Вера Анатольевна даже припугивает: «Будут другие прорывы, будут и другие символы». Может, даже и почище будут, чем аллегория «Газпрома». Памятник победе Сочи в соревновании на проведение зимних олимпийских игр, например, столь дорогой сердцу каждого россиянина. Самое место воздвигнуть его на Неве, в середине фонтана в честь «большой восьмерки», с обнаженными фигуристками в кокошниках и мужественными лыжниками в ушанках. Зимой, на льду, на фоне Петропавловской крепости, очень красиво будет смотреться. Или колонне в честь российских успехов в евротуре MTV где-нибудь на набережной найти место, и увенчать ее ангелом с лицом Димы Билана, и чтобы во лбу звезда горела, а под косой - полумесяц. Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят… Великие события, великие дела, прости Господи.

Чрезвычайно справедливо и напоминание о том, что «рождение многих построек петербургского прошлого сопровождалось непониманием современников, а то и хулой коллег». Уж не говоря о царице Авдотье, вспомним Петербург начала века, стоны А. Н. Бенуа и нытиков вкруг него. Какие три самых уродливых здания, испортивших центр Петербурга и нагло вторгнувшихся в лучшие его классические ансамбли? Церковь Спас-на-Крови, Елисеевский магазин и дом Зингера. Спас-на-Крови, бесстыжий, пестрый, как поддельная хохлома, всучиваемая туристам под его стенами, загубил весь божественный вид на дом Адамини и старовский Манеж, перспективу Екатерининского канала, закрыв собою Летний сад и Марсово поле. С Невы, от Петропавловки, видно, как высится Спас нелепейшей белибердой над фасадами Дворцовой набережной, и только трубы завода на Обводном, возникшие позже и тоже отовсюду видные у Спаса за спиной, уравновешивают его нелепицу, напоминая воздетые к небу ноги сюрреалистического жирафа, решившего полежать на спине. И что же, можно ли хулить это священное для каждого россиянина, настоящего россиянина, я, конечно, имею в виду, место? Или, может быть, снести собор? Как язык только поворачивается предположить такое. Зингер тот же, символ процветания России накануне революции, вознес свои священные швейные машинки ввысь, к небу, в виде сияющего шара в руках голых девиц, прямо vis-а-vis собора Казанской Божьей Матери, и очень даже хорошо получилось в конце концов, и вполне себе символ, и преобразовался Зингер в культурнейший Дом книги, дорогой сердцу подлинных петербуржцев. А уродливая роскошь Елисеевского? Это в пространстве между Манежем Росси и его Александринкой, что когда-то было самым изысканным пространством императорской столицы. А что? Ничего очень даже, все символы российского изобилия. Так нам ли плакать, нам ли убиваться от роскоши «Газпрома»?

Вера Анатольевна проницательно замечает: «А вдруг это - шедевр?» Правильно. Только зачем эта неоправданная робость, при чем тут неопределенное «а вдруг»? Оно сразу тянет за собой замечание «А вдруг это - не шедевр?», и опять по новой, круг за кругом. Шедевр, и все. Шедевры же разными бывают. Не рисковали бы Петр с Екатериной - не пили бы шампанского, и нам не по чему было бы плакать. «Давайте рискнем» - мудрая, взвешенная позиция для председателя КГИОПа, вполне бы пришедшаяся по вкусу все тем же императорам, если бы у них КГИОП был, а следовательно, истинно петербургская, культурная. И от всей души хочется пожелать Вере Анатольевне сладко выпить шампанского на торжественном открытии великого памятника, «в основе концепции которого впервые появляется мощная градостроительная идея». Ведь это только начало, и наверняка за одной мощной идеей потянутся и другие, не менее мощные, и каждая увенчается банкетом, и всем станет хорошо.

Частная машина в Москве стала настоящим общественным транспортом

Оборот рынка частного извоза в Москве оценивают в 500 миллионов рублей в год; не знаю, кто вывел эту красивую и аккуратную цифру - полмиллиарда, но именно она звучит на всех совещаниях. Городская казна, соответственно, недополучает налоги, легальные таксисты - прибыль. Зато горожане в выигрыше.

Периодически власти устраивают облавы на извозчиков-«нелегалов». В лучших традициях отечественной правоохранительной справедливости извозчичьи бандформирования… то есть, извините, группы вокзальных и аэропортовских бомбил остаются нетронутыми - метла проходится по тихим уличным индивидуалам.

Например, водитель Рахимов Эльсевар два года назад вздумал беззаконно обогатиться на две сотни рублей, взяв пассажира на Таганке. Только он подъехал к оговоренному месту, как подошли двое обэповцев, да еще и с понятыми. «Контрольная, - говорят, - закупка!»

И открывают папку служебного назначения с бланком протокола. Что же сделал преступный Рахимов Эльсевар - упал на колени, потребовал адвоката, стал изображать жертву милицейской провокации? Отнюдь. Он положил в служебную папку пятьсот рублей! Оскорбить московского милиционера предложением взятки - цинизм неслыханный. Так к статье о незаконном предпринимательстве добавилась статья о попытке дать взятку должностному лицу, находящемуся при исполнении. А всего в одной только столице в позапрошлом году были возбуждены около ста аналогичных уголовных дел.

Но режим облавы - что прилюдный пук: поморщились и прошло. Борьба с наглыми частниками ведется припадкообразно: то требуют обзаводиться лицензиями, то отменяют требования, то грозят сроками до 8 лет, то соглашаются на штрафы. Апофеоз административных восторгов: в Санкт-Петербурге одно время пытались заставить каждого бомбилу обзавестись кассовым аппаратом и переписывать паспортные данные пассажиров; такие законы, простите, уже не противодействие, а натуральный лоббизм вольного стопинга. Эта музыка будет вечной: в столице три года разрабатывался «Закон о такси в городе Москве», ему предшествовала разработка «Концепции о законе о такси…», а до того - проект концепции. Наконец, в январе этого года матрешка сложилась, и Мосгордума приняла закон в первом чтении, но второе чтение не случилось: проект отправили на доработку, по всему судя, в вечность; когда будут новые слушания, в департаменте транспорта и связи мэрии еще не знают.

Закон предлагал всем перевозчикам, групповикам и индивидуалам, записаться в городской реестр такси (безвозмездно!), но предписывал «устанавливать на машине отличительные признаки такси» - специальное «цветографическое обозначение в виде «шашечного пояса», надписи «такси» на русском языке, световой прибор, расположенный на крыше, специальный знак «Московское городское такси»)», а также требовал левого руля, экологического класса Евро-2 и, самое главное, «электронного таксометра». Последнее, конечно, - чистое глумление, надругательство над самой идеей частного извоза, над самой природой его, в основе которой - договор, иногда торг, конвенция, устный контракт, определенное взаимное доверие двух случайных людей. Если налоги можно заплатить, а клетчатую сбрую с известным омерзением надевать и снимать перед выездом, то что же делать с «таксометром», превращающим всякого пассажира в довлатовскую фригидную жену-эстонку («Не много же, - говорю, - в тебе пыла». А она: «Вроде бы свет на кухне горит…» - «С чего это ты взяла?» - «А счетчик-то вон как работает…»)?

Потребность столицы в такси - 25 тысяч машин. Сейчас их 5 тысяч, а «бомбят», по разным данным, от 40 до 50 тысяч водителей. Около 100 тысяч незаконных посадок в день совершают москвичи и гости столицы в машины москвичей и гостей столицы! И будут совершать. «Если будет двадцать пять, снова будем Зимний брать», - пели двадцать лет назад по несколько иному поводу, но суть та же: они не пройдут.

К примеру. Я живу недалеко от центра (одна остановка от кольцевой линии), до метро дворами 10 минут. Теперь это добрых полчаса, потому что на полпути построили долгую белокаменную крепость с башенками, пентхаусами и сложными гитарно-женственными изгибами по периметру; раньше можно было пройти через арку новостроя, мимо педикюрного салона и турбюро, потом арку загородили решеткой. Теперь резервацию обходят через совсем не близкий соседний двор. Варианты - доехать на автобусе или маршрутке - отметаются как бессмысленные: автобус ходит хорошо если раз в полчаса, а маршрутка идет своим загадочным, не автобусным путем и, как правило, в сторону метро забита по самое не могу.