Именно это противоречие между настроением «союзников» и поляков определило приоритеты Гитлера. Он верно рассудил, что в случае его нападения на западные державы Польша, выступив в их поддержку, втянула бы его в войну на два фронта, тогда как при его нападении на Польшу ни Англия, ни Франция не выполнят своих союзных обязательств[1314] — даже в тот промежуток времени, когда его вермахт будет скован на восточном фронте. Ведь в случае войны на два фронта шансы Германии на успех в сентябре 1939 г. были почти столь же безнадежны, как и в сентябре 1938 г.

Для немецкого генералитета соотношение сил на западном фронте представляло собой самый настоящий военный кошмарный сон. Начальник штаба генералов Рунштедта, Кессельринга и Роммеля Зигфрид Вестфаль вспоминал: «У всех экспертов… волосы вставали дыбом, когда они думали о возможности французского наступления в самом начале войны. Им было непонятно, почему оно не начинается… Если бы французская армия <тогда> всеми силами перешла в наступление, она бы могла недели за две дойти до Рейна. Немецкие силы на западе были поначалу слишком незначительны, чтобы остановить французов». Напротив, Гитлер ясно видел, что (исходя из идеологических установок) чемберленовская Англия — вопреки самым элементарным военным соображениям — даже в случае перевеса сил над немцами на западном фронте не санкционирует наступления. Тот факт, что мистер Чемберлен не использовал уникальную возможность, которую западным державам давала гитлеровская игра ва-банк в Польше, остался для таких немецких генералов, как Кейтель, Зигфрид Вестфаль, фон Манштейн, Йодль и Вицлебен, непостижимым. Ведь они знали, что до победы над Польшей великогерманские вооруженные силы не в состоянии одновременно удерживать и западный, и восточный фронты.[1315]

На 1 сентября 1939 г. у союзников на западе было 2200 самолетов против 1000 у Гитлера (еще 2600 он послал на Польшу). Союзники могли в короткое время выставить на западный фронт 4,5 млн. французских солдат против всего 800 тыс. немецких. Превосходство в артиллерии также было на стороне французов.[1316] А 30 августа 1939 г. британский кабинет был извещен*, что 46 союзным дивизиям на западной границе Германии противостоят только 15 немецких,[1318] 35000 французских офицеров — менее 10000 немецких, 3286 французским танкам — ни одного немецкого на западе в период польской кампании.

(* Британский кабинет был извещен своей военной службой разведки и контрразведки, в которой начальником морского департамента был контр-адмирал Дж. А. Г. Труп, открыто выражавший симпатии к фашистскому генералу Франсиско Франко. Но даже полученные по этим профашистским каналам данные о люфтваффе Геринга Невилл Чемберлен в августе 1939 г. увеличил на 200 %, прежде чем доложить их кабинету. Об этом сообщал Джон Кимш, ссылаясь на некий «безупречный источник», который он вынужден был оставить «неназванным», но сообщения которого якобы были подтверждены «одним высокопоставленным офицером» (прим. автора).[1317])

Французский главнокомандующий Гамелен также подтверждал, что на тот момент силы французов в 3–4 раза превосходили немецкие силы.[1319] Генерал Вермахта Лееб считал «Линию Зигфрида» «фасадом». Немцы еще 24 августа 1939 г. «опасались французского удара на Рур». Тогда он имел бы успех: на границах Франции и Голландии укрепления не были закончены. Генерал-полковник Вицлебен «видел», что — к началу сентября 1939 г. — немецкие линии не выдержат наступления союзников на западе.[1320] По словам генерала Зигфрида Вестфаля, у вермахта на западе бензина и боеприпасов хватило бы всего на три дня боевых действий. Соответственно немецкие власти распорядились об «эвакуации угрожаемой пограничной зоны» — в частности, стариков и кормящих матерей.[1321]

И все-таки решение генштабов Англии (и Франции) осталось неизменным: даже во время концентрации сил вермахта в Польше они не отдали приказа наступать в восточном направлении.[1322] В британском Комитете имперской обороны ни разу не обсуждали вопрос, следует ли после нападения Гитлера на Польшу вынудить Третий рейх воевать на два фронта. При этом члены комитета ни разу не проконсультировались с польским правительством. Его даже не ставили в известность….[1323] Тем самым правительство Польши — а ведь Англия давала ему гарантии — в военном отношении было списано мистером Чемберленом со счетов.[1324] Британцы списали со счетов и 300-тысячную (в момент начала войны) армию Польши, пятую по величине армию Европы. Этим Англия предопределила судьбу Польши: для Великобритании «польский вопрос» был закрыт еще до того, как «из-за Польши» разразилась новая мировая война. Напрасно призывы поляков о помощи — после шести дней неравной борьбы ставшие отчаянными — напоминали союзникам об уникальной ситуации на западном фронте, прежде чем туда был переброшен вермахт из Польши.[1325] Поляки, которые с 1 сентября 1939 г., хоть и безнадежно уступая противнику в военном плане, из последних сил защищали свою страну, возлагая надежды на британские (и французские) заверения, что им не придется проливать кровь одним. И вот они истекали кровью без военной поддержки своих могущественных союзников, за которых продолжали сражаться и потом, на чужбине — например, в Нарвике (Норвегия) в 1940 г. и в Монтекассино в 1943 г. (а в 1996–1997 гг. они опять-таки добивались приема в западный союзный блок…).

Однако в сентябре 1939 г., воздержавшись от борьбы с Третьим рейхом на его западном фронте, Англия не только бросила на произвол судьбы своих польских союзников. Она, не использовав ради еще достижимой (и насколько можно судить — легкой) победы временную военную слабость Гитлера на западе в сентябре 1939 г., а также свое военное превосходство и удачную стратегическую ситуацию, позволила Гитлеру развязать почти шестилетнюю мировую войну, стоившую человечеству массовых жертв, истребившую миллионы и миллионы человеческих жизней. Англия Невилла Чемберлена — после того, как сама же объявила войну, — не предприняла военных действий, которые (по оценкам именно немецких военных специалистов) могли бы уже в сентябре 1939 г. решить исход войны — и завершить ее. По сути британские власти избегали даже простого обсуждения этих возможностей.

Остается напрашивающееся само собой объяснение: Невилл Чемберлен и после уничтожения Польши намеревался договориться с Гитлером,[1326] ибо нуждался в нем. (15 мая 1939 г. британский посол Гендерсон уверил статс-секретаря министерства иностранных дел Германии Эрнста фон Вейцзекера в том, что со стороны Западных держав война за Польшу «будет <исключительно> оборонительной».) Есть основания утверждать, что в решающем сентябре 1939 г. британцы даже дали Гитлеру заверения, что наступление союзников на западном фронте не состоится. Существуют «серьезные доказательства того, что Британия обещала <Германии> не атаковать на Западе. Это соглашение было достигнуто в ходе секретных переговоров при посредничестве Папы римского». Уже 28 августа 1939 г. гитлеровское посольство в Лондоне знало, что «неминуемое объявление войны» Англией не будет означать никакой «реальной борьбы» против Германии. Сэр Сэмюэль Хор успокаивал: «Без объявления войны мы, конечно, не обойдемся, но сразу же напрягать все силы не будем».[1327] (По этому поводу сам Гитлер якобы заметил, что притворное объявление войны со стороны Великобритании — ради сохранения ее престижа — не будет трагично восприниматься Германской стороной.[1328]) Из этого следовало, что Гитлеру предоставят свободу действий на востоке.