— Решать тебе, — сказала Туллия. — Я могу завтра раздобыть немного краски и перенести весь текст на бумагу, а ты уже после обеда сможешь с ним ознакомиться.

Обдумав этот вариант, Ялда все же подавила собственное смущение. Туллия ведь не стала бы рисковать их жизнями, верно?

— Нет, ты права, — согласилась она. — Так будет быстрее.

Она опустила руку, и Туллия прижалась своей кожей к коже Ялды. Ее голова едва доставала до середины Ялдиной груди, и там, где их тела не вполне соприкасались друг с другом, оставались промежутки. Ялда положила руку посередине спины Туллии и нежно потянула ее к себе. Позади нее через всю комнату тянулся ряд сияющих цветов, напоминающих шлейф какой-то невообразимо быстрой звезды.

Туллия начала писать. Два тела, одна кожа. Ялда чувствовала слова, не читая их; оценить кошмарность этого эссе она могла и позже. Сейчас же она просто позволяла фигурам перетекать из кожи в свою память, ощущая их правильность на каком-то особом уровне — изящество очертаний отдельных символов, красоту композиции каждой страницы. Пусть эти слова подарят Людовико ту бессодержательную лесть, которой он так жаждет, а тем временем подлинный смысл — их с Туллией трудами — обойдет его стороной.

Туллия сделала шаг назад.

— И все? — удивилась Ялда.

— Три дюжины страниц — столько он обычно просит.

— Они передались так быстро.

Туллия была приятно удивлена: «Если кураж еще не прошел, могу предложить тебе свою диссертацию о спектрах растений».

Ялда в смущении отвернулась. Она не беспокоилась из-за того, что эти приятные ощущения были настолько необычными, что ее никто и никогда от них не предостерегал, и в то же время совершенно не представляла, что они означают и какие обязательства влекут за собой.

— Тебе надо бросить свой подвал, — предложила Туллия. — Приходи и живи здесь, вместе со мной.

— Даже не знаю, — Поиски супруга — будь то мужчина или женщина — Ялду не интересовали. — Мне нравится подвал. Честно.

— Подумай об этом.

Кто-то позвонил в колокольчик у входа. Туллия пересекла комнату и открыла занавески; в тусклом свете Ялда не узнала в госте Антонию, пока та не заговорила.

Туллия пригласила ее в дом. Антония была чем-то взволнована:

— Прости, я не знала, куда еще мне пойти.

— Все в порядке, — сказала Туллия. — Присядь и расскажи, что случилось. — Втроем они уселись на прохладный каменный пол.

— Мой ко прикрыл мою торговлю, — успокоившись, объяснила Антония. Но вслед за этим она замолчала и начала дрожать.

— Твою торговлю? — надавила на нее Ялда. — На рынке? Он закрыл твой лоток?

— Да, — Антония с трудом держала себя в руках. — Он сказал им, что я больше не приду. Потом я услышала, как он говорил со своим отцом, договаривался о приготовлениях — о том, сколько времени каждый из них будет проводить с детьми.

Теперь мурашки побежали и по коже Ялды.

— Он ни разу не спросил, готова ли я, — призналась Антония. — Сделала ли я все, чего хотела, осуществила ли свои собственные планы.

— Ну, раз он сам все испортил, значит, потерял тебя навсегда. Если он хочет детей, пусть высечет их себе из камня, — твердо сказала Туллия.

Антония не была столь уверена:

— А если я его брошу, что тогда? Кто позаботится о моих детях?

— Так что ты собираешься сделать? — спросила Туллия.

— Я не знаю, — призналась Антония. — Но пока я все не обдумаю, мне лучше с ним не видеться. Возможно тогда он поймет, что свой образ мышления пора менять.

— Дело твое, — сказала Туллия. — Можешь оставаться здесь, если хочешь.

— Я хочу детей! — с жаром заявила Антония. — И я желаю им счастья. Ради них я работала, ради них откладывала деньги. Все, чего я хотела — так это выбрать время. Разве я не должна сама принять это решение?

— Конечно, — мягко ответила Ялда. Она попыталась вспомнить оптимистичные доводы Лидии, попыталась придумать, как политика и холин могли бы навести порядок в этом бедламе.

Втроем они полсклянки просидели за разговорами, пока Ялда, наконец, не поняла, что все они безумно устали; их слова уже давно потеряли всякий смысл.

Она пожелала подругам спокойной ночи и направилась обратно в подвал. Ее не покидала мысль о бедственном положении Антонии, но никто не мог исправить мир всего за одну ночь.

Ялда точно не знала, как именно гора Бесподобная удостоилась своего названия: быть может, люди по наивной простоте дали ей это имя еще в те времена, когда не могли свободно колесить по свету. С другой стороны, имя могло оказаться всего лишь тщетной попыткой выделиться на общем фоне, чтобы лишить всех потенциальных конкурентов каких-либо притязаний на первенство. Так или иначе, авторитетные геодезисты уже давно установили, что расстояние от подножия до вершины Благолепной составляет пять путин и одиннадцать проминок, в то время как Бесподобная была на шесть проминок ниже.

Некоторые эксперты продолжали утверждать, что вершина Бесподобной может, тем не менее, оказаться более высокой — точнее, может находиться на большем расстоянии от центра планеты. Но геодезия пока что оставалась слишком неточным искусством, чтобы однозначно ответить на этот вопрос; к тому же из-за влияния местного климата на атмосферное давление упомянутый критерий был столь же бесполезным. Какая из двух горных вершин располагалась ближе к звездам, не знал никто.

Ялда, однако же, не сомневалась в том, что путина заслуживала совершенно нового, не столь фривольного, названия, когда речь шла об измерении расстояний по вертикали. На плоских дорогах Зевгмы она легко могла преодолеть семь путин в течение одной склянки, в то время как грузовик, который доставил ее по извилистой дороге, опоясывающей склоны Бесподобной, сумел подняться лишь на половину этого расстояния, затратив на все путешествие больше дня. Дальше дорога становилась настолько узкой, что проехать на машине было и вовсе невозможно.

Водитель по имени Фоско помог ей переложить припасы в небольшую тележку; даже Ялда не смогла бы уместить все необходимое в своих сумках и карманах. По плану ему предстояло дождаться Ренато — исследователя, которого должна была сменить Ялда, — чтобы отвезти его обратно в Зевгму.

— А с вами здесь ничего не случится? — спросила Ялда. Ей подумалось, что долгое ожидание пройдет в еще большем одиночестве и напряжении, чем ее целенаправленное восхождение на вершину.

— Такие пересменки я не одну дюжину раз устраивал, — заверил ее Фоско. — Вам стоит побеспокоиться о собственном здоровье. Как только почувствуете неприятный жар —.

— Нужно лечь в самую мягкую почву, какую только смогу найти, — ответила Ялда. — И не вставать, пока температура не вернется в норму. — Туллия как следует вдолбила ей это в голову. Воздух был очень важен для охлаждения тела, а к тому времени, когда Ялда доберется до вершины, он будет отводить тепло гораздо медленнее, чем обычно. Только прямой и непрерывный контакт с древними, прохладными недрами планеты мог избавить ее от тепловой энергии, накопившейся в процессе обмена веществ.

Утреннее Солнце еще не поднялось высоко, когда Ялда, попрощавшись с Фоско, отправилась в путь по узкой тропинке. Как только водитель скрылся из вида, она достала из кармана флакон Дарии и проглотила два кубика холина. Горький вкус пришелся ей по душе; а ведь если бы ее прародительницы на протяжении нескольких поколений относились к лепесткам золотарника как к изысканному лакомству, на эффективности противоделительного препарата, полученного из того же самого растения, это сказалось бы не лучшим образом.

Ялда оглядела дорогу, которая простиралась впереди. Вдоль тропинки росли тоненькие деревья, а из каждой трещины в камнях выглядывали кусты. Разреженный воздух, по-видимому, никак не сказывался на растениях, хотя ее и предупреждали, чтобы она не пыталась выращивать что-либо в горшках на самой вершине. Продолжая подниматься в гору, Ялда осматривала деревья в поисках ящериц. Каждое подрагивающая веточка вселяла надежду на то, что животные здесь тоже могут благоденствовать.