С этими мыслями она решительно перешагнула порог и вдохнула знакомый аромат церковных благовоний. Улыбнувшись, девушка повернулась налево, выискивая глазами узнаваемую высокую фигуру батюшки, но внезапно помрачнела. Слева стоял аккуратный деревянный столик, за которым сидела мрачного вида служительница. А на его поверхности лежали кучками свечи с ценниками: тонкие - по двадцать рублей, средние - по сорок, и толстые - по шестьдесят. Рядом свалены грудой были разномастные иконки, крестики, цепочки, даже георгиевские ленточки - этакий скромный лоток начинающего коммерсанта. Детали Вика выхватывала уже на автомате, ее ощущения двигались в ином направлении - что-то изменилось в самой обители. Прилавок - только следствие, есть и причина. Вдохнув ладан еще раз, Вика, наконец, поняла, что именно встревожило ее чувства: церковь перестала быть живой. От нее веяло привычной по давно забытым девушкой годам стерильной деловитостью с легкой примесью высокомерия. Песий двор - загон для породистых овчарок. Церковь стала обычной.

Опасаясь услышать ожидаемый ответ на свой вопрос, Вика все-таки подошла к служке-ростовщице и несмело спросила:

- Здравствуйте... Извините, я хотела спросить...

- Подойди к иконостасу и опусти поклон Господу, дочь моя. Его приветствуй. И после уже с уважением обратись к служителю церкви со своей просьбой.

Вика поморщилась, но ради ответа на вопрос выполнила требование служки. Дело, выполненное без желания, казалось глупостью и почему-то вызывало отвращение, но девушка проглотила обиду и предельно вежливо осведомилась у служки, могла бы она увидеть батюшку Павла. Служка помрачнела:

- К Господу отправился батюшка, окончилось служение его. И пусть грешно так говорить, но неспроста Бог прибрал к себе нерадивого сына. Кто средства для нужд церковных средь мира праздного за стенами обители ищет, а прихожанам вольности дозволяет в отношении храма Господня, - плохой служитель. А уж коли с детьми дьявола беседы ведет - и вовсе Бога в душе потерял, прости меня Господи всеблагой и милостивый за слова кощунственные!

Последняя фраза прозвучала карикатурно. Наиграно. Без малейшей доли искренности. Гнев служка вложила лишь в само обвинение. Вике почудилось на мгновение, что слева от женщины сидит ободранная, грязная, трусливая собака, попытавшаяся оскалить морду в волчьей манере... Получилось больше похоже не шакала, чем на волка, но присмотреться Вика к привидевшейся картинке не успела - та рассеялась в воздухе облачком зыбкого тумана. Девушка закрыла глаза. Секунду постояла так, задержав дыхание. Она не хотела еще раз увидеть лица служки или трусливой морды шакалоподобной "химеры" - боялась, что не выдержит и либо расплачется, либо залепит женщине пощечину "от всей широты душевной". Но сдержалась. Слова были непонятными, но обидными до боли, оскорбительными. То ли вложенный в них смысл, то ли ощущение - Вика не успела осознать. И не хотела этого понимать. Она открыла глаза и сделала еще один шаг вперед.

Серые лужи. Грязное небо. Будто расползающееся на части. Похожие на клочки изодранного одеяла облака. Природа так напоминает сейчас этот оскверненный храм. Еще один - очередной. Державшийся прежде на человеке, который навсегда ушел. И только он исчез - шакалы, выросшие из одичавших без хозяина собак, заплевали слюной его могилу. Вика открыла глаза и непривычно ледяным голосом произнесла, положив руку на грудь и нащупав похолодевший вместе с ее душой крестик:

- К собаке - и смерть придет собачья.

Служка открыла рот, чтобы выдать, наверняка, очередную нравоучительную тираду, но Вика резко рванула руку на себя и выбросила вперед, открывая ладонь. На горки оцененных свечек упал серебряный крест. Пока служка оторопело смотрела на святотатство, девушка успела перешагнуть порог вновь. На мгновение ей показалось, что шакалоподобная собака рядом со служкой разлетелась в пыль после ее холодных слов - но поручиться за это Вика не могла. Так - ощущение, а ей было уже не до них - боль где-то в глубине груди, за самым сердцем душила. Пока она сдерживалась, но прошагав на негнущихся ногах одиннадцать ступенек вниз, на двенадцатой Вика все-таки расплакалась. Небо над головой казалось уже совершенно невыразительным...

Взглянув на него, Вика неожиданно поняла, что в церковь она больше никогда не придет. "...Лучше крест с груди сорвать, отрекаясь..." Прав был батюшка Павел. Не выдержал храм искушений дьявола - и поделом ему. Чтобы под таким небом веру сохранить - нужно крепче камня быть, а церковь... Нет уже истинной церкви на Земле - видимость одна.

Вика отмахнулась от этих бессвязных мыслей и резким шагом пошла прочь от храма, изо всех сил стараясь не оглядываться через плечо на, как и прежде, сияющие приветливым теплым золотом купола. Под ними - она это поняла - царили теперь отнюдь не царствие Христово и не Мир, а одна лишь хищная безликая пустота и деловитая стерильность.

В лицо бил пахнущий городом ветер, сдувая со щек почти высохшие уже слезинки. А на душе стало также непонятно, как и там - где-то далеко наверху, среди изорванных облаков.

Стань моей душою птица, дай на время ветер в крылья, Каждую ночь полет мне снится - холодные фьорды миля за милей... Шелком твои рукава, королевна, ясным месяцем вышито небо, Унеси меня ветер северный в те края, где быль и небыль... (с) "Мельница", "Королевна"

Нужно проведать маму. Она сейчас временно жила в городе, на квартире подруги, уехавшей в начале сентября к дальним родственникам в Пензу. Вика хотела зайти к ней пораньше, но почему-то ноги несли ее более длинной дорогой. Сложно сказать почему. Но в первую очередь, девушка просто не хотела приходить домой заплаканная. Мама и так измучилась с этой неистребимой температурой, а если еще увидит дочь с потеками туши и опухшими веками - неизбежно начнутся вопросы. Да и сердце ее лучше не тревожить сейчас лишними поводами для переживаний. Хотелось немного покоя и умиротворения. Наверное, именно поэтому Вика решила пойти обходной дорогой - через старый, почти заброшенный пруд. Уже вечерело, но до сумерек оставалось еще немало времени - Солнце только-только собралось садиться, а дом маминой подруги Риты находился всего в пяти минутах ходьбы от пруда, около которого Вика сейчас и шла. Можно еще успеть посидеть у воды. Время от времени девушка любила приходить сюда и, опустившись на облупленную скамейку, просто смотреть на воду в лучах яркого дневного или закатного солнца. Это неизменно успокаивало ее, а на душе становилось чуть ровнее и прохладнее...

Небо над головой приняло, между тем, совершенно фантастическую форму, сорвав со своего лица, наконец, невыразительную серую маску. Оно будто разделилось на две половины. По левую сторону от взгляда девушки высь была затянута густыми, темно-синими тучами. Они будто бы давили сверху на воздух и даже землю, но давление это не казалось слишком уж грузным. Скорее напоминало о будущих решениях и делах, которые еще только предстояло однажды принять и осуществить каждому человеку. Вика даже улыбнулась от такой философской мысли. Время от времени она задумывалась над тем, сколь многое в своей жизни и мышлении люди связывают с небом. Царство Бога. Глубины космоса. Поднебесный Олимп, принадлежавший древним духам. Источник жизни - и путь дальше, за ее предел, после завершения. Обитель вдохновения поэтов, писателей и творцов. Пространство, таящее неоткрытые еще учеными законы физики. Тысячи образов, накопившихся с самых древних времен. Вика любила думать об этом: такие мысли согревали душу и напоминали девушке о том, насколько тесно связаны люди с небом - как и Мир с Богом. Но если бы кто-то спросил ее сейчас, что именно подразумевает она под этим масштабным словом - "Мир" - девушка лишь пожала бы плечами. Она просто чувствовала одновременно их с Богом разницу и несомненное единство. А большего выразить словами не могла - это было просто понимание, скорее даже - чувство.