Натаниэль обернулся в сторону комнаты, как раз вовремя, чтобы увидеть стул, летящий ему в голову.

Он неловко осел на пол, наполовину оглушенный. Глаза разъехались в разные стороны, и одним из них Натаниэль увидел Якоба Гирнека, который отшвырнул стул и бросился к двери. Натаниэль выкрикнул приказ на арамейском. У его плеча материализовался мелкий бес, который метнул молнию в отвислый зад Гирнековой пижамы. Послышался треск горящей материи и пронзительный вопль. Бес, сделав свое дело, исчез. Гирнек остановился, схватился за пострадавший зад, но тут же снова заковылял к двери.

Натаниэль уже поднялся на ноги. Он метнулся вперед, пригнулся, поймал неуклюжим захватом одну из ног в вязаном носке и дернул ее в сторону. Гирнек упал. Натаниэль навалился на него и принялся отчаянно лупить по морде. Гирнек отвечал ему тем же. Так они некоторое время катались по полу.

– Что за безобразное зрелище!

Натаниэль, дравший Гирнека за волосы, замер.

Потом медленно поднял голову.

В дверях стояла Джейн Фаррар, а за ней виднелись двое плечистых парней из ночной полиции. На Фаррар была отглаженная форма и угловатая фуражка ночной полиции. В ее глазах читалось неприкрытое презрение. Один из стоявших за ней полицейских издал утробный рык.

Натаниэль попытался срочно сочинить какое-нибудь правдоподобное объяснение происходящему, но так и не нашелся, что сказать. Джейн Фаррар печально покачала головой.

– Как низко пали сильные, мистер Мэндрейк! – сказала она. – Освободитесь, если можете, от этого полуодетого простолюдина. Вы арестованы за измену.

На улице – волки-оборотни, позади, в доме – Натаниэль. Что бы вы выбрали на моем месте? По правде говоря, я был только рад ненадолго вырваться оттуда.

Его поведение тревожило меня все больше и больше. За те годы, что миновали с нашей первой встречи, он – несомненно, благодаря тщательному воспитанию Уайтвелл – сделался подлизой и карьеристом, тщательно выполняющим приказы и постоянно ищущим возможности продвинуться. И вот теперь он по собственной воле лезет на рожон, действует исподтишка и многим при этом рискует. Само собой ему такое в голову прийти не могло. Кто-то его надоумил; кто-то им дирижирует. Я мог бы сказать о Натаниэле многое, и кое-что даже непечатное, но никогда еще он не был так похож на марионетку, как теперь.

И дело, похоже, начинало пахнуть керосином.

Внизу творился хаос. По улице там и сям, посреди куч битого кирпича и стекла валялись раненые оборотни. Они корчились, стенали и хватались за бока, меняя облик с каждой новой судорогой. Человек волк – человек волк… Это основная проблема ликантропии: ее сложно контролировать. Боль или сильные эмоции – и облик меняется сам собой.[79]

«Девчонка вывела из строя как минимум пятерых, – подумал я, – не считая того, которого разнесло на куски шаром с элементалями». Однако еще несколько штук бестолково метались по улице, целые и невредимые, в то время как другие, проявив несколько больше сообразительности, деловито карабкались на крышу по трубам или рыскали в поисках пожарных лестниц.

В целом в живых оставалось штук девять-десять. С таким количеством ни одному человеку не справиться.

И тем не менее девчонка все еще боролась: теперь я видел ее, невысокую фигурку, крутящуюся на крыше. В каждой руке что-то взблескивало – она размахивала своим оружием, пытаясь отчаянными выпадами удержать на расстоянии трех волков. Но черные силуэты с каждой секундой придвигались все ближе.

У жука-скарабея масса достоинств, но в бою от него толку мало. Кроме того, с этими коротенькими крылышками мне потребовалось бы не меньше часа, чтобы долететь до места событий. Поэтому я сменил облик, пару раз взмахнул огромными алыми крыльями, и в мгновение ока оказался прямо над ними. Мои крылья заслонили луну, погрузив четверых сражающихся на крыше в чернейшую тень. Для пущей убедительности я издал тот жуткий крик, с которым птица Рок пикирует на слонов, чтобы похитить их детеныша.[80]

Все это произвело подобающий эффект. Один из волков испуганно ощетинился, отскочил на метр назад и с воем исчез за парапетом. Другой вздыбился – и получил удар сжатыми когтями птицы Рок точнехонько в солнечное сплетение. Он взлетел в воздух, точно мохнатый футбольный мяч, и с грохотом приземлился где-то за трубой.

Третий, стоявший на задних лапах на манер человека, был пошустрее и соображал получше. Появление птицы застало врасплох и девчонку тоже: она разинула рот, изумленно пялясь на мое роскошное оперение, и опустила свои кинжалы. Волк тут же молча прыгнул на нее, целясь в горло.

Его зубы громко клацнули в пустоте, вокруг рассыпались яркие искры.

Девчонка была уже в нескольких метрах и поднималась все выше. Ее волосы развевались, закрывая ей лицо, ноги болтались над стремительно уменьшающейся крышей, улицей и кишащими на ней оборотнями. Возмущенный и разочарованный вой вскоре затих внизу, и мы внезапно оказались одни, высоко над бесчисленными огнями города. Мои спасительные крылья увлекали ее в мирную гавань.

– Эй! Это была моя нога! Ой! Аи! Это же серебро, будь ты проклята! Прекрати немедленно!

Девчонка размеренно тыкала меня кинжалом в лапу у самых когтей. Можете себе представить? В ту самую лапу, что не давала ей свалиться вниз, к коптящим трубам восточного Лондона. Ну, знаете ли! Я указал ей на это с присущим мне красноречием.

– Незачем так браниться, демон, – ответила она, на миг прекратив меня тыкать. Голос ее звучал пискляво и слабо из-за бьющего в лицо ветра. – А потом, мне все равно. Я хочу умереть.

– Поверь мне, если бы я мог тебе поспособствовать… Прекрати!

Новый болезненный укол, новый приступ дурноты. От серебра всегда становится дурно. Еще немного, и мы оба рухнем вниз! Я хорошенько встряхнул девчонку, так, что она едва не прикусила себе язык, а кинжалы вырвались у нее из рук. Но она и тут не успокоилась: теперь она принялась извиваться и выкручиваться, отчаянно пытаясь вырваться из моих лап. Птица Рок покрепче стиснула когти.

– Послушай, девочка, перестань дергаться! Уронить я тебя не уроню, зато могу подержать вверх ногами над трубой кожевенной фабрики.

– А мне плевать!

– Или окунуть тебя в Темзу.

– А мне плевать!

– Или отнести тебя в Ротерхайтские очистные сооружения, и там…

– А мне плевать, плевать, плевать! Казалось, ее вот-вот хватит удар от ярости и горя, и мне понадобилась вся мощь птицы Рок, чтобы не дать ей вырваться.

– Китти Джонс, – сказал я, не отрывая глаз от огней северного Лондона – мы были уже почти на месте, – разве ты не хочешь снова увидеть Якоба Гирнека?

Тут она затихла, обмякла и призадумалась. В течение некоторого времени мы летели в благословенной тишине. Я использовал передышку, чтобы немного покружить над крышами, пристально высматривая следящие шары. Но все было чисто. Мы полетели дальше.

Потом откуда-то из-под моей вилочковой кости раздался голос. Голос был более сдержанный, чем раньше, но ныла в нем не убавилось.

– Демон, – спросил голос, – зачем ты не дал волкам растерзать меня? Я ведь знаю, что ты и твои хозяева все равно собираетесь меня убить.

– По этому поводу я ничего сказать не могу, – откликнулась птица Рок. – Впрочем, можешь поблагодарить меня, если сочтешь нужным.

– Ты теперь несешь меня увидеться с Якобом?

– Да. Если все пойдет как задумано.

– А потом?

Я промолчал. Мне пришла в голову недурная идея.

– Ну так? Отвечай! И отвечай правду – если, конечно, можешь.

Птица Рок ответила снисходительным тоном, пытаясь сменить тему:

– Я бы на твоем месте был поосторожнее, милая. Неразумно отпускать язвительные замечания, когда висишь в воздухе на большой высоте.[81]