«Около полудня 15 февраля, — сообщает мичман Николай Боголюбов в своей статье, — обманув внимание эстонских часовых с помощью случайно подошедших английских офицеров, «Китобой» по личному приказу адмирала Пилкина отдал швартовы и вышел на полузамерзший Ревельский рейд, приготовив к бою свои две 75-мм пушки и подав к ним весь свой боевой запас, состоявший из 30 снарядов». Это был скорее побег, чем уход.

«Китобой» шел через непротраленные минные заграждения. Офицеры-кочегары швыряли в топку тяжеленные поленья. Машина с трудом развивала четырехузловой ход. Сказывалось некачественное топливо. Тем не менее беглец добрался до Либавы в надежде там получить уголь. Но прежде чем это произошло, латвийские власти изрядно попортили нервы лейтенанту Ферсману — сначала настырными предложениями купить судно, а потом откровенными угрозами захватить его. Уголь дали англичане, и «Китобой», разведя пары, поспешно ринулся в проливную зону, нашпигованную немецкими минами.

27 февраля маленький корабль вышел на внешний рейд Копенгагена. О том, что произошло дальше, лучше всех рассказал поэт русского зарубежья Арсений Несмелов:

На рейде Копенгагена в то время стояла 2-я бригада крейсеров английского флота под флагом контр-адмирала сэра Кована: три легких крейсера и пять эскадренных миноносцев. Хорошо известно, что именно сказал адмирал Кован лейтенанту Ферсману:

«Я надеюсь, что каждый английский морской офицер в подобном положении поступил бы столь же доблестно, как это сделали вы!»

Конечно, в жизни все было не так просто и эффектно, как в поэме стихотворца. В конфликт «Китобоя» с англичанами вмешалась вдовствующая Государыня Императрица Мария Федоровна, жившая в то время в Копенгагене.

Англичане стояли на том, что «Китобой» их законный приз, захваченный в июне 1919 года. Британское адмиралтейство требовало от Ферсмана, чтобы «Китобой» шел в Англию с английским экипажем и под английским флагом. Русские моряки могут находиться на борту судна только в качестве пассажиров.

В конце концов, благодаря моральной поддержке датских властей, французов и дипкорпуса славянских стран британское адмиралтейство отказалось от притязаний на «безотечественный». русский корабль. «Китобой» был снабжен углем и провизией для· дальнейшего следования.

В Копенгагене они узнали, что Северный фронт генерала Миллера пал, так что необходимость идти в Архангельск отпала. Поскольку у Ферсмана было право действовать сообразно обстоятельствам, он принимает решение идти в Севастополь на соединение с Белым флотом Вооруженных сил Юга России.

Германия, не желая осложнять отношения с советским правительством, запретила «Китобою» переходить в Северное море Кильским каналом. Пришлось огибать Ютландский полуостров, прокладывая курс по невытраленным минным полям; минные заграждения выставляли и немцы, и англичане, но «Китобой», даром что тральщик, шел без карт и без тралов, играя со смертью в «русскую рулетку». Точно так же — вслепую — прошли и Ла-Манш, всего лишь два года назад считавшийся «каналом смерти» для немецких подлодок.

Частые поломки заставляли ремонтироваться то в Лиссабоне, то в Бизерте… В Севастополь «Китобой» добрался только 12 ноября 1920 года, тогда, когда впору было ложиться на обратный курс. В Крыму начиналась эвакуация Белой армии, а вместе с ней и гражданского люда, начинавшего свой бег в никуда. В любом случае лишнее плавсредство в Севастополе было весьма кстати, и «китобойцы» деятельно включились в общий аврал.

С командой и 150 пассажирами лейтенант Ферсман двинулся в Константинополь. Под его же начало определили еще два тральщика: трудяга «Китобой» тащил на буксире и потерявший ход эскадренный миноносец «Звонкий».

Из Константинополя Ферсман повел свои тральщики в Бизерту, где через три года «Китобой» закончил свое существование как русский военный корабль. Его продали итальянцам. С новым флагом и новым именем «Итало» он начал свою службу портовым буксиром в Специи и, похоже, счастливо пережил вторую мировую войну.

Что же касается лейтенанта Оскара Оскаровича Ферсмана, то о нем известно, что из Бизерты он перебрался в Копенгаген. Там он и прожил остаток жизни вплоть до 1948 года, когда, уже будучи больным, отправился на пароходе в Аргентину, чтобы повидаться с братом. Там и умер, аргентинская земля приняла прах отважного морехода.

Тогда, в 1920 году, тральщик «Китобой» был последним русским кораблем, над которым развевался Андреевский флаг в европейских водах Атлантики. Спустя 76 лет синекрестное белое полотнище принес сюда первый российский авианосец «Адмирал Флота Советского Союза Н. Кузнецов».

Теперь, когда бывшие «братская Польша» и «Советская Эстония» так рьяно рвутся в НАТО, а мы обиженно удивляемся, не худо бы вспомнить события не столь давно минувших лет, свидетели которых еще могут давать показания на суде Истории…

Варшава. Петр Ярошевич, премьер-министр Польши с 1970 по 1980 год, ортодоксальный коммунист, всегда был озабочен собственной безопасностью. Его вилла, расположенная в фешенебельном пригороде Варшавы, была огорожена двухметровым глухим забором с колючей проволокой. Соседи рассказывают, что когда вечером он выходил погулять со своим ротвейлером, то обязательно имел при себе пистолет.

Первого сентября неизвестные проникли на виллу, усыпили собаку и убили 83-летнего Ярошевича и его жену Алисию Сольскую. Окровавленное тело Ярошевича было найдено в его кабинете на втором этаже. Его били по голове, а потом задушили кожаным ремнем. Ремень затягивали на шее с помощью антикварного топорика из его коллекции старинного оружия.

Там же, в кабинете, лежало и тело его жены со связанными за спиной руками и простреленной головой — стреляли из охотничьего ружья с близкого расстояния. Следователей особенно озадачило то, что раны на голове Ярошевича были перевязаны.

Спустя два месяца после начала следствия, в ходе которого было заслушано более 100 свидетелей, польские власти признают, что следственная бригада даже не приблизилась к разгадке этого преступления. «Мы находимся в каком-то лабиринте», говорил Петр Франковски, один из трех прокуроров следственной бригады.

Его убили 1 сентября — в годовщину нападения Германии на Польшу, в день начала второй мировой войны.

Нам не дано предугадать как отзовется не только наше слово, но и чувство…

Ни президент Эстонской республики Константин Пятс, ни Предсовнаркома СССР Молотов, ни министр иностранных дел Германии Риббентроп, ни одна из заинтересованных разведок — польская, германская, советская, эстонская, равно как и историки новейшего времени, — не подозревали и не подозревают, что нить рокового запального шнура, по которому пламя войны перебежало в тихую уютную Балтию, завязалась в фешенебельном пансионате на Гданьской косе, где варшавский бомонд любил проводить время летних вакаций.