— Ну что же, товарищ инженер, — говорит Савельев, обращаясь к Бахтинову, — в данную минуту наша с тобой задача: быть начеку, наблюдать и наблюдать.

— О, должен тебе сказать, что наблюдение — великая вещь — оно дает факты, а факты это уже большая сила, когда наступает время действовать.

— Согласен, будем накапливать факты. Пошли на пост управления старшего оператора.

Пост управления старшего оператора возвышается в цехе, как капитанский мостик на корабле. Его видно во всех уголках цеха — от нагревательных колодцев и до склада заготовок. Вся бригада видела, как поднимались по лестнице Тищенко и Неделько, как они вошли на пост управления и сели на свои места.

Первый слиток лежал уже на подводящем рольганге, вздрагивая, словно от нетерпения, потом неожиданно рванулся вперед, навстречу открытой пасти валков блюминга. Раздался треск, сильный удар, и слиток, сбрасывая с себя потускневшую рубашку окалины, очутился по другую сторону валков, ослепляя ярким светлооранжевым блеском. Расчет ускоренной прокатки Тищенко строил именно на том, чтобы экономить каждую секунду времени и каждый градус тепла слитка. Не мало ночей провел он над тем, чтобы обдумать, обосновать и подтвердить на практике возможность ускорения темпа прокатки.

С помощью инженера Савельева и главного калибровщика Бахтинова оператор Тищенко проверил свои расчеты. В душе у него не было никакого сомнения в правильности своего предложения. Однако сейчас это надо доказать работой, обеспечив невиданный еще темп прокатки.

Чтобы прокатать один слиток, оператор должен сделать 85 операций. Ноги его упираются в педали и руки беспрерывно переключают контроллер. За одну минуту он успевает сделать 50 операций. Движения его плавные и быстрые, словно все это дается ему шутя. Только серьезный, внимательный взгляд его показывает, что не так-то все это просто, как кажется. Работу оператора при высоком темпе прокатки можно сравнить, пожалуй, с работой и напряжением шофера, который ведет машину на большой скорости по сильно пересеченной местности. А еще правильнее было бы сравнить его напряжение с тем, которое испытывает механик — водитель танка, когда он ведет свою машину в атаку…

На доске, которая висит у поста управления, отмечается почасовая производительность в слитках. После первого часа работы появилась цифра «36». Бахтинов, показывая Савельеву рукой на эту цифру, наклонился к самому его уху.

— Разбег замечательный…

Ка доску показателей смотрели со всех сторон. Прибегал сварщик с колодцев и, увидев цифру «36», бросился сообщить радостную весть сварщикам. Вальцовщики увидели эту цифру и энергичнее захлопотали, у клетей… Паузы между слитками уменьшились, и поток металла почти не прерывался. Весь цех был озарен светом полос и, казалось, что по всем рольгангам — куда ни глянь — сверкает своим оранжевым блеском металл.

На доске появляются цифры 37, 38, 39… Тищенко видит в зеркало, которое висит перед ним, как Бахтинов на площадке поста управления о чем-то горячо говорит Савельеву, вынимает блокнот, что-то чертит, потом показывает Савельеву.

Савельев берет у Бахтинова бумажку и кладет ее перед глазами Тищенко. Он читает: «Темп очень хороший, валки ведут себя отлично. Так держи». Губы Тищенко расплываются в улыбку, он утвердительно качает головой, потом отрывает на секунду руку с контроллера и показывает на нагревательные колодцы. Савельев понял: Тищенко беспокоится, чтобы не было перебоев в подаче слитков. Он быстро спустился вниз и побежал к сварщикам…

Когда стрелки часов показали четыре, никто и не заметил, как прошла смена. Тищенко встал с сиденья и вышел на площадку. Еще сверху он крикнул:

— Николай Ильич, сколько?

— 303! — отвечает мастер Розенков.

— А можно больше дать? — спрашивает Бахтинов.

— Можно, если, скажем, уменьшить паузы между подачами слитков на рольганг, — отвечает Тищенко.

Инженер Савельев шутливо машет руками.

— Что вы, в самом деле, мировые рекорды установить хотите, мировую славу завоевать?

Бахтинов подошел к Тищенко и протянул ему руку:

— Отлично, Алексей Ильич, поздравляю с успехом.

— Вам спасибо за помощь, Борис Петрович, это и ваш успех.

Бахтинов, Савельев и Тищенко пошли рядом, направляясь к конторе. Лицо Тищенко, покрытое капельками пота, сияло от счастья.

— Вы, Георгий Васильевич, — обратился он к Савельеву, — между прочим, о славе сказали, о мировой славе. Так мы нисколько не против, наоборот даже. Вы покажите нам, как за нее ухватиться, так мы за нее уцепимся двумя руками.

— Чего вам показывать, вы и так превысили мировые рекорды производительности на блюминге в горячий час. Или мало вам этого? — сказал Бахтинов.

Тищенко остановился и серьезно посмотрел на инженеров:

— Для отечества — мало!

Собрание доменщиков должно было состояться после второй смены, в 12 часов ночи. Заместитель секретаря парткома завода Буйвид посмотрел на часы и, увидев, что времени осталось мало, заторопился. До собрания в доменном цехе ему хотелось еще выступить на семинаре агитаторов, которых собирал партком.

На улице — непроглядная темень, накрапывал дождь. Буйвид удобнее укутался в плащ, поднял капюшон и решительно шагнул в темноту.

Апрель боролся с маем и не хотел уступать, несмотря на то, что из-за гор все чаще налегали теплые ветры, солнце по-весеннему пригревало, таял снег, оголяя вершины гор, и все, предсказывало наступление весеннего паводка.

Решительная схватка зимы с весной произошла неожиданно. Началась она бурными порывами ветра и ливнем такой силы, который Буйвиду приходилось видеть только на юге.

Дождь лил не переставая, заполняя улицы, тротуары, дороги бурлящими потоками. Трамвайная линия скрылась под водой, и только металлические мачты, стоящие среди этого озера, выдавали ее существование. Трамвайные поезда, застигнутые ливнем, стояли потухшие, безмолвные, ушедшие колесами в воду.

У самой заводской ограды, там, где проходили мутные воды рудных фабрик, вода клокотала, бурлила и ревела, как зверь. Кюветы не смогли вместить эти потоки воды, и она, опрокинув часть кирпичной стены, ворвалась на территорию заводской площадки.

У этой бреши метались тени, мигали одиночные огоньки, и кто-то кричал:

— Мешки-и-и! Тащите мешки с землей! Бревна поперек ставить. Заваливай! Завалива-а-ай!

Откуда-то доносились глухие взрывы, напоминающие далекие разрывы тяжелых снарядов. Это специальные команды копрового цеха вступили в единоборство со льдами, отстаивая мосты и переправы через реку Урал.

В темноте Буйвиду с трудом удалось добраться до человека, который руководил работой. В длинном плаще, освещаемый тусклым светом ручного фонаря, этот человек стоял на возвышенности у самого пролома стены и среди разбушевавшейся стихии с завидным спокойствием и твердостью отдавал приказания, пытаясь построить плотину из бревен и мешков, наполненных землей, и преградить путь воде.

— Что произошло? — спросил Буйвид.

— Вода третий раз прорывается на заводскую площадку, она подходит к стенам прокатных цехов. Нельзя допустить воду к боровам нагревательных колодцев. Надо вызвать подмогу.

Буйвид бросился бежать, скользя и падая, к сторожевой будке, чтобы вызвать подмогу. У линии железной дороги он натолкнулся на группу людей.

— Эй, человек! — кричал кто-то. — Эй!

— Я!

— Где здесь стену проломило, а?

— Вы что, на помощь?

— Ну да, веди скорее…

— За мной идите.

Он повернул обратно, радуясь, что так скоро пришла помощь. Правда, их было всего семь человек, но взялись они за дело энергично. Мешки и рогожи, наполненные землей, летели один за другим, закрывая брешь, баррикада росла быстро, и, несмотря на всю злость и упорство, воде пришлось, в конце концов, отступить. Волею людей она была загнана в русло проточных канав и, беснуясь и ворча, понеслась к Уралу.

Как только была заделана брешь, Буйвид зашел в конторку склада. Все, кто только что с ожесточением боролся с водой, собрались у печурки и, мирно беседуя, сушили одежду.