Открытие говорит о существовании весьма ранних торговых и культурных связей между «первоначальными» цивилизациями — месопотамской, зародившейся на берегах Тигра и Евфрата (нынешние территории Кувейта и Ирака), и лежавшей по другую сторону Персидского залива в глубине континента — Хараппской, в долине Инда (сегодняшний Пакистан). До сих пор для специалистов оставалось загадкой, каким образом характерные гончарные изделия, явно сработанные в древнем Междуречье, оказывались в поселениях, находящихся на расстоянии сотен километров к югу, например, на западных берегах Персидского залива. Теперь это находит себе объяснение...

Внимательное рассмотрение 22 пластин ассабийской «просмолки», состоящей из природного битума-асфальта (недаром богатейшие залежи нефтепродуктов характерны для Аравийского региона!), позволило различить в них отпечатки канатов, веревки и тщательно скрепленных ею связок тростника, обладающего в сухом виде высокой плавучестью. Возраст этой находки никто сомнению не подвергает.

Очевидно, древние кувейтские судостроители занимались своим делом всерьез и профессионально. Битум для смоления доставлялся из местности, расположенной почти в 100 километрах от «верфи». Причем в дело шел он не в чистом виде, а замешанным с другими ингредиентами: рыбьим жиром, толчеными кораллами и т.п. То же можно сказать и об оманских судах, спущенных на воду тремя тысячами лет позже.

Историкам не известны никакие тексты, восходящие к убейдскому периоду (VI — IV тысячелетия до н.э.). Лишь гончарные изделия служат его свидетелями. Но вот при раскопках одного из первых городов на Земле — Эриду, стоявшего в VI — V тысячелетиях до н.э. вблизи общего устья Тигра и Евфрата, на берегу Персидского залива, найдены модели лодок, по которым можно о многом судить.

Более примитивные древние средства передвижения по воде удавалось найти на территориях нынешних Франции и Нидерландов. Они восходят примерно к 8000 году до н. э. Но представляют собою скорее плот или бревно-долбленку, а не лодку. В одной из египетских гробниц сохранилось сооружение, которому не менее 5 тысяч лет, и его уже без всяких сомнений можно назвать лодкой, плававшей по Нилу. Но все это уступает находке в Кувейте.

Руководитель экспедиции Роберт Картер полагает, что район Ас-Сабийя в то время был полуостровом и служил первым естественным местом захода судов, следовавших из речной системы Тигра и Евфрата. Сперва здесь был как бы лагерь для моряков, место отдыха и пережидания дурной погоды, а потом возникла постоянная деревня, состоявшая из каменных строений, где жили профессиональные судоремонтные и судостроительные «рабочие». В пользу такой гипотезы свидетельствуют найденные здесь недавно каменные орудия, обломки глиняных сосудов и украшений, произведенных руками как месопотамских, так и убейдских мастеров: очевидно, население тут было смешанным и включало в себя и выходцев с берегов Тигра и Евфрата, и неолитических предков нынешних арабов. Последние вероятнее всего были в основном кочевниками, а месопотамцы — уже «горожанами» и возделывателями почвы.

Британский археолог Джоан Оутс из Кембриджского университета считает, что месопотамцы приплывали в район Персидского залива, чтобы обменять свои гончарные изделия на выловленную здесь морскую рыбу, а, возможно, и на жемчуг (ведь рядом тот самый легендарный остров Ормуз, который под именем «Гурмыза» воспевает наш Садко: «возьми бесценный жемчуг, а мне любовь отдай!..») Позже, уже к середине III тысячелетия до н.э., их потомки вели меновую торговлю оманской медью, получая за нее товары, произведенные даже в далекой долине Инда.

Настоящая регулярная торговля, проводившаяся «в оба конца» через Аравийское море, началась примерно лишь через 3 тысячи лет после того, как на свет появилась смоленая кувейтская лодка. Именно, чтобы доказать ее мореходные качества, итало- французская экспедиция, возглавляемая археологом Маурицио Тоси из Болонского университета, достраивает ныне 14-метровое судно из проложенного асфальтом тростника. Они намерены «заставить» его нести груз до 8 тонн.

Не все считают это разумным и доказательным. Например, Карл Ламберг-Карловски замечает, что у нынешних строителей нет сведений о том, как именно были устроены древние киль, мачты, паруса и руль.

С другой стороны, Серж Клейзиу склонен поддерживать своих французских и итальянских коллег. Он напоминает о существовании этнографических и клинописных свидетельств, которые могут хотя бы частично восполнить пробелы в наших знаниях о древнейших «плавсредствах». Например, в шумерских текстах упоминаются корабли, способные нести груз до 18 тонн (!) и совершать с ним рейсы в Оман и обратно. Есть и другие — «технологические» тексты, датируемые примерно 2100 годом до н.э., в которых перечисляются количественные потребности для судостроителя в связках тростника, веревках, матах, рыбьем жире и асфальте, чтобы судно могло дойти до Омана. Конечно, это не «инструкция для инженера», да и время написания более позднее, но новшества тогда появлялись очень нескоро, и как пособие нашему современнику все это вполне сгодится.

Французы с итальянцами, ощущая недостаток информации, уже решили не изготовлять паруса из ткани или шерсти, а заменить эти материалы тростниковыми матами. Что касается просмолки, то тут на помощь пришел римский университетский археолог Франко Д’Агостино, который специально посетил одну деревушку около Басры на юге Ирака, где битум все еще используют для создания водонепроницаемого лодочного дна. Ученый взял там образцы этого материала, зафиксировал методику и все это передает участникам будущего плавания. В Ираке же подобная практика — на грани исчезновения: подволоченные местности, где она применялась, сейчас осушаются...

Ольга Балла

1857 год, Рязань

В ту осень восьмилетний Ваня сорвался с высокого помоста и ударился о каменный пол. Не погиб, но начал стремительно, прямо на глазах, угасать. Докторов не звали — не было принято. Мальчика парили в бане, растирали муравьиным спиртом... Не помогало ничто.

Ванин крестный — игумен Троицкого монастыря — забрал крестника к себе в монастырь и стал лечить его сам: гимнастикой, физическим трудом, свежим воздухом, ледяной водой...

На всю жизнь у него связалось в памяти: чувство прибывавших сил, чудо возвращения жизни — и монастырь с его строгим укладом, с особыми запахами, звуками и тишиной, с повсеместным присутствием огромного, значительного, таинственного. Колокола, пение, свечи — хрупкая жизнь, тянущаяся вверх, к небу...

А родители через год с небольшим увидели веселого, здорового мальчика. Только теперь он еще и с увлечением читал и писал.

Никто не сомневался: чудесным образом спасенный мальчик должен стать хорошим священником. Да он и сам долгое время был в этом уверен. Особенно на это надеялся отец, Петр Дмитриевич, священник и очень уважаемый в городе человек.

Они были очень похожи — отец и сын. Оба, упорные труженики, бессребреники, строгие к себе служители идеи, страстно любили правду и почитали знание. Только вот и идею, и правду, и знание каждый из них понимал по-своему.

Сентябрь 1870 г., поезд Рязань — Петербург

Поезд тронулся. Иван смотрел в окно с жадностью: еще никогда он не ездил так далеко, к тому же — на совершенно новом транспорте: «чугунку» до Питера только что проложили.

В тот ли день все началось, когда семинаристу Павлову попалась на глаза статья неизвестного публициста по фамилии Писарев? «Всемогущее естествознание держит в своих руках ключ к познанию всего мира» — читал потрясенный Иван... Нет, гораздо раньше.