Перспектива быть измененным обратно в Шиану или Майкла больше не беспокоила меня в целом. Пожелания восстановить их отдельные личности переносились мной спокойно. Желание их личной целостности проявлялось во мне как облегчение при мысли об их повторном появлении, а не как страх перед моей собственной гибелью. В любом случае, мои воспоминания не были вычеркнуты, у меня не было никакого смысла иметь цели, которые один или другой из них не будут преследовать.

Я чувствовал себя более как их наименьший общий знаменатель, нежели любой другой вид синергетического сверхразума. Я был меньше, но не больше, чем сумма моих частей. Моя цель была строго ограничена: я был здесь, чтобы насладиться странностями Шианы и ответить на вопрос Майкла, и когда пришло время, я был бы счастлив раздвоится и возобновить две жизни, которые я помню и ценю. Итак, какой же я испытывал опыт?

Таким же путем как и Майкл? Таким же путем как и Шиана? Я не претерпел никаких фундаментальных изменений, но даже если и я пришел к такому выводу, я начал задаваться вопросом, был ли я в том положении, чтобы судить.

Возможно ли, что воспоминания о том, как быть Майклом, и воспоминания о том, как быть Шианой, содержат неизмеримо большее, чем два из них могли бы выразить словами и обменяться в устной форме? Действительно ли я что-нибудь узнал о природе своего существования, или моя голова просто наполнилась поддержанным описанием — интимным, и подробным, но не таким непрозрачным, как язык?

Если мой разум радикально отличался, была ли разница в том, что я мог точно чувствовать — или все мои воспоминания в момент запоминания, просто изменялись в понятия, которые казались знакомыми? Прошлое, в конце концов, не было более узнаваемым, чем внешний мир. Это самое существование также должно было приниматься на веру и могло ввести в заблуждение.

Я удрученно уронил голову на руки. Я был ближе, чем они могли бы стать, и что получил я? Надежда Майкла осталась столь же резонной, столь же недоказанной, как всегда.

Через некоторое время, мое настроение начало улучшаться. По крайней мере, у Майкла поиск был завершен, даже если он закончился неудачей. Теперь у него нет никакого выбора, кроме как принять это и двигаться дальше.

Я ходил по комнате некоторое время, щелкая по каналам головидения. Я на самом деле начал скучать, но я не собирался тратить восемь часов и несколько тысяч долларов, на просмотр телесериалов. Я размышлял о возможных путях испортить синхронизацию двух моих копий.

Это было непостижимо, как Бентли мог подогнать комнаты и

тела с такой превосходной точностью, что инженер, достойный этого имени не мог найти какой-либо способ нарушения симметрии. Даже подбрасывание монеты могло бы сделать это, но у меня не было монеты. Бросить бумажный самолётик? Это звучало многообещающее — самолётики очень чувствительны к воздушным потокам — но единственной бумагой в комнате была картина Эшера, и я не мог заставить себя разорвать её. Я мог бы разбить зеркало и осмотреть формы и размеры фрагментов, которые бы добавили доказательства или опровергли мои предыдущие размышления, но, после того как я поднял стул над головой, я вдруг передумал. Два противоречащих друг другу набора краткосрочных воспоминаний были достаточно запутанными в течение нескольких минут сенсорной депривации; взаимодействие с физической средой в течении нескольких часов могло сильно травмировать. Лучше повременить, пока я отчаянно не захотел развлечения.

Поэтому я лег на кровать и сделал то, что большинство клиентов Бентли, вероятно, в конечном итоге делает.

Когда они соединялись, Шиана и Майкл оба имели опасения за приватность, и оба были выпустили компенсирующие, не говоря уже об оборонительных, ментальные заявления об искренности, не желая дать другому подумать, что они что-то скрывают.

Их любопытство было противоречивым; они хотели понять друг друга, но, конечно же, не подсматривать.

Все эти противоречия продолжались во мне, но уставившись в потолок, стараясь не смотреть на часы снова, по крайней мере, еще тридцать секунд, я на самом деле не хотел принимать решение. Это была самая естественная вещь в мире, позволить моему разуму отправиться назад по течению наших взаимоотношений, с обеих точек зрения.

Это было очень своеобразным воспоминанием. Почти всё казалось неопределенным, удивительным и совершенно знакомым, как расширенная атака дежавю. Это было не так, как они часто излагают намеренно, чтобы обмануть друг друга о чем-то важном, но вся мелкая ложь во спасение, все скрытые пустые обиды, все необходимые, похвальные, необходимые, любящие обманы, которые держали их вместе, несмотря на их различия — это все наполнило мою голову со странной туманом замешательства и разочарования.

Это не было в каком-то смысле разговором, я не был множественной личностью. Шианы и Майкла просто не было — чтобы оправдать, объяснить, что они обманывали друг друга снова и снова с самыми лучшими намерениями. Возможно, мне следовало бы попытался сделать всё это от их имени, но я был уверен в своей роли, не в силах принять какую-либо сторону. Так что я лежал, парализованный симметрией, позволяя их воспоминаниям просто течь.

После этого, время понеслось так быстро, что у меня уже не было шанса разбить зеркало.

Мы пытались побыть вместе.

Мы выдержали неделю.

Бентли сделал, в соответствии с требованиями закона, снимки (снэпшоты) наших жемчужин до проведения эксперимента. Мы могли бы вернуться к ним, а потом уже ему пришлось бы объяснить почему, но самообман — легкий выбор, если вы сделаете это вовремя. Мы не могли простить друг друга, потому что не было ничего, чтобы прощать. Никто из нас не сделал чего-то, что другой мог не понять, и посочувствовать, полностью.

Мы знали друг друга слишком хорошо, вот и всё. Подробности, после крошечных гребаных микроскопических подробностей. Это не было больно, это было больше. Оно нас ошеломило. Это подавляло нас. Мы не знали друг друга, как мы знали себя, это было хуже всего. В самом себе, детали размылись в самих процессах мышления; умственное разделение возможно, но потребуется больших усилий, чем можно выдержать.

Наше взаимное разделение не принесло никакого напряжения; это естественное состояние, в которое мы попадали в присутствие друг друга. Наши оболочки были содраны, но они не раскрыли проблески душ. Все, что мы могли видеть под кожей: было винтиками и гаечками. И я узнал теперь, что Шиана всегда хотела больше всего в любовнике, чтобы он был чужим, непостижимым, таинственным, тёмным.

Главный смысл для нее — из возможности быть кем-то ещё — был смысл противостояния непохожести. Без этого, она считала, что вы могли бы также говорить с самим собой. Я обнаружил, что теперь тоже разделяю эту точку зрения (изменение, точное происхождение которого я не хотел знать, но потом…, я всегда знал, что она была сильной личностью, и был должен догадаться, что что-то будет стертым). Вместе нам было бы также хорошо, как и по отдельности, поэтому у нас не было выбора, кроме как расстаться.

Никто не хочет провести вечность в одиночестве.

_{Перевод с английского: любительский.}