Закончив давать инструкции Роксане, я снова переключился на союзников. Самое время. Труп и живых пленников успели увести, что было кстати. Оставалось лишь добавить последнее доказательство насчет отравления.

— Вижу. что сомнений в наличии отравы ни у кого не осталось. Но остается еще один вопрос… Как ее бросили в кубок?

— И как же? — спросил Зигфрид Два Топора. Ярл надежный, верный, но далекий от хитрости. Помимо чисто воинской. — Я тебе верю, хальфдан, но как?

— Все покажу. Только сначала не всем. Увы, надо будет стоять ко мне очень близко. Так что сначала лишь несколько видоков, а потом уже и остальные смогут убедиться. Пока же…

Я начал было думать, кого из присутствующих позвать в качестве первых и наиболее важных свидетелей, но тут вмешался Магнус. Ударил о пол своим окованным посохом и провозгласил:

— Пред людьми я богами я, Магнус, жрец Локи, обвиняю в попытке отравления ярла Хальфдана Мрачного… Обвиняю не руку, которая доставила яд, а того, кто вложил в нее отраву и отдал приказ. Обвиняю того, с кем князь Владимир Святославович заключил союз. Обвиняю уже его в том, что знал, но молчал… И другие его подлости по отношению ко всем нам вы ведаете. Так?

Одобрительный слитный гул… Здесь мало кого требовалось в этом убеждать. Но вот завести до нужного сейчас состояния — это Магнус хорошо подметил и очень грамотно начал сей процесс.

— Ярл Ратмир… Твое слово весомо и в Киеве, а в Пскове, и в иных городах… Радагаст… Ты жрец Перуна и вместе с тем воин, прославленный во многих походах. Твое слово не пустой звук для храмовых воинов. Софья, жрица Лады…Твоя богиня, одной из провозвестниц которой ты являешься, не терпит предательства. Подойдите сюда. Будьте очевидцами. Ярл Хальфдан Мрачный, твое время… Покажи нам, как тебя отравить хотели.

Встаю, иду вперед, держа в руке пустой кубок. Тот самый, который был раньше в руках покойного Фракийца. Подхожу к Магнусу и названным им людям, которые придвигаются поближе. Не желая упустить ни единой мелочи. Что ж, начнем показ.

— Яд не в вине, а в кубке. Смотрите внимательно… Вот эта виноградная гроздь, она несколько выделяется среди прочих. Это не ошибка мастера, а намеренное выделение, чтобы отравителю было видно, на что нажимать надо.

— Нажимать? Отравителю?

— Да, Радагаст, — изобразил я подобие улыбки, отвечая жрецу Перуна. — Эти два кубка предназначены исключительно для убийства. Это оружие, пусть и тайное. И очень красивое… А как действует? Смторим, я нажимаю.

Небольшое усилие, и вотвиноградная гроздь чуть смещается внуть. Снаружи ничего не происходит, и я кожей чувствую непониманющие взгляды некоторых из наблюдающих за процессом.

— Не снаружи кубка смотрим, а внутри. Там должна небольшая полость открыться. Вот онаЮ маленькая, но заметная. И пальцы внутрь не совать! Неизвестно еще, что там за отрава!

Два Топора отдернул руку с такой скоростью, будто внутри сидел как минимум голодный хищник. Зато теперь все сомнения у собравшихся вокруг меня испарились. Что же до остальных…

— Софья?

— Да, ярл, — мурлыкнуло очаровательное создание. — Я готова… к чему угодно.

— Этого уж точно не надо. Просто походи по залу, покажи всем собравшимся этот кубок с ядовитой начинкой. А мне в это время о другом им всем сказать надо.

Девушка понятливо кивнула, принимая у меня из рукой помесь искусства и оружия тайной войны. Ну а я двинулся обратно, к тому самому креслу, рядом с которым располагались все самые близкие в этом мире люди. А следом шел и Магнус, понимая, что его это тоже касается.

Предстояло сказать последнее. что отделяло наше нынешнее состояние от того, к которому мы шли, но пока еще не переступили последнюю черту. И сделать это требовалось именно сейчас.

Взгляд на Роксану… А в ответ успокаивающая улыбка и знакомый жест в сторону Рогнеды. Без слов мне сейчас сказали. Что она будет в порядке, удалось перехватить ее нервный срыв. Теперь княгине надо лишь отдохнуть, желательно в обществе сына и в абсолютно спокойной обстановке. Непременно, но самую малость позже.

Поворачиваюсь в сторону зала, откуда смотрят множество глаз. Втжу лица, на которых проступает даже не любопытство, а предвкушение чего-то действительно важного, необычного. И оно сейчас будет, это понятно и для меня, и для многих присутствующих, привыкших мыслить самостоятельно, без подсказок со стороны.

С легким шелестом мой меч покидает ножны, блеснув лезвием на мгновение. И тут же вонзается острием в пол, а руки ложатся на рукоять.

— Сын своего великого отца оказался недостоин… Он предал наших богов, пытался коварными уловками ослабить нашу силу. А теперь с помощью своих ромейских друзей осмелился попытаться убить одного из нас. Но тронув одного, он показал, что теперь никто из вольных ярлов не будет в безопасности. Разве что склонив голову перед ним и целую крест чужого нам ромейского бога. Признав себя рабом земным и небесным… Хотите ли вы этого?

Ропот, причем нарастающий… И перерастающий в звериный рык в некоторых местах. Кажется, берсеркеры из числа чьих-то хирдманов охраны или побратимов сдерживаются из последних сил, подавляя свою вторую, дикую личность. Но общий настрой как раз тот. который сейчас нужен. Сравнить варягов с рабами — это самое тяжкое оскорбление. Только вот оскорбляю их не я, а те, которые там, на вершине пирамиды власти.

— Шлите вестников, ярлы! Во все города, храмы. Всем тем, кто не хочет подобной участи для себя. Пусть собирают хирды, храмовых воинов, просто тех, кто знает, с какой стороны держаться за меч. Здесь начинается война!

Киев, дворец великого князя

Давно, очень давно Добрыне не было так плохо. Не тело корчилось в судорогах, а дух, разум. А всего то и нужно было, что прилетевшая на голубиных крыльях грамотка, которую Доброга с кривой усмешкой передал ему с единственным словом:

— Война!

Сначала он даже не поверил, но стоило вчитаться в написанные прыгающими рунами строки, как пол ушел из под ног. Попытка отравления Хальфдана Мрачного у него же дома. Не кем-нибудь, а ромейским послом Никифором Фракийцем. Веские доводы этого, убедившие собравшихся в Переяславле «вольных», жрецов… Слова Мрачного, что «здесь начинается война». Понятно с кем, потому как вину он спихнул не только на ромеев, но и на великого князя, заключившего с ними договор. И самое неприятное и пугающее — время. Случилось это все не сегодня, не вчера, а пять дней тому назад.

— Пять дней! Почему, Доброга? Они же успевают подготовиться…

— Это Переяславль. Там Гуннар Бешены со своим подобием нашей Тайной Стражи. Там «тени» Роксаны Змейки. Жены Мрачного. Оттуда. Наконец, вот уже не первый месяц выметают всех, кто покажется подозрительным, уличенным в добром к нам отношении. Пусть они творят это мягко, вежливо, но суть не меняется. У меня там никого нет. Почти никого… А те кто есть, они никакого веса не имеют, обычные жители города или чуть выше. Раньше никак нельзя было. Не моя это вина.

— Да ведаю, — раздраженно отмахнулся Добрыня от оправданий собеседника. — Быстро к Владимиру! И Путяту прихватить. Думать надо и быстро. Потом действовать. Иначе все потеряем, даже головы!

Меньше чем через час картина была совершенно иной. За прошедшее время Владимир Святославович мало того что был извлечен из баньки, где парился и веселился с наложницами, так еще и препровожден в личные покои, где его ожидали все трое ближайших советников. И получил… все вести, не блещущие приятностью. Зато скушал их без криков и угроз, понимая, что не до гонору, угроза слишком серьезная. Лишь выслушав все, задал первый, но явно не последний вопрос:

— А если отдать головы Лирироса и главного ромейского жреца, Михаила? Это даст нам время?

— Нет, Хальфдана этим не обмануть, — сокрушенно вздохнул Добрыня, еще больше обмякая в кресле. — Ему нужны наши головы. А Рогнеда уже не твоя жена… Жрецы расторгли супружеский союз между вами. Заявили, что ты предал богов и теперь убить тебя, да и нас, большая услуга Руси. Сейчас не слышно, но в ближайшие дни об этом в каждом храме кричать станут.