Что, если человек не обнаружил в своём договоре пункта, позволяющего отказаться от ответственности? Что, если ему придётся продолжать жить? Какие изменения в жизни могут упростить её, если ему снова придётся в неё возвращаться? Или если на самом деле настало время готовиться к смерти? После каждого отрицательного – «у вас ВИЧ не обнаружен» – результата, которых всего было более трёхсот (сын сказал, что ему ни разу не пришлось сообщать кому-либо о положительном результате), он обычно напоминал этому человеку: если в ходе двухнедельного размышления вы представляли, что, получив смертельный прогноз, «возьмётесь за ум» или «расслабитесь», узнав, что со здоровьем всё в порядке, то чего же вы теперь ждёте?

Пару месяцев назад, перед отъездом в Азию, Ноа обратился ко мне и Ондреа с такими словами: «Как только понимаешь, в чём действительно нуждается твоё сердце, становится неважно, ждёт ли тебя жизнь или смерть, в любом случае делать надо одно и то же».

Бесчисленные второсортные фильмы выработали у нас склонность фантазировать о том, какими будут наши последние слова. Ум увлекается подобными вещами, как Нарцисс – своим отражением. В этом тайнике личных мелодрам, где мы разыгрываем самые разные варианты будущего, мы героически умираем сотней различных способов. Мы шепчем – так, чтобы собравшиеся вокруг кровати едва могли услышать – завораживающие воззвания к потомкам, искромётные шутки, исполненные глубокой иронии, и поэтическое подведение жизненных итогов. Но какие слова вы действительно произнесёте, покидая этот мир?

Я наблюдал за смертью многих людей, окружённых близкими, и последними их словами были: «Я люблю вас». Некоторые люди больше не могли говорить, но в их глазах и мягкой улыбке читалось то же исцеляющее послание. Мне доводилось бывать в помещениях, которые буквально освящались благодаря влиянию умирающих людей.

Я был также и рядом с теми, кому не удалось умереть в мире и кому более глубокая истина открылась, лишь когда свет в их глазах потух, так что многое осталось невысказанным и незавершённым. Я наблюдал, как некоторые умирали, благословляя всех вокруг, а другие – просили у всех прощения. Хотя, возможно, последний вариант выглядит не «наилучшей смертью» для человека, которому прежде не удавалось разобраться с нерешёнными трудностями, это важный шаг в развитии, совершенно новая открытость сердца. Одна вдова описала этот процесс как «очень запоздалое начало». Некоторые начинают по-настоящему жить лишь за несколько дней, часов и мгновений до своей смерти. Другие решают избежать «сумятицы последних минут» и начинают жить уже сейчас. Люди, имеющие в распоряжении больше времени для жизни, обнаруживают, что такое «приближение к себе» – первый сложный этап на пути к окончательной целостности. Для тех же, у кого времени не осталось, такое приближение оказывается крайне неустойчивой и болезненной почвой, которую нужно оставить. Однако этот этап роста, когда мы смотрим себе прямо в глаза и признаём, что для обретения целостности ещё многое нужно сделать, что нужно коснуться чьего-то сердца, исправить ошибки, отправить письма благодарности – этот этап для каждого является болезненным, расширяет жизненное пространство. Однако у некоторых из нас больше времени и возможностей для того, чтобы усвоить эти интуитивные прозрения и действовать в согласии с ними.

Опять же, урок прозрачен: готовьтесь к смерти сейчас, чтобы сделать свою жизнь более полной и осуществить свою жизненную задачу. Не думайте, что когда «наступит ваш час», эндорфины [1] сделают работу за вас. Когда действительно придёт ваше время, с вами останется то, что вы имеете сейчас.

Невозможно предсказать, что произойдёт с человеком на смертном одре – можно разве что признать, что ум обыкновенно следует привычным для него шаблонам. Ондреа говорит, что «мы умираем так, как живём».

Кажется, единственный фактор, который на самом деле может нас успокоить – это то, что люди, у которых было время подготовиться к смерти – возможно, благодаря длительной болезни, пребыванию рядом с умирающими или подлинной духовной практике, – кажется, больше заботятся о ясности и сострадании, чем о героизме. Им не нужно, чтобы во время смерти оркестр играл их музыку, хотя некоторые почти в исступлении утверждали, что слышат, будто оркестр настраивается.

Я помню одного человека, который в ходе обычного медицинского обследования узнал, что болен раком на поздней стадии. Как он отметил, его злость была по большей части вызвана тем, что за свою жизнь он совершенно не успел подготовиться к смерти. Он сказал, что ему потребовалось тридцать пять лет на то, чтобы научиться жить, а теперь у него была всего пара месяцев на то, чтобы научиться умирать. Он был вне себя. Однако, отдышавшись, он сосредоточился на собственной жизни. За следующие несколько месяцев, открываясь навстречу стремительно меняющемуся настоящему, он обрёл некоторый покой. Его последними словами, которые он произнёс в пустоте, будто обращаясь к невидимому существу, были: «Хорошо, хорошо». Но что, если смерть придёт неожиданно? Что, если мы не заметим её наступления? Сможем ли мы при этом умереть спокойно? Исцелились ли мы от своих разочарований? Встретили ли мы свою боль с добротой и осознанностью, вместо того, чтобы продолжать отвергать её, относясь к ней с отвращением и даже ненавистью? Научились ли мы, встречая свою боль с милосердием, а не со страхом, сохранять открытость сердца в тяжёлых обстоятельствах?

Если завтра вы будете ехать по шоссе под шум мыслей, которые обычно сопровождают вас по пути домой, и вдруг неожиданно у встречного автомобиля лопнет шина, он врежется в вашу машину, так что вы почувствуете сокрушительный удар, какие знаменитые последние слова вы сможете произнести? Подозреваю, что, вероятно, это будет великая американская мантра смерти: «Вот чёрт!». Вероятно, это самые распространённые последние слова людей, погибающих в авариях. На немецких автобанах это «Scheiss!», а в Париже – «Merde!».

Последние слова столь же спонтанны, как и жизнь, из которой они возникают. Если сейчас мы пользуемся словами внимательно и вдумчиво, если наша речь идёт от сердца, именно этот голос заговорит в нас в момент, когда наше сознание будет готовиться покинуть этот мир.

1 Гормоны, препятствующие стрессу и отвечающие за радость – Прим. пер.

Мы говорим, что боимся смерти, но что именно это значит? Что ж, прежде всего, этот страх, очевидно, является средоточием всех других страхов. Он главный среди них. Он гласит: «Не делай мне больно».

Очевидно, что в каждом страхе есть элемент сопротивления и уклонения от текущего момента. По своим особенностям он весьма сходен с сильным желанием; отличие лишь в том, что, когда мы испытываем страх, нас влечёт назад, к последнему безопасному мигу, а испытывая желание, стремимся вперёд, к следующей возможности это желание удовлетворить. В том и в другом случае мы недостаточно присутствуем в настоящем. И страх, и желание – это форма привязанности, «положительной», цепляющейся, или «отрицательной», отстраняющейся. Как из-за подобного цепляния, так и из-за отчуждения мы попадаем в ловушку такого отношения к объекту внимания, вызывающему подобные состояния сознания, которое предполагает либо борьбу, либо бегство. Когда объект, пребывающий в нашем сознании, – это сливочный пломбир с горячим шоколадом, желание притягивает наше внимание к этому объекту и мы стремимся его удовлетворить в ближайшем ресторане «Baskin Robins». Когда идея, пребывающая в нашем уме, – это идея смерти, мы стремимся отвлечься, отстраниться от неё, чтобы ей не удалось нас нагнать, избавиться от её реальности в ближайшей церкви, синагоге, борделе или Макдональдсе – в зависимости от того, что лучше всего позволяет нам ощутить почву под ногами и укрепиться в мысли о собственном бессмертии.

Мы говорим, что именно смерть является источником этого страха, но на самом деле он вызывается нашей привязанностью (положительной или отрицательной, взволнованностью или ужасом) к прошлым страхам. Мы имеем склонность, особенно во времена стресса, идти по хорошо протоптанным тропинкам и следовать известным схемам. Наша неготовность полностью вовлекаться в каждое мгновение, без оценивания или потребности его контролировать, просто усиливает страх и наше сопротивление этому страху. Нам нужно изучить, как развёртывается текущее мгновение, отмечая возникающие в нём предпочтения и сценарии, ход его развития и динамику. Нужно наблюдать, как неосуществлённое желание сначала превращается в разочарование, затем в сопротивление, затем в своеобразное оскорблённое достоинство (задетые чувства) и тошноту беспомощности, а вскоре становится агрессией, сомнением и боязливым избеганием подобных чувств диссонанса и дисгармонии. Чем более скованно мы себя ощущаем по отношению к объекту своего страха, тем меньше и незащищённее мы себя чувствуем. Цепляясь за любой способ избежать подобных болезненных состояний ума, мы порой можем думать, что предпочли бы смерть страху смерти.