Герцоги Глостерский, Кларенсский, Норфолкский и Саффолкский, маркиз Дорсетский, графы Нортумберлендский, Пембрукский, Риверс, лорды Хейстингс, Стэнли и Хауэрд собрались у короля, чтобы обсудить варианты дальнейших действий. Большинство лордов высказались за мир. Резко против выступил только герцог Глостерский. Он не питал никаких иллюзий по поводу возможности покорения Франции исключительно собственными силами. Но Ричард считал, что подписывать договор сейчас нецелесообразно по нескольким причинам. Во-первых, у англичан нельзя было отнимать даже призрачной надежды на реванш после поражения в Столетней войне, которое ими тяжело переживалось. Во-вторых, народ не понял бы, зачем его заставили платить недавно введенный военный налог, тяжким бременем легший на каждое хозяйство. В-третьих, Ричарду откровенно претила мысль о сепаратном сговоре за спиной Шарля Смелого, который при всей своей вздорности и ненадежности оставался союзником Англии. И в-четвертых, победа в предстоящей битве не вызывала сомнений ни у кого, а победитель может позволить себе вести переговоры с гораздо более выгодной позиции. Поэтому, заключил герцог Глостерский, английской армии просто необходимо хотя бы единожды помериться силами в сражении с французами.

Однако Эдуард IV не внял аргументам брата и решил по-своему. Утром 15 августа послы двух королей встретились в деревушке недалеко от Амьена и договорились об условиях мира. В обмен на немедленный вывод английской армии из Франции, семилетнее перемирие и восстановление в полном объеме торговли Луи XI согласился выплатить королю Эдуарду 75 тысяч крон единовременно и затем по 50 тысяч ежегодно. Он одобрил идею брака дофина и Элизабет, старшей дочери Эдуарда, а также пообещал подписать отдельный договор, в котором каждый из королей брал на себя обязательство оказывать другому всемерную помощь в борьбе против мятежных подданных. Фактически из всех этих пунктов выполнен был только первый, касавшийся вывода войск, перемирия и компенсационных выплат.

Три дня спустя Шарль Смелый прибыл в английский лагерь. Услышав о заключении договора, он впал в ярость и обвинил Эдуарда TV в вероломстве. Герцог Бургундский стыдил его победами, одержанными другими английскими королями во Франции. Ричард вновь выступил в поддержку союзника, надеясь, что Эдуард переменит свое отношение к договору. Но его усилия пропали даром, а Шарль уехал, заявив на прощание, что никогда не подпишет мира на таких позорных условиях.

Король Луи проявил величайшую щедрость и гостеприимство. Он распахнул перед английскими войсками ворота Амьена. У городских стен были расставлены столы, ломившиеся от пирогов с олениной и кувшинов с лучшими винами. Пока солдаты топили боевой пыл во французском вине, их командиры отправились к деревне Пикиньи. Здесь, на середине моста через реку Сомма, 29 августа 1475 года состоялась встреча королей, явившихся с небольшими свитами. Эдуарда IV сопровождали герцог Кларенсский, граф Нортумберлендский, лорд Хейстингс и другие лорды. Там же на мосту был подписан текст основного договора.

Однако в стане англичан единодушия не наблюдалось. Многие отказались быть свидетелями позорного, по их мнению, акта. Как сообщает очевидец, «на встрече не присутствовали герцог Глостерский, брат короля, и некоторые другие, поскольку питали отвращение к этому миру, но они подошли позднее. И пришел вышеуказанный герцог Глостерский к королю [Людовику] в Амьен, и король преподнес ему превосходные подарки, а среди них столовую посуду и коня в прекрасной сбруе»^{34}.

Это вовсе не значило, что Людовик XI каким-то образом выделил герцога Глостерского из числа прочих. Он просто стремился завоевать как можно больше друзей при английском дворе. С согласия Эдуарда IV его главные советники приняли от французского короля пенсионы, которые предпочитали уклончиво называть данью — в общей сложности на сумму в 16 тысяч крон ежегодно. В числе прочих пенсион получил хранитель архивов Джон Мортон[91], в будущем — заклятый враг Ричарда Глостерского. Самое большое содержание в две тысячи крон ежегодно было выделено для близкого друга короля Уильяма, лорда Хейстингса. Причем Людовик XI знал — предлагая деньги Хейстингсу, он ставит того в крайне неловкое положение, ибо камергер двора еще с 1471 года получал пенсион в размере 1200 флоринов от герцога Бургундского. Поэтому французский король предложил в два раза больше. Он дал строгий наказ своему камергеру Пьеру Кларе обязательно взять с каждого расписку. Луи считал это неплохим козырем — иметь документальное подтверждение, что камергер двора, лорд — верховный канцлер, лорд — верховный адмирал, главный конюший и несколько других высших сановников Англии получали деньги от короля Франции.

Хейстингсу можно отказать в порядочности, но не в проницательности. Он не стал давать расписку, хотя Кларе пояснил: его королю нужно подтверждение, что деньги не были им присвоены. Хейстингс ответил так: «То, что Вы хотите, разумно, однако этот дар делается по великодушию Вашего господина короля, а не по моей просьбе. Если Вам угодно, чтобы я получил его, Вы можете положить его в мой рукав, но никакого письма от меня не ожидайте, ибо никогда не будет сказано обо мне, что камергер Англии получал пенсион от короля Франции, и также моей расписки никогда не будет обнаружено в его счетной палате»^{35}. Король разгневался на своего слугу, но не на Хейстингса, которого с тех пор уважал больше других слуг короля Англии, платил ему пенсион в срок и никогда не требовал расписок.

Особенно активно Людовик стремился подкупить тех, кто смотрел на мирный договор с неодобрением. Так, гасконец на английской службе Луи де Бретей дерзко заметил об Эдуарде IV: «Хотя мой король одержал девять побед, нынешнее поражение стало позором, который перевешивает их все»^{36}. Луи пригласил де Бретея на роскошный ужин и предложил поступить на службу Франции. Когда гасконец отказался, французский король подарил ему тысячу крон.

В начале сентября Ричард пересек Ла-Манш и привел свой отряд обратно в Йоркшир, где распустил солдат по домам. Он был возмущен поступком брата, ибо не понимал, как можно использовать военную кампанию для дипломатических и финансовых махинаций, а не во славу английского оружия. Но не только и не столько романтизмом герцога Глостерского объяснялось его неприятие договора. Он не верил, что французский король, не получив жестокого урока, будет честно соблюдать взятые на себя обязательства и перестанет вредить тайно или явно его стране.

Следующие полтора года герцог Глостерский провел на севере, вдалеке от придворной суеты. Он целиком посвятил себя семье, управлению своими имениями, охране шотландской границы. Неожиданно для себя самого Ричард обнаружил, что стал весьма популярной личностью. Многие в Англии затаили недовольство королем из-за бесславного похода на континент. В их числе были и представители знати, которых принудили к беневоленциям, и простолюдины, заплатившие неизвестно на что потраченный налог, и солдаты, вернувшиеся домой без добычи. Люди подозревали, что король Эдуард затеял это мероприятие лишь для того, чтобы собрать побольше денег. Как следствие общего недовольства авторитет Ричарда сильно вырос, ибо все знали, что он демонстративно отказался присутствовать при подписании мирного договора.

Герцог Глостерский с головой окунулся в проблемы северных земель, он старался досконально разобраться в малейших тонкостях местных конфликтов и разрешить их ко всеобщему благу. Надо сказать, что это ему удавалось, и все больше северян признавало в герцоге своего судью, защитника и покровителя — благодаря не только его должностям, но и личным качествам. Особенное внимание Ричард уделял Йорку. Так, когда городские олдермены решили уволить своего секретаря Томаса Йоттена за растрату, они столкнулись с серьезными трудностями: Йоттен успел обратиться за защитой к графу Нортумберлендскому, и тот взял его под свое покровительство. Тогда горожане пришли к Ричарду и умоляли его добиться королевского согласия на отстранение секретаря от должности. Герцог Глостерский немедленно отписал Хейстингсу и Стэнли, подробно изложил суть спора и просил их как о личном одолжении, чтобы лорды повлияли на короля. Королевские юристы расследовали дело, и Эдуард IV утвердил отставку Йоттена, повелев йоркцам выбрать того секретаря, которого они сочтут нужным.