Можно просто весело, зло и остроумно высмеять в фельетоне дипломатов «холодной войны». Но можно иначе. Райкину естественнее выйти на сцену как бы совсем с другой целью. Вот у него в руках воображаемая иголка с воображаемой ниткой. Он пришивает пуговицу и сам с собой рассуждает о делах международных. Упоминание различных событии и имен сталкивается у него с самыми простейшими фразами и восклицаниями, связанными с пришиванием пуговицы. В этом столкновении, всегда неожиданном и остром, достигается редкий сатирический эффект. А ведь, в сущности, он ничем особенным не занимался, кроме самого обычного житейского дела, — пришивал пуговицу.

Среди исполняемых Райкиным мономиниатюр на международные темы есть одна, в которой актер приходит от частных, нередко бытовых наблюдений к широким социальным обобщениям. Темы зарубежной жизни приобретают здесь полифоническое звучание. Но и этого актер достигает, не изменяя себе. К большому и общезначимому он идет от частного.

Улица зарубежного города. Оживленная, беспорядочно снующая взад и вперед толпа. То есть как толпа? В любом театре, чтобы показать толпу, нужно вывести на сцену хотя бы часть труппы и осуществить режиссерский план массовки. Райкин обходится в этой сценке без труппы и без помощников. Он, только меняя шляпы, дает одну за другой быстрые зарисовки проходящих по улице людей — и создается полное впечатление людского потока, городского шума, толпы.

Юноши и девушки, городские старожилы, люди разных профессий, стоящие на разных ступенях общественной жизни, — все они проходят перед нами со своими думами, интересами, противоречиями. Один человек, которого в данный момент показывает Райкин, никогда не остается одним человеком. Райкина не устраивает статичный портрет. Его герой ищет действия. Он раскрывается в общении. У него всегда есть партнер: пусть воображаемый.

В этой сценке воображаемый партнер неожиданно оживает. Райкин достигает эффекта, который поражает даже в кино, где в таких случаях применяют метод комбинированной съемки. Но если в кино можно понять, как в одном кадре актер появляется одновременно в двух ролях, то здесь результат, какого добивается актер, остается непостижимым. Райкин на сцене, конечно, все время один, а персонажа два. И самое поразительное, что мы совсем не замечаем, когда один появляется, а другой исчезает, нам кажется, что их все время два. При этом один очень маленький, а другой — очень высокий. Они идут рядом и ведут диалог. И актер вроде ничего и не делает, чтобы как-то специально охарактеризовать их. Он только уменьшается, приседая, и вытягивается чуть выше своего обычного роста. И еще меняет речевую характеристику. И шляпы разные. А мы вместе с тем видим двух людей, идущих по улице зарубежного города, двух совершенно разных жителей этого города, которых мы можем наблюдать одновременно, сравнивать.

«А телевизор у вас есть?»

Драматургия смеха «театра Райкина» не признает «веселых небылиц», как бы сами по себе они ни были смешны. «Веселые происшествия» Райкину ближе «веселых небылиц». Эту реалистичность образа и психологическую конкретность он ищет не только в каждом персонаже, но и в каждой фразе, произносимой персонажем.

Вот вы читаете фразу: «Вам нравятся дети?» Смешна ли эта фраза? Конечно, нет. Что в ней смешного? Самый обычный вопрос. Но если Райкин, задавая его, скорчит при этом лицо, изобразив на нем кислое недовольство, то вы невольно рассмеетесь: человек, который так задает вам вопрос, скорее отвечает, чем спрашивает.

Чаплин, отвечая когда-то на вопрос, как он смешит зрителей, говорил, что для этого требуется знать «кое-какие простые истины о человеческом характере». «Если хотите, — замечал он далее, — в основе всякого успеха лежит знание природы человека, будь вы купец, содержатель отеля или актер».

Райкин не задумывался над тем, какие стороны человеческой души должны интересовать купца или содержателя отеля, но как актер он хочет знать человека в целом, знать самые «простые истины о человеческом характере». Это знание можно обнаружить в каждой миниатюре. У актера не должно быть просчетов. Особенно в комедийном и сатирическом образе.

Актер знакомит нас с самым обыкновенным с виду человеком. Сидит он и, как полагается в мономиниатюре, сам с собой разговаривает. Человек этот, по всему видно, спокойный, рассудительный. Думает он и о том, и о сем. Ничего из ряда вон выходящего не проявляет. Очень милый, уравновешенный товарищ. Вот только беспокоит его один вопрос, к которому он то и дело возвращается. Ему нужна пила. Пила есть у соседа. Так вот, попросить ее у соседа или нет — этого решить он никак не может.

Тысячи сомнений постепенно разрушают его безмятежное состояние.

— А почему бы не попросить? Я же ему даю…

— А если не даст?..

— Нет, не может быть, он выручит…

И снова начинается внутренняя борьба, с которой ему все труднее и труднее справиться.

— Да, но как он заворачивает, когда дает мне. Нет, не даст.

Все больше и больше накручивает он себя. А ведь сейчас он был совсем спокоен. Где там…

— Вот сукин сын! Я во всем его выручаю…

В этом споре с самим собой он доходит уже до такого состояния, что поднимает камень с земли и говорит:

— Вот сейчас я ему стекла побью. Таких людей надо учить.

И он бросает камень.

Конечно же, это «веселое происшествие» основано на понимании некоторых «истин о человеческом характере». Райкин укрупняет их, потому что это позволяет жанр.

Так же крупно предстают достоинства и недостатки людей в блицминиатюрах «МХЭТ» (маленького художественного эстрадного театра), выросших из пантомимических сценок. «МХЭТ» — эти маленькие озвученные пантомимы — породили в театре «отдел международного юмора».

Аркадий Райкин владеет многими эстрадными жанрами. И в каждом он стремится прежде всего к открытиям в области человеческой природы. В каждом он хочет до конца распознать законы той драматургии смеха, которая создает спектакли его театра.

Виртуозное владение различными эстрадными жанрами, видимо, и дало основание одной из польских газет во время гастролей Театра миниатюр в Варшаве назвать статью об Аркадии Райкине «Паганини эстрады».

Райкина как-то спросили:

— Какой жанр у вас самый любимый? Монолог или интермедия? Пантомима или мономиниатюра? Диалог или песенка?..

Райкин ответил на это:

— Трудно сказать, какой жанр самый любимый, как трудно художнику-живописцу сказать, например, что самая любимая его краска в палитре — зеленая. Вероятно, все вместе — это и есть жанр.

Известный чешский актер Ян Верих, когда ему предложили написать статью о Райкине, сказал:

— О Райкине с радостью. Я напишу о нем с той же радостью, с какой написал бы о Ларри Сэмоне, Бене Турпине, Чаплине, Дюране, Эд. Вайне, Власте Буриан, Палленберге, Тото, Фернанделе и Кантифлаксе. Кстати, как велик род комиков. К счастью! Ибо если есть что-нибудь, в чем мир нуждается насущно и в изобилии, так это смех!

Встреча с Верихом произошла в Праге. Замечательный комик, писатель, руководитель Пражского сатирического театра «АВС» (наши зрители хорошо знакомы с ним по фильму «Падение Берлина», где Верих играл Геринга) приходил на спектакли гастролировавшего в Чехословакии Театра миниатюр. Райкина Верих уже знал по дням своего пребывания в Ленинграде. Теперь это была встреча старых знакомых.

В гостинице «Акса» два выдающихся актера провели очень своеобразную беседу. Они говорили на языке, хорошо им понятном, на языке сценических образов. Порознь и вместе они разыгрывали маленькие сценки, необыкновенно живые и уморительные.

Верих был с переводчицей, но ему не хотелось общаться через третье лицо. Он взял Райкина под руку, и они тут же, экспромтом начали разыгрывать импровизированную сценку, которая должна была изображать двух дипломатов из ООН. Они сходились и вновь расходились в разные стороны. Топтались на месте. Смотрели друг другу то в глаза, то в затылок… И говорили, говорили без умолку, не слушая и не понимая друг друга.