Остановили машину у старого проржавевшего помоста с уймой цветов в глубине. Ну и запахи — класс! Вышли из авто и направились к уличному кафе у фонтана.

Он производил приятный шум разбрызгиваемой воды. Я потянулся и полакал. Восхитительно! На дне сверкали монеты. Проходивший по другую сторону худой босоногий мальчишка опустил в фонтан руку и достал одну из них. Официант прикрикнул на него, и парень убежал. Официант подошел к нашему столику.

— Сеньор? — Из уголка его губ торчала сигарета, и он выпускал в воздух завитки дыма.

Берни не мог отвести от дыма глаз. Даже его ноздри стали чуть раздуваться, словно он пытался уловить ими дым. Бедняга Берни!

— Кофе, — сказал он.

Официант ушел, а мы остались сидеть на солнце. Вернулся худой мальчишка и выловил еще одну монету. Снова появился официант и снова его прогнал. Официант опустил на столик поднос, на котором стояла чашка кофе и блюдечко с несколькими сигаретами. Берни взял кофе и сигарету:

— Да, пожалуй, и это тоже. — И протянул официанту зеленую купюру.

— За одну сигарету и кофе двадцать песо, — ответил тот. — У вас нет денег помельче?

— Оставьте сдачу себе, — отозвался напарник.

Официант кивнул — очень скупо, всего раз. Берни сунул сигарету в рот, официант достал зажигалку и поднес пламя к ее кончику. На щеках напарника появились ямки, и сигарета засветилась красным огоньком. Мне нравится за этим наблюдать. Если бы я мог курить, то обязательно закурил бы, не мучаясь никакими сомнениями.

Берни выпустил клуб дыма, полез в карман и положил на стол фотографию Даррена Куигли. Официант посмотрел на снимок и отвел глаза.

— Знаете его? — спросил напарник.

Официант также скупо, всего раз качнул головой.

Допрос продолжался — Берни по части допроса большой мастер, и в этом сила нашего детективного агентства. Я тоже вношу свою лепту в общее дело, но об этом как-нибудь в другой раз.

— Но вы его видели?

Официант промолчал, положил зажигалку в карман своего передника и обвел площадь неспешным взглядом.

— Предположим, наш друг с фотографии захотел пропустить стаканчик-другой, но у него не так много денег, — продолжил Берни. — Куда бы он мог податься в Сан-Ансельмо?

Официант показал подбородком в сторону улочки, начинающейся на углу площади.

— «Пулькерия».

— Спасибо.

Официант забрал поднос и, не говоря ни слова, ушел. Снова появился худой мальчишка.

Я и раньше бывал во всяких забегаловках — это составляет часть нашей работы, — но такой дыры, как эта «Пулькерия», видеть не приходилось. Темная, прокуренная, стены в коричневых пятках, к полу при каждом шаге прилипали лапы, плюс к этому запах человеческой мочи сверх всякой меры — если «сверх всякой меры», то, значит, самый сильный, какой мне приходилось нюхать, за исключением того случая, когда прямо перед нами на дороге потерпел аварию грузовик, перевозивший портативные туалеты.

В баре был всего один посетитель — он сгорбился у стойки, обхватив обеими руками стакан, из уголка его губ сочилась слюна. Мы заняли место как можно дальше от него. Появилась барменша — грузная женщина в блузке с большим вырезом, золотые кольца у нее в ушах доставали до плеч.

— Что вы желаете? — спросила она.

— Пиво, пожалуйста, — попросил Берни.

Она откупорила бутылку, сняла с полки стакан и, поставив на стойку, сказала что-то на свой, недоступный моему пониманию, мексиканский манер. Берни положил на стойку зелень. Барменша от этого сразу воспрянула духом. Сказала что-то еще. Напарник ответил, и она от его слов рассмеялась. И не эти ли самые слова заставили ее наклониться вперед, чтобы дать возможность Берни заглянуть за край выреза блузки? Напарник хотел отвести глаза, но не сумел. Я не раз замечал за ним такое. Он поднял бутылку, словно хотел наполнить стакан, но рука застыла в воздухе.

— Салют!

— Салют, — ответила барменша.

Берни выпил, но не из стакана, а прямо из бутылки. Я невольно заметил муху на дне стакана. Такие вещи всегда нервировали моего напарника. В этом отличие между нами. Может, есть и другие, но сейчас не приходят на ум.

— Нравится? — спросила барменша. — Хорошее пиво?

— Да, — ответил Берни. — Очень хорошее. А еще я люблю бурбон.

— Бурбон?

Напарник показал на бутылку на полке за ее спиной. Барменша сняла ее и поставила на стойку.

— «Четыре розы». Хотите?

Берни кивнул. Она налила напиток в низкий стакан. Берни достал еще одну купюру и положил поверх первой.

У барменши заблестели глаза.

— Это слишком много.

— У меня есть друг, у которого были проблемы с «Четырьмя розами».

— Друг?

— Да. — Напарник выложил третью купюру. — Мы пытаемся его найти. Его зовут Даррен Куигли.

Клиент, что сидел в конце стойки, крепче сжал руками стакан, но больше не сделал ни одного движения.

— Он выглядит так. — Берни положил на деньги фотографию Даррена.

Барменша бросила на снимок взгляд и стала поспешно махать перед грудью рукой — сверху-вниз и из стороны в сторону. Я и раньше видел, что люди так делают, но зачем, остается для меня загадкой.

— No sé nada[23].

— Не верю, — ответил Берни.

— No Inglés[24], — сказала она.

Берни что-то спрашивал на мексиканский манер. Барменша качала головой.

— No comprendo[25], — твердила она и в то же время пятилась к шторе из шариков в конце стойки.

— Ты куда?

Она подняла палец, словно хотела сказать, что тут же вернется, и скрылась за шторой.

Мы ждали. В стене скреблось какое-то существо. Берни напряженно и торопливо соображал — я это чувствовал. Вдруг его взгляд упал на лежавшие перед ним деньги.

— Господи! — напарник обежал стойку и бросился к занавеси из шариков, я — за ним. За шторой оказалось небольшое помещение с ободранным холодильником, ящиками с пивом и ржавой раковиной с капающим краном. Никаких следов барменши. Берни открыл единственную дверь. Она вела на узкую улочку с высокими побеленными стенами по обе стороны. Ярко светило солнце. Улица была совершенно пуста.

— Надо же быть таким глупым!

Берни глупый? Да никогда!

Мы кинулись назад. Единственный посетитель оставался на своем месте и сидел, распластавшись на стойке. Берни взял деньги и фотографию, и укладывал их в карман, когда тот поднял голову и посмотрел на нас. Жуткий тип, что в нем ни возьми, но больше всего меня поразило его лицо — все в поту. Пот капал с его лица — так бывает у людей после того, как они пробегают большое расстояние. Он открыл рот — у него оказались черные зубы, того же цвета, что муха в стакане Берни, — и заговорил низким голосом. Наверное, самым низким из всех, что мне приходилось слышать.

— Jesús Malverde[26].

— Quién?[27] — спросил Берни.

Пьяница показал на керамическую — «керамическая» — значит, бьющаяся, если ее пихнуть, — статую рядом с большим допотопным кассовым аппаратом. Скульптура, в данном случае только голова и плечи, изображала неулыбчивого темноволосого мужчину с густыми усами.

— Не понимаю, — признался напарник.

— Él sabe[28], — сказал пьяница.

— Что знает?

Пот заливал подбородок нашего собеседника.

— La respuesta[29]. — Это прозвучало совсем как из бочки.

— Иисус Малверде знает ответ? Ты это хочешь сказать?

Пьяница закатил глаза и повалился ничком на стойку, задев при этом стакан; тот покатился, упал на пол и разбился. Рука пьяницы пару раз дернулась, словно он что-то пытался найти.

Мы опять на площади: ах каким свежим показался мне воздух после «Пулькерии». Я вдохнул поглубже и почувствовал себя тип-топ.