...Восемь минут шестнадцать секунд до точки атаки, сто двадцать три Вэйкима и сто тридцать один Генерал оценивают друг друга и выбирают как раз этот момент...

...Чтобы атаковать в этот миг не только умением, но и числом, оставив прошлых себя обходиться в защите собственными силами, — быть может, если мгновение выбрано неудачно, пасть и тем самым положить конец и этому столкновению тоже. Но должно же все на чем-то кончаться. Исходя из молниеносных расчетов и догадок, каждый выбрал именно эту точку как наилучшую, чтобы предопределить будущее и принять на себя фокус фуги. И когда обрушиваются друг на друга армии Взйкимов и Генералов, земля содрогается у них под ногами и сама ткань Времени протестует против того, как с нею обошлись. Поднимается ветер, и все вокруг кажемся нереальным, колеблется между бытием, событием, забытьем. А где-то Бронза дробит континенты своими бриллиантовыми подковами, изрыгает на них харкотину синего пламени. Искалеченные и окровавленные тела Вэйкимов, детали и обломки Генералов дрейфуют через содрогающиеся в конвульсиях протяженности вне фокуса их битвы, выталкиваемые ветрами взашей, это вероятностные мертвецы, ибо сейчас не может быть никаких убийств в прошлом, а будущее как раз переделывается. Фокус фуги переместился в этот ключевой миг предельной напряженности, и сшибаются два полчища с силой, от которой вовне расходятся все расширяющиеся круги зыби, волны перемен, проходят по универсуму, — нарастая, спадая, сходя на нет, пока Время в очередной раз проводит историю вокруг событий.

Где-то в стороне вновь приземляется Бронза, и какой-то город начинает разваливаться, распадаться на части. Поэт поднимает свою трость, но ее зеленые огни не в состоянии погасить ослепительное синее пламя, которое фонтаном изливается на мир из ноздрей Бронзы. Сейчас на Блисе всего девять городов, и Время выжигает их дотла. Здания, машины, тела, дети, павильоны, — все это выносит из пламени ветер и, покачивая, проносит над ярмарочной площадкой. Всмотрись в их цвета. Красный? Вот берега, зеленый поток хлещет через них, пролетают фиолетовые глыбы. Желтый, серый, черный город под тремя лимонно-желтыми мостами. Кремовое море теперь — это небо, и словно фреза — бриз. Запахи Блиса — дым и обуглившаяся плоть. Звуки — вопли среди скрежета сталкивающихся и ломающихся механизмов и шквал, ливень бегущих ног, словно грех в нежной, как дядя Том, ночи, которая приходит нынче как подсознательное.

— Остановитесь! — кричит Врамин, превращаясь в ослепительно-зеленого великана посреди хаоса.

— Если вы не остановитесь, от этого мира не останется камня на камне! — кричит он, и голос его рушится вниз, как раскаты грома, трубит и свищет над ними.

Они, однако, продолжают биться, и волшебник, схватив за руку своего друга Мадрака, пытается открыть им двери, чтобы покинуть Блис.

— Гибнет гражданское население! — кричит какое-то мгновение Генерала.

Смеется в ответ мгновение Вэйкима.

— Какая разница, есть ли на мертвеце форма, нет ли ее, когда вступает он в Дом Мертвых?

Проступает контур огромной зеленой двери, постепенно обретает плоть, дверь начинает открываться.

Врамин уменьшается в размерах. Когда дверь распахивается настежь, его и Мадрака подхватывают огромные валы, встающие и опрокидывающиеся в исхлестанном ветрами океане, и выносят через открывшийся проем наружу.

Армии Вэйкима и Генерала тоже на гребне волн хаоса, гонимых ветрами перемен, их тоже сносит к зеленой двери, распахнутой настежь, словно некий светозарный магнитно-водоворотный центр. Все еще сражаясь, плывут они к стоку, ныряют в него, исчезают.

Бронза, когда дверь начинает закрываться, движется почему-то очень медленно, но все же успевает протиснуться в проем до того, как обрушивается на пустое пространство, где только что была открытая дверь, хаос.

Тогда замирают вдруг грохот и суматоха, и переводит, кажется, с облегчением весь Блис дух. Почти все переломано, множество народу умерло или умирает в данный момент, каковой мог бы иметь место за тридцать три секунды до начала той фуги Вэйкима и Генерала, которая нынче не состоится, не начнется на засыпанной мусором территории Ярмарки, покрытой зияющими трещинами и дымящимися воронками.

Среди рухнувших арок, опрокинутых башен, стертых с лица земли зданий с огненным мечом наголо шагает спасение. Дневною горячку сеют Дома Силы, и где-то лает собака.

Мегра из Калгана спасается бегством. Пробираясь сквозь разношерстную толпу, она почти не замечает многообразия цветов и форм вокруг себя. Вдруг из множества глоток вырывается вопль. Над Ярмаркой поднимается холодный, злобный ветер. Вверх смотрит Мегра, остановившись на миг среди хлопающих на ветру флагов и вымпелов, сопротивляющихся его напору шатров и палаток; и картина, которую она видит, приковывает к себе ее взгляд, ватными делает ноги.

Это скачет на Бронзе Стальной Генерал. Он спускается вниз, медленнее, медленнее. Мегра о нем читала, о нем слышала, ибо присутствует он во всех апокалиптических писаниях всех наций и народов.

Позади нее во вспышке зеленого пламени исчезает павильон Она оглядывается и видит, как, прорезав воздух, зависает в нем, продолжая ослепительно пылать, зеленая вспышка.

В сторону сворачивает огромный зверь, Бронза, все медленней скачет он с каждым шагом, все медленней; и вот спускается он к полуразрушенному павильону, где остались биться друг с другом Вэйким и воитель-жрец Мадрак. Глядит Мегра в ту сторону, но в любой толпе рост ее не позволяет ей увидеть что-либо за пределами того барьера, которым позаботилось окружить ее человечество.

Наконец исчезает из ее поля зрения и сам Стальной Генерал, вновь проталкивается она через многоногую массу к шатру, где скончался очередной человек.

Чтобы проложить себе путь там, где любой другой вынужден был бы застрять, приходится Мегре использовать силу; словно брассистка, мощными гребками посылает она себя вперед между массивными туловищами, сквозь чересполосицу конечностей, между машинами, снабженными лицами и перьями, женщинами с мигающими лампочками в груди, мужчинами, на суставах которых угрожающе топорщатся шпоры, полчищами заурядно смотрящихся представителей всех шести рас; мимо женщины, из синей грудной клетки которой доносится неумолкающая скрипичная мелодия, — от ее крещендо у Мегры закладывает уши, мимо мужчины, который носит свое сердце на боку, в щелкающем счетчике Гейгера; она отпихивает схожее с раскрытым зонтиком существо, в неистовстве пытающееся обвить ее своим щупальцем; теперь расталкивает она ораву желторотых гномов, сворачивает в проход между павильонами, пересекает площадку с утоптанной почвой, покрытой слоем опилок и соломы; она торопится и ныряет между двумя следующими павильонами, когда свет вокруг нее начинает вдруг медленно меркнуть, и она отшвыривает рукой крохотное крылатое созданьице, которое, что-то невнятно тараторя, кружит вокруг ее головы.

Тогда оглядывается Мегра и видит картину, подобной которой не видывала на своем веку.

Остановилась там ярко-красная колесница, еще разогретая небесной пылью, и пусты постромки ее. Глубоки колеи, проложенные колесами в почве, но коротки, метра три, не больше. А дальше земля нетронута.

Видна на колеснице женская фигура, высокая женщина в плаще и под вуалью. Вниз свисает выбившаяся прядь ее волос, и цветом она — как кровь. В правой руке, почти столь же красной, как и ее ногти, держит она поводья, но ни к чему не прикреплены они перед колесницей. Крохотное тараторящее крылатое существо, от которого отмахнулась Мегра, устроилось теперь у женщины на плече, сложило крылья так, что их больше и не видно, подергивает голым хвостом.

— Мегра из Калгана, — раздается голос, будто отвешивая ей пощечину расшитой драгоценностями перчаткой, — вот и пришла ты ко мне по моему желанию, — и пар, исходящий от колесницы, клубится над красной женщиной.

Мегра вздрагивает, она чувствует, как на сердце ей опускается что-то вроде глыбы лежащего между звезд черного льда.