Куда эволюционирует советское общество, советское государство? Каков характер, каковы причины этой эволюции? Вопросы эти давно являются предметом пристального внимания как мыслящих людей внутри СССР, так и особенно за границей.

Почему Сталин пошел на разрушение советской демократии и усиление централизованной власти — этот вопрос занимает как сторонников, так и противников сталинского режима.

Большинство исследователей объясняет (а многие и оправдывают) диктаторский режим тем, что страна была в капиталистическом окружении, а сроки для подготовки к столкновению с капитализмом были ей отпущены краткие. Так считал, в частности, Е. Варга, так находил Джилас, так писали многие буржуазные журналисты и советологи. Примерно такой же позиции придерживается сейчас безусловный противник сталинского режима, генеральный секретарь Испанской компартии Сантьяго Каррильо.

По мнению Варги, Сталин вынужден был установить жесткую, централизованную партийно-бюрократическую иерархию («это было лишь необходимой системой рычагов централизованного административного управления»), чтобы выстоять против капиталистического окружения и напора мелкобуржуазной стихии. Для этого нужна была, утверждал Варга, сильная централизованная власть.

Но такая власть после Октябрьской революции была у большевиков всегда. Однако при Ленине, несмотря на некоторые отступления от принципов демократического централизма, власть эта была гибкой, маневренной, централизм и демократия тогда более или менее уравновешивались. При Сталине же централизм полностью поглотил демократию.

Разве в обстановке гражданской войны, когда страна находилась в кольце блокады, централизованная власть была менее необходима, чем в 1923–1929 годах? Но даже в гражданскую войну съезды партии созывались ежегодно, и перед каждым из них и в ходе самих съездов происходили жаркие дискуссии, и ЦК, и Ленин неоднократно выслушивали критику в свой адрес. Линия партии определялась путем подъема активности партийных масс, а не диктовалась сверху, административным путем, как установилось при Сталине.

Сантьяго Каррильо, рассматривая в книге «Еврокоммунизм и государство» вопрос об эволюции советского общества, пишет:

«Необходимо вернуться к сложности этой ситуации и к тому, каким образом она находится в противоречии с примитивными схемами. Среди тех стадий, которые упоминались Марксом и Энгельсом (две из них мы называем социализм и коммунизм), нет той, на которой государство, созданное революцией, должно будет энергично приняться за осуществление первоначального социалистического накопления, необходимого для организации современного производства. Другими словами, не было учтено того, что новое государство будет вынуждено выполнить прежде всего типично капиталистическую задачу, которая не может быть выполнена в короткое время».

Идея первоначального социалистического накопления как особого этапа для перехода от капитализма к социализму впервые выдвинута не Сантьяго Каррильо в 70-х, а Е. Преображенским в 20-х годах (см. об этом ниже). Идея эта противоречит всему строю марксистского учения и его экономической теории. Из учения Маркса вытекает (и это подтверждено жизнью), что гигантская концентрация средств производства происходит еще в недрах капитализма. И это само по себе, без всякого «первоначального социалистического накопления», путем обобществления средств производства обеспечит переход от капиталистического к социалистическому способу управления. Маркс и Энгельс считали, что социалистическая революция сможет победить только тогда, когда капитализм сам проделает всю черновую работу: достигнет высокого уровня производства и централизует промышленность и сельское хозяйство до такого уровня, что новому социалистическому строю не понадобится начинать с первоначального накопления.

А как же быть, если страна, совершившая социалистическую революцию, еще не созрела для социализма, как, например, Россия в 1917 году? Тогда, отвечали классики марксизма, они смогут построить социализм с помощью и при поддержке более развитых стран.

Ленин, борясь в 1917 году за социалистическую революцию, понимал, что Россия еще не подготовлена к социализму. Он шел на революцию в уверенности, что пролетариат передовых капиталистических стран Европы поддержит русскую революцию. Его уверенность вытекала из анализа эпохи империализма как эпохи войн и революций.

Да, говорят критики, но ведь этого не случилось, предвидение Ленина не осуществилось. Русская революция осталась одинокой в безбрежном океане капиталистического окружения. И С. Каррильо в связи с этим задается вопросом:

«Не является ли тип государства, который развился в Советском Союзе, и в частности та диктаторская система, которая ассоциируется с именем Сталина, со всеми своими эксцессами, злоупотреблениями и произволом, следствием именно этой функции государства, которая состоит в осуществлении первоначального накопления, в развитии современной индустрии любой ценой…

…Обратная же сторона состоит в том, что это накопление, это титаническое усилие развить индустрию потребовало огромных и бесчисленных жертв рабочего населения, жертв, на которые широкие массы этого населения не могли согласиться. И в этом состоял просчет, который поразил союз рабочих и крестьян и с неизбежностью привел к установлению государства такого типа, которое не только подавляет прежние прогрессивные классы, но также и ту часть населения… которая не принимала эти жертвы и, объективно говоря, могла быть мобилизована против нового правительства. Феномены бюрократизации возникли не только на основе традиций царизма, но также из этой ситуации, которой не предвидели теоретики. Маркс, Энгельс, да и сам Ленин представляли себе диктатуру пролетариата как власть огромного большинства, подавляющего крошечное меньшинство, для которой организация широкой демократии была предпосылкой. На практике так не произошло. Большая часть населения была пассивной, а очень важная часть — враждебной. Рабочая демократия продолжала все больше «сморщиваться», и то же самое происходило в партии, где острые социальные противоречия проявлялись в обострении фракционной борьбы, которой после смерти Ленина никто не способен был управлять. В результате этого образовался бюрократический слой, который начал присваивать себе функции лидерства, будучи уверенным, что он является исполнителем воли социальной массы рабочего класса, воплощением его диктатуры, но который незаметно начал пускать свои собственные корни, приобретать собственные интересы, действовать в соответствии со своими собственными специфическими механизмами и объективными законами». (С. Каррильо «Еврокоммунизм и государство». Подчерк. мной. — Авт.)

Здесь многое верно, но неверна главная посылка: бюрократизация советского строя возникла и развилась не из потребности в первоначальном социалистическом накоплении, которая (потребность) якобы породила необходимое для ее удовлетворения насилие. Нет, насилие было необходимо Сталину для захвата им личной власти, и бюрократизация, централизация, отказ от установки на мировую революцию и замена ее установкой на сильное национальное государство — все это нужно было Сталину для достижения им той же цели.

Каррильо сомневается в том, что сталинская политика насилия явилась результатом его отхода от ленинской установки на мировую революцию. Он пишет:

«В своей речи на 1-м Всероссийском съезде Совнархозов 26 мая 1918 года Ленин сказал: «Мы не закрываем глаза на то, что нам одним, социалистической революции в одной стране, — если бы она была даже гораздо менее отсталой, чем Россия, если бы мы жили даже в условиях более легких, чем после 4-х лет мучительной, тяжелой и разорительной войны, — в одной стране социалистической революции своими силами не выполнить». (Ленин, ПСС, т.36, стр.382)

«Эта же идея, — продолжает Каррильо, — высказывалась и в других случаях, и Сталин после смерти Ленина в течение некоторого времени признавал, что невозможно построить полный социализм в одной стране и что это будет достигнуто только тогда, когда триумфальное шествие революции охватит другие развитые страны…» (С. Каррильо, там же).