— Но атомная лодка не мотоцикл, — возражал я, — и для ее угона нужно, чтобы саблинская мысль захватила, кроме командира, и большую часть экипажа, который запустит реактор, турбины, подготовит ракеты к старту… К тому же идеи носятся в воздухе, редкий командир на флоте не знает о саблинском поступке, и почему именно мой очерк с таким печальным концом (пуля в затылок) должен вдохновить атомоходчика на подобную авантюру?

Мы говорили долго. Нам так и не удалось убедить друг друга. Консенсуса, как говорится, не получилось.

После этого диспута за чашкой чая я почувствовал, как телефон мой стал негласным сотрудником органов, хотя и не получал от них никакого вознаграждения. При неосторожном слове «Саблин» в микрофоне что-то щелкало и слышимость явственно ухудшалась.

Не дожидаясь повторных визитов коллег Сергеева, я отнес и разослал очерк во все мыслимые и немыслимые органы советской печати. «Печатайте, кто сможет!»

Очерк бодро набирали, уверяли меня, что именно их журналу или их газете непременно удастся его напечатать, и… обескураженно возвращали мне гранки на память. Очень скоро у меня скопилась целая коллекция всевозможных шрифтовых наборов. Я мог поздравить себя с достижением, достойным Книги рекордов Гиннесса: по количеству снятых публикаций в бесцензурную эпоху гласности. Но, полагаю, у зэка всегда больше шансов сбежать, чем у его тюремщика — предотвратить побег, ибо зэк думает о бегстве все время, а тюремщик — время от времени. Именно так произошло и с несчастным очерком. Ответственный секретарь журнала «Родина» Владимир Долматов отправился в отпуск в родной уральский городок Ирбит и там, в интервью местной газете, сообщил коллегам, что среди прочих планов у журнала есть намерение опубликовать очерк о капитане 3-го ранга Саблине, который в 1975 году совершил то-то и то-то… Через какое-то время районная газета «Заря Ирбита», не читаемая московскими цензорами, опубликовала большой отрывок из моего очерка. Местный же цербер решил, что это перепечатка из журнала «Родина», и не стал препятствовать. Долматов завел в своем журнале рубрику «Из обзора местной прессы»; честно ссылаясь на «Зарю Ирбита», поставил весь очерк в очередной номер и… получил разрешение на публикацию. Этот ход конем блестяще оправдался бы, если бы не сроки выхода журнала. Очередной номер, увы, опаздывал к читателю почти на полгода. Это я сам испытал на себе как подписчик «Родины». И вдруг…

И вдруг тишину напряженного перемирия разорвал шальной выстрел.

Двадцать седьмого февраля 1990 года газета «Известия» опубликовала реплику собственного корреспондента в Нью-Йорке Шальнева «Был ли бунт на советском эсминце?». Задавая сей риторический вопрос «компетентным органам», собкор рассказывал, как видится наша морская драма, разыгравшаяся на Балтике, американцам да и вообще людям западного мира.

Самое печальное — это то, что заметка в «Известиях» была снабжена комментарием юриста из КГБ генерал-майора юстиции Борискина, который без тени сомнения брал на себя роль рупора брежневского правосудия, объявлял Саблина преступником, угонявшим корабль в сторону шведских территориальных вод, и авторитетно информировал советскую общественность, что «бомбометание велось не по кораблю… и, конечно, ни одного попадания, ни одного повреждения ни на палубе, ни на надстройках не было».

Подобной же ложью было и утверждение, что «пособник Саблина» матрос Шеин ранее отбывал срок за кражу. Никакого срока Шеин не отбывал.

От себя редакция добавляла, что она хотела бы узнать о событиях 8–9 ноября 1975 года более подробно, а также то, как Саблин «решился на такой крайний шаг, что думал и ч т о исповедовал?»

Тут автор редакционного послесловия покривил душой, как и комментатор. Дело в том, что очерк «На грозный бой…» с последним письмом Саблина, в котором тот излагал, к а к он решился на такой крайний шаг, что думал и что исповедовал, давно лежал в секретариате «Известий», но после неудачи «Правды» газета решила не рисковать. Я позвонил в редакцию и предложил опубликовать очерк как отклик на выступление Шальнева и Борискина, тем более что собкор справедливо восклицал: «Печально, когда на Западе пишут и защищают диссертации о событиях, которые происходят в нашей стране, но о которых мы сами ничего не знаем. Обидно, когда о своей истории — какой бы грязной или печальной она ни была — мы узнаем из книг зарубежных авторов, из фильмов их режиссеров».

В ответ было сказано:

— Мы согласны с генерал-майором Борискиным и будем придерживаться официальной версии.

Что делать?

На помощь пришла «Комсомольская правда», газета, с которой началась когда-то моя журналистская стезя. В тот же день главный редактор Владислав Фронин отправил очерк в набор, материал был выставлен в полполосы, и 1 марта «Последний парад» с портретами Саблина, его братьев и снимком «Сторожевого» вышел в пику известинской публикации.

Спустя сутки «Красная звезда» швырнула в Саблина свой камень, давно пригретый за пазухой.

Еще через несколько дней к позиции «Комсомолки» присоединилась и «Советская молодежь» из Риги, опубликовав в тр£х номерах очерк Майданова «Прямо по курсу — смерть».

Ну что ж, последняя (последняя ли?) запретная теме эпохи гласности была открыта… Началось всенародное обсуждение, осмысление деяния Валерия Саблина. Оно продолжилось и в документальном фильме молодого белорусского кинорежиссера Владимира Дашука «Форс-мажор», отрывки из которого были показаны за три недели до путча по Центральному телевидению. Телекадры с рассуждениями авторов фильма о мотивах и смысле саблинского выступления вызвали яростный гнев у министра обороны Язова и главного военного прокурора Катусева. В Останкино был послан офицер с требованием снять видеокассету с крамольной программой и доставить ее в секретариат министра. Зачем? Помахать после драки кулаками? Пугануть инакомыслящих авторов?

Они и пуганули. Всю страну пуганули, наводнив Москву танками, да только не запугали.

Моряки, к чести военно-морского флота, путчистов не приняли, на защиту Белого дома России переходили не только гвардейские танки, но и подводная лодка, вышедшая в Тихий океан под Андреевским флагом… Но это уже другая история.

Дело Саблина, поступок Саблина, преступление Саблина, подвиг Саблина…

Та, теперь уже такая далекая драма, разыгравшаяся на морском параде в Риге, с непреуменынившейся остротой продолжает волновать умы моряков и юристов, политиков и журналистов, всех нас, граждан своего Отечества, и зарубежных интересантов, которые знают о Саблине понаслышке — со страниц авантюрного романа «Охота за «Красным Октябрем» американского страхового агента Тома Кленси, принесшего его автору мировую известность.

Так кто он такой, капитан 3-го ранга Валерий Саблин? Разочаровавшийся в жизни авантюрист-одиночка? Ультралевый коммунист, который хотел быть святее генсека, или доморощенный бонапартик, метивший в военные диктаторы? Тщеславный безумец, задумавший повторить судьбу лейтенанта Шмидта? Изменник Родины, прельстившийся шведскими хлебами?

Вот уже много лет, изучая письма Саблина, его конспекты, дневники, расспрашивая его друзей и недругов, сослуживцев и родственников, тех, кто его судил, и тех, кто стоял с ним в роковую ночь рядом, пытаясь постичь его характер и его личность, я сделал для себя такой вывод: ВАЛЕРИЙ САБЛИН — ГРАЖДАНИН, РЕШИВШИЙСЯ УДАРИТЬ В НАБАТНЫЙ КОЛОКОЛ ТОГДА, КОГДА ВСЕ НАПАСТИ, ОБРУШИВШИЕСЯ НЫНЕ НА НАШУ СТРАНУ, ЕЩЕ ТОЛЬКО ВЫЗРЕВАЛИ. Он попытался это сделать как можно громче, а потому не ограничился самосожжением где-нибудь посреди Москвы, как это уже делалось и до и после него в знак протеста против брежневского партийно-мафиозного маразма, а попытался крикнуть на всю Россию, на весь СССР и весь мир с палубы, с мостика, с антенн боевого корабля, откуда бы его непременно услышали: «Граждане, Отечество в опасности!» Не его вина, что сограждане его не услышали. Но тридцатисемилетний человек положил жизнь, как говорили встарь, за други своя, то есть за нас, за каждого из нас… И еще одно утверждение, выведенное как из дела Саблина, так и из собственного опыта флотской службы: подобное выступление могло произойти на любом корабле Военно-Морского Флота СССР, окажись на нем такой человек, как Саблин, скажи он такие слова, какие бросил замполит «Сторожевого» своей команде.