Как и все мы, – добавил он уже мягче.

– Дай-ка ее сюда, – сказала Кэтлин.

– Ты мокрая. – Брендан отошел от нее, и его руки сжались вокруг крошечного свертка.

– Она здесь? – снова спросила Кэтлин все тем же сердитым голосом. Она так и не переступила порог – она не спросила разрешения войти, а ей не предложили этого сделать.

– Конечно нет. – Брендан покачивал Сиршу, чтобы та успокоилась. – Я думал, ты отвезла ее в какое-то волшебное место, где ее наконец вылечат, – сердито сказал он.

– Это лучшее место из всех, какие есть, Брендан, во всяком случае, так считается. Но, как бы то ни было, – пробормотала Кэтлин, – она ушла.