Среди активных верующих распространялись настроения религиозной экзальтации, легко передававшиеся населению. Достаточно было унизанной бусами с ног до головы страннице Устинье Стародубовой, именовавшей себя «царицей небесной», и её спутнице Полине Игнатьевой искупаться в реке и сказать, что все, кто совершит омовение вслед за ними, исцелятся, как до 200 женщин с. Троицкое Уч-Пристанского района последовали примеру монахинь. Они купались вместе с детьми и затем говорили, что у них прошли различные болезни.

Затем Игнатьева и Стародубова смогли организовать в Новосибирске нелегальный монастырь, ликвидированный чекистами весной 1932 г. Арестовав несколько человек, следователи обвинили их в том, что они «занимались организацией чудес, исцелением бесноватых и проч., вели пораженческую агитацию среди посещавших эту церковь, доказывая неизбежность падения соввласти и восстановления монархии во главе с Михаилом».

Ссыльную 60-летнюю Устиньку (У. Ф. Стародубову) приютила истово верующая дочь дьякона Полина Игнатьева, утверждавшая, что от странницы исходит «целительная сила». Ещё в 1930 г. тюремная экспертиза признала Устиньку душевнобольной «в форме олигофрении типа дебильности». Увешанная бусами Устинька накладывала на бесноватых, кричавшим дикими голосами, свои бусы, посыпала особым песочком и те затихали. М. Ионова показала: «Устинька — святой человек…», а сама она считает «советскую власть сатанинской, но данную богом за грехи человеческие».

После каждого молитвенного собрания считавшаяся святой Устинька принимала ванну, а потом в этой воде мылись те, кто хотел исцелиться от каких-либо хворей. Эти «чудеса» происходили почти ежедневно. Освятили самовольно построенный земляной барак и ходили к женщинам с исполнением треб архимандрит Сергий (С. Скрипальщиков), священники Константин Виноградов и некоторые другие (потом визиты прекратились из-за сектантской направленности монастыря). Риза была сшита из скатерти, священные предметы и 30 икон взяты в местной церкви. Верующие уверяли, что на стенах барака появляются лики святых.

В июне 1932 г. из Барнаульского оперсектора ОГПУ ушла телеграмма в Новосибирск, что следственный материал на иоанниток Устинью Стародубову и Полину Игнатьеву «обобщён в следственном деле по ликвидированной разработке «Последыши»», которое планируется на тройку. В ответ Н. Н. Алексеев и И. Д. Ильин строго указали И. А. Жабреву на затяжки, которая «лишали нас возможности своевременно закончить следдело Новосибирской к-р группировки и по Вашей вине — за что ставим Вам на вид. На виновников затяжки воздействуйте административно. В суточный срок вышлите нам все добытые следственные данные о деятельности Игнатьевой и Стародубовой, в деле «Последыши» оставьте копии».

В итоге П. Игнатьева и К. Виноградов были высланы в Казахстан, М. Ионова и С. Скрипальщиков осуждены на три года лагерей, а Устинья Стародубова отправлена на принудительное психиатрическое лечение[71].

Эпизоды религиозного экстаза отмечались и в других сёлах. Чекисты Чарышского РО ОГПУ сообщали в крайком, что «факты разжигания религиозного фанатизма масс за 1932 г. имели место в районе в июле месяце…. появились «святые письма», которые были распространены по всему району среди единоличников и колхозников». В августе 1932 г. «в момент хлебоуборочной кампании в с. Тулата на почве религиозного фанатизма… Бычкова Мария объявила себя святой, о чём было извещено население с. Тулата и соседних сёл. Бычкова стала производить публичное исцеление больных и при исцелении больной старухи её удушила. Производила сборища, проповедывала о святости, принимала приношения. По делу привлечено 4 человека, осуждены на 8-10 лет»[72].

Много хлопот доставляли чекистам и старообрядцы, а также неправославные секты, вроде евангельских христиан, и другие церковные объединения всевозможных толков. Изучение противостояния верующих и богоборческой власти позволяет высветить одну из самых ярких страниц народного сопротивления большевистскому режиму.

При Алексееве быстро разрасталась империя Сиблага. Она охватывала густую сеть лагерей и бесчисленных посёлков в глухой тайге, где под присмотром чекистов и милиции маялись, умирая от голода и болезней, ссыльные крестьяне.

Основные высылки «раскулаченных» прошли ещё при Заковском. В 1932-м Политбюро разрешило властям Запсибкрая выселить не более тысячи семей, хотя товарищ Эйхе упирал на то, что нашлись целых семь тысяч кулацких хозяйств. В следующем году Эйхе ждал куда более неприятный сюрприз. В начале 1933 г. под давлением союзного ОГПУ власти приняли решение очистить приграничные и центральные районы страны от всех подозрительных элементов, а также разгрузить тюрьмы от так называемых деклассированных, включая многочисленных уголовников-рецидивистов. Опираясь на опыт расселения сотен тысяч крестьян, чекистские верхи запланировали миллион человек выселить в Западную Сибирь, а миллион — в Казахстан.

Получив сведения о таких несусветных масштабах, Эйхе запаниковал и отправил телеграмму Сталину, в которой сообщил, что ОГПУ не знает сибирских условий и принять на расселение можно не более четверти названной цифры. В итоге вселение в край оказалось не столь значительным в абсолютных величинах, но исключительным по своей бессмысленной жестокости и числу жертв.

Дикость советской системы наглядно воплотилась в осуществлении этой «очистки», когда власти хватали людей на улицах Москвы, Ленинграда, Харькова, Сочи, торопясь уложиться в планы и сроки — ведь по «малинам» в поисках настоящего ворья бегать хлопотно да и небезопасно, жулики к тому же наглы и склонны к побегам, а вот законопослушные граждане будут сидеть тихо, надеяться на исправление ошибки и никуда не сбегут. Уголовников-рецидивистов среди ссыльных оказалось 10–20 %, остальные были либо бродягами, либо обычными крестьянами и горожанами. У милиции была инструкция от 11 февраля 1933 г. о производстве арестов всех тех, кто не покинул городов после отказа в получении паспорта[73], однако массовым арестам и высылке в ходе «очистки» подвергались многие, просто оказавшиеся на улице без документов.

Но и наличие документов спасало не всегда. Среди схваченных на улице и оказавшихся в Сибири оказался даже работник кремлёвской пожарной охраны, которому не помог и бывший при нём пропуск в Кремль. Многих — часто это были деревенские жители, обвинённые в саботаже хлебозаготовок — отправляли семьями. С Кавказа в Тарский округ переселили до 3.000 семей черкесов и кабардинцев. Чистили и сибирские города: так, в ходе одной из облав был окружён рынок в Сталинске (Новокузнецке) и все, оказавшиеся без документов, были арестованы и затем сосланы[74].

Алексеев, выступая в июле 1933 г. перед начальниками политотделов МТС, критиковал «перегибы» районных властей, сообщавших завышенные цифры количества кулацких хозяйств. Также он отметил следующее: «В других краях поступили ещё похлеще, как, например, на Сев[ерном] Кавказе. Причём арестовывали в деревнях кто кому ни лень, столько, сколько влезет и даже больше того, что влезет в тюрьму. Забили все тюрьмы, начали импровизировать, устраивать подвалы, загонять туда людей и т. д. Вот, например, Северный Кавказ в порядке выселения в трудовые посёлки стал очищать свои курортные местности и выселял всяких людей, в частности, прислал к нам кулака 103 лет и женщину 86 лет выселил в трудпосёлок, как проститутку (в зале смех)». С чувством юмора у партийцев был порядок…

Только за весенние месяцы 1933 г. в Западную Сибирь выслали около 39 тыс. человек. Чекисты отнесли 22,6 тыс. к сельскому населению, 8,2 тыс. — к городскому и пригородному, а 8 тыс. — к рецидивистам. Алексеев в телеграмме Ягоде зафиксировал, что 92 % «городского деклассированного соцвредного элемента» представляли собой мужчин в основном до 30 лет, «очень плохо одетых, обутых, вовсе не имеющих трудовых навыков». Подчеркнув, что прибывший «рецидив» будет расселён в отдалённых северных посёлках, он заявил: «Учитывая особые трудности освоения Севера [в] сельском хозяйстве, полную неприспособленность деклассированного элемента [к] этой деятельности, прошу подобного контингента [в] дальнейшем [в] край не направлять».