Евсебио протер глаза. — Хорошо, предположим я дам тебе то, что ты просишь… каков твой план?

— Воздушный зазор по всему периметру горы.

— Воздушный зазор?

— Траншея, — объяснила Ялда. — До глубины самых нижних двигателей и шириной где-то в путину. Затем мы выроем под двигателями каналы для отводы выхлопных газов. Это намного лучше, чем позволить теплу накапливаться внутри породы — если двигатели будут работать, а гора так и не взлетит.

— В путину шириной? — Евсебио закрыл глаза и откинулся назад, стараясь воздержаться от нецензурных выражений.

— Посмотри на это с другой стороны: такая широкая траншея избавит нас от назойливых фермеров — по причинам, которые они просто не смогут оспорить. Ты даже мог бы попросить у Ачилио помощи с оплатой расходов, раз уж он так заботится о противопожарной защите.

Евсебио открыл глаза и с сожалением посмотрел на Ялду. — Ну да, необходимость занять разумную и последовательную позицию моментально переманит его на нашу сторону.

— А разве нет?

— У каждого есть своя собственная форма тщеславия, — сказал он. — Нам с тобой нравится быть правыми — мы хотим разобраться в том, как устроен мир, а затем унизить своих врагов, доказав ложность их догадок. Как… у тебя с Людовико.

— Хмм. — Со смерти Людовико прошла уже пара лет, но Ялда не могла не согласиться с тем, что его поражение в вопросе о природе гремучих звезд доставило ей немалое удовольствие.

— Это в не характере Ачилио, — продолжил Евсебио. — Да и воспитывали его наверняка совсем по-другому. В глазах его семьи все меркнет перед тем фактом, что мой дед обманом завладел неким перспективным коммерческим направлением, которое они считали принадлежащим себе по праву. И теперь мое унижение — дело их чести. И для этого Ачилио вовсе не обязательно быть в чем-то правым; все, что ему нужно — это увидеть, как я потерплю неудачу.

Ялда уже устала от всей этой глупой вражды, но если Ачилио был готов столь ревностно чинить им препятствия, им ничего не оставалось, кроме как пытаться их преодолеть. — Может быть, Паоло оплатит строительство траншеи, — сказала она.

Евсебио встал. — Дай мне об этом подумать.

— Нам нужно сделать кое-что еще, — предупредила она.

— Ну конечно нужно, — он снова сел.

— Нам нужен план, — сказала она, — который даст людям шанс пережить столкновение с гремучей звездой, пока Бесподобная будет в пути. Потребуются наблюдательные посты в каждом поселке, снаряжение для тушения огня…

Ялда замолчала; Евсебио колотила дрожь. Она подошла к нему и, присев рядом на корточки, обняла его за плечи.

— Моя ко родила, — произнес Евсебио, с трудом выдавливая из себя слова. — Поэтому я и ездил в Зевгму; повидаться с детьми.

— Она —?

— Без меня, — сказал он. — Не по своей воле. Если бы она захотела, мы бы сделали это вместе. Но мы решили повременить, а меня не было рядом, и ее тело просто… приняло решение за нее.

— Сочувствую. — Ялда не знала, как его утешить. Она хотела рассказать ему, что и сама проходила через подобный шок, однако любое сравнение с Туллией его бы только оскорбило.

— Мой отец сказал, что все это случилось из-за того, что меня долго не было дома, — продолжал Евсебио. — Если бы я оставался рядом с ней, ее тело осознало бы, что мы ждем подходящего момента. Но оставшись без ко, оно потеряло всякую надежду на то, что у детей будет отец.

Ялда точно не знала, была ли здесь замешана подлинная биология, или все это было лишь смесью старых народных поверий вкупе с попытками замять разговоры о холине. Одно дело — предоставить препарат экипажу корабля, но Евсебио ни за что бы не признал, что холином пользуются члены его собственной семьи.

— И все-таки отец у них есть, — сказала она.

— Увы, это не так, — прямо ответил Евсебио. — Конечно, я люблю их несмотря ни на что, но мы не связаны обетом. Когда я их вижу, я не… — Он ударил себя кулаком в грудь.

Ялда знала, о чем он говорит. Она всеми силами заботилась о детях Туллии, но несмотря на все моменты подлинного счастья, которые ей довелось испытать в их присутствии, знала, что ее чувства не могли сравниться с любовью родного отца.

Когда Евсебио ушел, Ялда погасила лампу и осталась сидеть в темноте. Определенность можно было найти лишь в волнах, опоясывающих космос, как морщинки на ее тюремном рукаве — совершив полный оборот, они вернутся к своему началу, вместе со всем, что сотворили по пути. Ни на что другое положиться нельзя. На самом деле никто не имел контроля над собственным телом; никто не властвовал даже над малейшей частью этого мира.

И все же… каждый человек в силу своей природы продолжал верить в то, что его воля, поступки и их последствия все-таки могут находиться в гармонии друг с другом. Ни о каких гарантиях речь, конечно же, не шла, но, с другой стороны, не настолько редкое это явление, чтобы видеть в нем лишь бессмысленный фарс. Воля, тело и окружающий мир никогда не достигнут полного единения, но благодаря знаниям, связку этих трех нитей можно сделать прочнее. Будь у Туллии и Евсебии нужные знания, они бы лучше контролировали собственное тело; будь у Бенедетты нужные знания, она бы вернулась на землю живой и невредимой.

Ялда устала от траура; ни мертвым, ни прошедшим через деление помочь было нельзя. И не было иного пути отдать должное их памяти, кроме как разыскать те знания, которые избавят грядущие поколения от тех же самых страхов и рисков.

Джорджо устроил для Ялды прощальную вечеринку у себя дома, в нескольких проминках к западу от университета. Несмотря на то, что последние шесть лет Ялда на полную ставку работала в Бесподобной, Джорджо до сих не освободил ее от должности, которую она занимала на физическом факультете, так что у вечеринки был и другой повод — отметить ее увольнение. Зосимо, единственный из ее однокурсников решивший продолжить свою научную карьеру, выступил с забавной речью, посвященной ее ранним открытиям. — Раньше, встретив человека, который читая научный журнал, постоянно переворачивал его то вбок, то вверх ногами, мы могли с уверенностью сказать, что он не имеет ни малейшего понятия о том, что читает. Теперь же, благодаря Ялде, это доказывает, что перед нами специалист по вращательной физике.

Ялда бродила среди гостей, изо всех сил стараясь не дать своим чувствам превратиться в печаль и жалость к самой себе. Возможно, лучше было бы просто исчезнуть без всяких церемоний, но даже если сейчас думать об этом было слишком поздно, она все же могла попытаться сделать расставание как можно менее болезненным. За день до этого она написала Лючио, Клавдио и Аврелио свое последнее, прощальное письмо — короткое и простое, ведь Лючио так и не научился читать столь же хорошо, как и его ко, — но даже без этой прощальной записки они бы не рассчитывали увидеть ее снова. Когда Джусто умер, а Ялда так и не навестила семью, чтобы разделить с ними бремя траура, они должны были понять, что она уже никогда не вернется. Она по-прежнему желала добра своему брату и кузенам, но уже не могла быть частью их жизни. А теперь ей точно так же придется оставить позади и своих друзей в Зевгме.

Дария нашла ее во дворе, но не стала предлагать ей отвлекающую светскую беседу, а решила сразу перейти к главному. — В старину, — сказала она, — раз в дюжину поколений семьи разделялись, и путешественники уходили от дома на целую пропасть. А поскольку механического транспорта тогда не было, на этом все контакты прекращались — никаких походов в гости и никакой возможности вернуться домой.

— Почему? — Ялда слышала об этом обычае, но никогда не понимала, в чем его цель.

— Считалось, что это полезно для здоровья — наделять детей новыми веяниями.

— А разве одного края было недостаточно? — Именно такое расстояние отделяло ферму, купленную ее отцом, от той, где прошло ее детство.

— Тогда меньше путешествовали, меньше контактировали с другими людьми — по другим причинам, — сказала Дария. — А так процесс можно было форсировать.