Может быть, я положил конец этим стараниям. Может быть, я наконец успокоил Воронку.

В конце концов, давление может возрасти настолько, что само по себе станет смертельным. Для этого потребуется пять часов, и произойти это может в одном случае из ста тысяч, но так уже однажды было, и нет причин, по которым это не могло бы повториться. Что меня больше всего беспокоит: я не узнаю. Даже если увижу, как вокруг меня умирают люди, никогда не придет миг, когда я точно пойму, что это — последняя жертва.

Элейн пошевелилась, не открывая глаз:

— Все еще?

— Угу. — Я обнял ее одной рукой; она, похоже, не возражала.

— Что ж, не забудь меня разбудить, когда все закончится.

_{Перевел с английского: Олег КОЛЕСНИКОВ.}

— Ваш муж выживет. В этом нет никаких сомнений.

Я на мгновение закрыла глаза, и чуть не закричала от облегчения. В какой-то момент, во время последних тридцати девяти бессонных часов, неизвестность стала хуже страха, и мне почти удалось убедить себя, что если хирурги сказали, что ситуация была опасной, это значило, что надежды нет.

— Однако, ему понадобится новое тело. Я не жду, что вам захочется услышать другие подробности отчёта о его травмах, но повреждено было слишком много органов, слишком серьёзно для того, чтобы могли помочь отдельные трансплантации или восстановление.

Я кивнула. Мне начинал нравиться этот мистер Алленби, несмотря на возмущение, которое я чувствовала, когда он представился: по крайней мере, он смотрел мне прямо в глаза, и говорил ясно и чётко. Все остальные, говорившие со мной с тех пор, как я пришла в эту больницу, перестраховывались. Один специалист вручил мне распечатку аналитической экспертной травматологической системы со ста тридцатью двумя сценариями прогноза и их соответствующими вероятностями.

Новое тело. Это меня совсем не пугало. Это звучало так ясно, так просто. Отдельные пересадки органов означали бы, что Криса будут резать снова и снова, с риском осложнений, каждый раз причиняя повреждения, пусть и ради пользы. В первые несколько часов, часть меня цеплялась за абсурдную надежду, что всё это было ошибкой, что Крис невредимым вышел из этого крушения поезда, что здесь, на операционном столе — кто-то другой, вор, укравший его бумажник.

После того, как я заставила себя отбросить эти нелепые фантазии и принять правду, что он был ранен, изуродован, почти при смерти, перспектива нового тела, целого и невредимого, казалась мне удивительным облегчением.

Алленби продолжал:

— Ваш полис полностью это покрывает — технический персонал, суррогатные материалы, уход.

Я снова кивнула, надеясь, что он не будет настаивать на уточнении подробностей. Они вырастят клона Криса, поместив в утробу, так, чтобы предотвратить развитие у его мозга иных способностей, кроме поддержания жизни. Родившегося клона подвергнут ускоренному, но здоровому взрослению с помощью последовательности сложных биохимических процессов, имитирующих на субклеточном уровне процесс нормального взросления. Да, у меня всё ещё были опасения относительно аренды женского тела, относительно создания умственно-неполноценного ребёнка, но мы задумывались об этих проблемах, вступая в брак, и включили дорогие методики в наши страховые полисы. Теперь времени для сомнений не было.

— Обычно, новое тело бывает готово в течение примерно двух лет. В то же время, очевидно, что главное — сохранить мозг вашего мужа живым. В его нынешнем положении, он не сможет прийти в сознание, а значит, нет и убедительной причины пытаться поддерживать другие его органы.

Сначала это заставило меня содрогнуться, но потом я подумала — почему нет? Почему не освободить Криса от его тела, как он был освобождён при крушении поезда? Я видела последствия катастрофы по телевизору в зале ожидания: спасатели работали хирургически точно, разрезая металл яркими синими лазерами. Почему не завершить акт освобождения? Он ведь был своим мозгом, а не переломанными конечностями, раздробленными костями, разбитыми и истекающими кровью органами. Может, для него было бы лучше дожидаться восстановления здоровья внутри мозга, чем в глубоком беспробудном сне, с риском боли, без остатков тела, которое, в конце концов будет выброшено.

— Я должен напомнить вам, ваш полис указывает, что для поддержания жизни, пока выращивается новое тело, будет использован самый дешёвый вариант медицинских действий.

Я чуть было не начала спорить с ним, но потом вспомнила — это была единственная возможность втиснуть этот полис в наш бюджет. Базовая цена замены тела была так высока, что в излишествах нам пришлось пойти на компромисс. В то время Крис шутил: «Надеюсь, крионический способ хранения не разработают при нашей жизни. Мне трудно представить, как ты два года улыбаешься мне из морозилки».

— Вы говорите мне, что хотите сохранить живым только его мозг, и больше ничего, потому, что это самый дешёвый способ?

Алленби сочувственно нахмурился.

— Я знаю, неприятно думать о расходах в такое время. Но я подчёркиваю, что это предложение относится к медицинским допустимым действиям. Мы, конечно, не стали бы настаивать на чём-то небезопасном.

Я чуть не сказала сердито: «Вы не стали бы настаивать на любых моих действиях». Но, всё-таки, я так не сказала. У меня уже не было сил устраивать сцену, кроме того это выглядело бы пустой болтовнёй. В теории, решение было только моим. На практике, Глобальная страховая компания платила по счетам. Они не могли прямо навязывать способ лечения, но если у меня нет денег оплатить разницу, то, понятно, у меня нет иного выбора, кроме как согласиться на любые мероприятия, которые они готовы финансировать.

— Вы должны дать мне какое-то время, чтобы поговорить с врачами и всё обдумать, — сказала я.

— Да, конечно. Безусловно. Однако, я должен объяснить, что из всех возможных вариантов…

Я подняла руку, заставляя его умолкнуть.

— Пожалуйста. Разве нам нужно углубляться в это прямо сейчас? Мне нужно поговорить с врачами. Мне нужно немного поспать. Я знаю, в конце концов, мне придётся смириться со всем этими подробностями… разные фирмы жизнеобеспечения, услуги, которые они предлагают, техника… что угодно. Но это ведь может подождать двенадцать часов, да? Пожалуйста.

Я это сказала не только потому, что я ужасно устала, вероятно все еще пребывала в шоке и начинала подозревать, что меня подводят прямиком к готовому пакету решений, который Алленби уже рассчитал вплоть до последнего цента. Неподалёку стояла женщина в белом халате, украдкой поглядывавшая на нас каждые несколько секунд, как будто ждала конца разговора. Я её раньше не видела, но это не доказывает, что она не была из бригады врачей, занимавшихся Крисом; они уже присылали ко мне шесть разных врачей. Если у неё были какие-то новости, я хотела бы их услышать.

— Прошу прощения, вы могли бы уделить мне ещё несколько минут, мне действительно нужно кое-что объяснить, — сказал Алленби.

Он говорил извиняющимся, но твёрдым тоном. А я вообще не чувствовала в себе твёрдости. Я чувствовала себя так, будто меня ударили резиновым молотком. Я не была уверена, что смогу продолжать спорить, не теряя над собой контроля, во всяком случае, мне казалось, что дать ему высказаться будет самым быстрым способом от него избавиться. Если он завалил бы меня деталями, которые я не была готова воспринять, то я просто отключилась бы, и заставила его всё повторить позже.