Мы все в госпитале. Встретили нас как героев — с оркестром, цветами, обещаниями представить весь экипаж к наградам. Ведь полтора месяца сохраняли боеготовность в ядовитейших парах, поотравлялись все, кто с желудком слег, кто с почками, кто в печенью, а с позиций не ушли, и ракетный залп готовы были дать в любую минуту, и скрытность сохранили, и ни одного человека не потеряли. Вдруг одна из высоких комиссий доложила главному, что мы тут мудрим, темним, скрываем источник ртутного заражения. И вся ситуация развернулась на 180 градусов. Никаких наград. Одна награда на всех — не наказали. Офицерский костяк экипажа распассировали и разбросали по разным флотам, матросов демобилизовали.

Обидно, конечно… Да… Не награждать у нас умели, как и «прощать» геройские дела.

— Но почему же так получилось?

— Такая сложилась практика. Печальная практика… Командирам не верили, потому что командиры боялись докладывать. Доложить о ЧП, тебя же и накажут — в любом случае, ибо командир отвечает за все. Дело доходило до абсурда, до курьезов.

Атомная подводная лодка К-52, командир капитан 1-го ранга Борисенко, шла в подводном положении через Тунисский пролив. Вдруг удар. Всплыли — огляделись: горизонт чист. Глубины — километровые, никаких подводных скал нет. Ага — значит столкнулись с чьей-то подводной лодкой. Осмотрелись в отсеках — все в порядке, замечаний нет. Погрузились, пошли дальше. Через несколько суток запрос из Москвы: «Доложите, что у вас произошло в Тунисском проливе». Борисенко отбивает бодрое радио: так мол и так, столкнулись с неопознанной подводной емкостью. — Емкостью! — Видимых повреждений нет. Выполняем задачи боевой службы.

А что получилось? Столкнулись они с американским атомоходом. Американец подвсплыл под перископ и сфотографировал вынырнувшую по аварийному всплытию К-52. Бортового номера, конечно, не было. Но по силуэту установили — советская ПЛА такого-то класса. Доложили в свой центр управления. Оттуда информация госсекретарю США: столкнулись с советским атомоходом, наблюдали его погружение, сведениями о дальнейшей судьбе не располагаем. Киссинджер в порядке вежливости звонит Косыгину: мол все ли у вас о’кей с подводниками, живы ли и здоровы? А Алексей Николаевич к Леониду Ильичу. Тот, разумеется ничего не знает. Звонил министру обороны. Гречко — «Не могу знахь. Разберемся», и тут же к главному ВМФ. Горшков пожимает плечами — первый раз слышу и сам немедленно вызывает оперативного дежурного: кто у нас там Тунисский пролив проходил? Борисенко? К ответу его. А, пустяки — «неопознанная подводная емкость». Доложил — наказали бы. Не доложил — наказали. Это же всеобщая практика была, по всей стране: скрыть промашку, но красиво отрапортовать об очередном успехе.

— И что, источник ртути так и не обнаружили?

— Обнаружили. Это уж когда особисты подключились. Предполагалась диверсия. Опросили всех и каждого, кто, что, где, когда. Нашли даже матроса-химика из первого экипажа. Он перед роковой нашей «автономной» уволился в запас и уехал в Баку. Матрос вспомнил, что он вылил несколько килограммов ртути в раковину умывальника. Зачем? Чтобы избавиться от ненужного реагента. Дело в том, что на первых порах наука разработала способ определения кислорода в воде первого контура ядерного реактора с помощью ртути. Потом эту технологию упростили, а ртуть в стальных бутылках с атомных подводных лодок «Эхо-два» не изъяли. И наш доблестный матрос-химик, не долго думая вылил восемнадцать килограммов жидкого металла в умывальную раковину, которая находилась у него в химпосту в Третьем отсеке, где, кстати говоря, расположен и центральный пост — глаза и мозг подводной лодки. Килограммов десять ртути осталось в изгибе сливного сифона. Вот оттуда-то и шли ядовитые испарения.

— И что сделали с этим матросом?

— А что ему сделаешь? Он уже гражданский человек. Не ведал, что творил. Командир отвечает за все. Командиру сделали… Между прочим, мне мои матросы, зная, что меня представляли за этот поход к званию Героя Советского Союза, подарили искусно выпиленную из латуни геройскую звездочку. Вон она — на стене висит. Для меня это очень дорогая награда.

У этой истории три героя: Море, Адмирал и Корабль.

Море — Средиземное. Адмирал — Валентин Егорович Селиванов. Корабль — авианосец «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов»…

1996 год… Растерзанный за первую пятилетку «реформ», некрашеный, полураспроданный, обреченный на безденежье и жалкое пристеночное существование российский флот отмечал свое Трехсотлетие. Тем не менее отметить эту воистину историческую дату надо было достойно. Гремели парады и лилось рекой вино на банкетах, сыпались награды и звезды на погоны, но главным событием этого праздника с горькими слезами на глазах был поход первого российского авианосца в Средиземное море. Собственно с него и начинался юбилейный год.

Это было нечто большее, чем демонстрация флага или поход престижа. То была военно-морская мистерия, в которой участвовали и тени незабытых предков, и призраки их кораблей, и наши современники в матросских робах и офицерских тужурках, мистерия, в которой участвовал весь флот и вся Россия, породившая этот чудо-корабль на последнем издыхании своей морской мощи…

Во-первых, это был поход Мечты. Мечты всех поколений российских моряков: от царя Петра и адмирала Ушакова до Генералиссимуса Сталина, Адмирала великой советской армады Сергея Горшкова и нынешнего безусого лейтенанта, верящего в лучшую будущность родного флота. Разумеется, в ушаковские времена не помышляли о самолетах, взлетающих с корабельных палуб, но лелеяли надежду о выходе России в Средиземное море под Андреевским флагом всерьез и надолго. Во-вторых, Андреевский флаг впервые возвращался в Средиземное море после ушаковских побед и после печального спуска этого славного стяга в 1924 году на рейде Бизерты; возвращался на гафеле не эсминца или крейсера, а корабля мечты (и яростных споров — нужен — не нужен) опять же всех поколений моряков в двадцатом веке — первого русского авианосца. Это надо понять и прочувствовать: третий век российского флота, несмотря ни на что, ни какие социальные беды и политические невзгоды, завершен достойно и красиво — под рев самолетов, взмывающих с полетной палубы в заветное средиземноморское небо. Мир должен был понять, что российский флот скорее жив, чем мертв…

Именно это и осталось в кадре истории: могучий корабль разворачивался против ветра на средиземноморском просторе, выбрасывая в небо самолет за самолетом… За кадром же скрылось то, о чем поведал в минуту откровения совсем не старый еще адмирал…

АДМИРАЛ

Валентин Егорович Селиванов родился в 1936 году. Выходец из кубанских казаков. Окончил Высшее военно-морское училище им. Фрунзе (бывший Морской корпус) в 1958 году, Высшие специальные офицерские классы ВМФ и Военно-морскую академию. С 1965 года — командир сторожевого корабля, эскадренного миноносца.

Выводил в моря практически все авианесущие корабли отечественного флота.

Фамилия Селиванова внесена в святцы флотской истории с 1861 года. Именно в том давнем году в ураганном Индийском океане пропал без вести русский клипер «Опричник» под командованием капитан-лейтенанта Петра Александровича Селиванова. Были ли они родственниками? Бог веси…

С 1992 года Валентин Селиванов — начальник Главного штаба ВМФ, первый заместитель главнокомандующего ВМФ.

В 1990 году Адмирал обеспечивал визит Горбачева на Мальту. И именно здесь, на рейде Ла-Валлетты едва не разыгралась драма, которая дорого бы обошлась российскому флоту да и международному престижу России.

КОРАБЛЬ

Итак, столь обыденный в совсем еще недавние времена поход по маршруту — Североморск — Гибралтарский пролив — Средиземное море — представал теперь для умиравшего Северного флота почти невыполнимой задачей. Дело в том, что красавец-корабль, первый и единственный за всю трехсотлетнюю историю русский авианосец, страдал той же немощью, что и молодой Илья Муромец: как поначалу не держали ноги богатыря, так и корабль-богатырь был слаб в ходу. Рождение «Кузнецова» пришлось на лихие перестроечные годы и был он принят с мощностью машин, доведенной лишь на одну треть от расчетной.