— Вот и пробил наш час, — хвастались они. — В конце концов мы тоже имеем право на свой кусок пирога. Ойя!.. Ойя!.. — Поздравительные послания посыпались отовсюду. К концу недели их насчитывалось больше сотни.

Теперь наступило время демонстрации фальшивых чувств, время лицемерия и ханжества. Пришла пора скрепить натянутые прежде отношения узами мнимой дружбы — последовали визиты ближайшей родни, членов его клана, закадычных друзей, а также подлипал и наглецов всех мастей. На адрес Мартина приходили картонные коробки с шампанским, виски, бренди, джином — ведь отныне в его ведении было одно из важнейших министерств.

Но Мартин Нгомбе понимал, что главные испытания еще впереди. От него потребовали во что бы то ни стало, пусть даже ценой самых крутых мер, восстановить запятнанную честь министерства. «До каких пор будут исчезать ценные бумаги? Почему жалобы остаются без внимания, и никому нет дела до справедливых требований народа! Когда же мы вовремя будем не только выплачивать деньги, но и взыскивать задолжности?!» Короче, надо прекратить все безобразия, которые вызвали недовольство населения, и наладить четкую работу министерства.

— Вот чем я буду заниматься. Я обязан сделать это… да… это мой долг… — бормотал Мартин, когда кто-то вошел в комнату.

— Ты что-то сказал? — спросила жена.

Он вздрогнул от неожиданности, а затем повернулся к ней.

— Послушай, у меня теперь есть цель… Надо изменить всю эту проклятую систему… полностью перекроить ее. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Жена с восхищением смотрела на него.

— Я уверена, у тебя все получится. Только ты это сможешь сделать, вот почему они вспомнили о тебе и выволокли из небытия.

Она ликовала. Ее муж снова стал прежним, нет, пожалуй, он совершенно преобразился. В нем чувствовалось больше уверенности в себе, твердости, и выглядел он гораздо счастливее.

— Ну, вот и все. Мы возвращаемся, не так ли, моя дорогая? — Нгомбе поднялся со стула. — Разве я не говорил тебе всегда, что так оно и будет, ты не забыла? — Он все еще улыбался. — Чему быть, того не миновать. Я оказался прав!

Он дотронулся до ее руки, а затем, притянув к себе, крепко сжал в объятиях, и она тихонько заплакала, уткнувшись ему в плечо.

Я развалился на ковре у себя в доме и размышлял о том, что, в сущности, я самый счастливый человек на нашей бесприютной планете. У меня хоть что-то имеется за душой — есть свой дом, и ключ от него — в кармане, есть, наконец, вот этот уютный ковер… И в этот самый миг западная стена дома с грохотом вознеслась в небо. Сквозь клубы удушливой пыли я разглядел бледное солнце, желтый подъемный кран и человека в голубом комбинезоне. Он крикнул мне: «Тебе, парень, везет!» Я отер пыль, налипшую на губах, а он повторил: «Да, тебе повезло, что ты уцелел. У тебя еще даже есть время собрать пожитки, пока тебя не придавило развалинами и бульдозеры не расплющили тебя в лепешку». Я взглянул на стрелку крана, на разрушенную стену и вспомнил свой первый дом, сгоревший от пожара, и второй, распавшийся на куски под дождем. Я спросил: «Значит, я должен уйти? Но куда?» — «Тебе решать. Я не из тех, кто сует нос в чужие дела». Длинная стрела крана снова потянулась к моему дому. «Успею ли я собрать свои вещи?» — спросил я. «Нет, ты уже упустил время. Беги, покуда сам цел!» С крыши посыпались камни, и я поспешно выскочил наружу, успев напоследок спросить у человека в голубом: «Кто вы такой?» Он ответил, манипулируя рычагами: «Мы — автострада. Ну, иди же, иди и не отвлекай меня от работы!»

Поминутно оглядываясь, я уходил все дальше и дальше, и на моих глазах дом мало-помалу превращался в груду развалин. С грустью подумал я о том, как экскурсанты, которых приведут сюда в будущем веке, не увидят здесь даже живописных руин. Повсюду вокруг множество машин сносили стены. Грохот, пыль, дым… И тут я решил вернуться. «Послушайте! — крикнул я человеку в голубом. — Могу ли я по крайней мере узнать, как проляжет автострада?» Он приостановил работу. «Зачем тебе это знать?» — и с прищуром взглянул на меня. Я попытался объяснить: «Видите ли, я научился строить противопожарные дома, потом водоустойчивые, а теперь хочу найти место, безопасное от автострад». Он ответил: «Все вы, точно сговорились, спрашиваете об одном и том же. — С минуту он пристально всматривался в меня, потом произнес: — Видно, ты хороший человек. Я открою тебе наш секрет, только смотри не проболтайся». В ответ я только хмыкнул. «Так вот, знай, — продолжал он, — у автострады нет определенного направления. У нее, конечно, где-то есть начало, но никто не знает, где именно проляжет она и где завершится». Я немного подался к нему и спросил заговорщицким шепотом: «А разве так бывает?» Он ответил с легкой усмешкой: «Я не понимаю многих вещей, и потому спокоен. Мне кажется, что и тебе было бы лучше ни во что не вникать». Я подмигнул ему и широко улыбнулся: «Я понял». Он снова принялся за работу, бросив мне: «Уходи! Не мешай мне заниматься делом!» Я ушел. Откровенно говоря, я ничего не понял. Но во мне уже окрепло убеждение, что человек всегда остается лишь на пороге истины.

Я направился в сторону домов, которых еще не коснулась автострада. Шагал себе и шагал, покуда не почувствовал усталость. Тут я обернулся. Желтые краны шли за мной по пятам, надвигаясь неотвратимо. Стрелы обрушивались на дома, подцепляли крючьями стены и забрасывали их как можно дальше. Внезапно мне почудился чей-то приглушенный крик о помощи. Я напряг слух, но все вокруг потонуло в остервенелом грохоте машин. Тогда я сказал себе: «Вот и старость подступает, и чувства теряют силу». Наверное, мне померещился крик. Я продолжал свой путь, но тут крик раздался так громко, словно кричал я сам. Я пошарил глазами и сквозь плотную пыль увидел двух человек, — по-моему, это были мужчина и женщина, — прижатых к стене еще нетронутого дома четырьмя землеройными машинами, а пятая машина уже протягивала свой хищный железный коготь, чтобы раздавить их вместе со стеной. Я отвел глаза. Путь впереди меня был свободен, и я пошел дальше, сказав себе: «Ты уже стар, и твои больные глаза не могут ничего разглядеть даже в двух шагах. К тому же род человеческий столь многочислен! Люди лучше всего научились воспроизводить себе подобных».

Я встречал на своем пути много еще уцелевших домов. Женщины и дети сидели у дверей, храня молчание, терпеливо снося палящий зной и укусы злых мух. Мухи высасывали из людей лишь усталость и болезни, а потом лениво ползали по вздувшимся животам детей и по их головенкам, переполненным безудержными фантазиями. Дети, которые никогда не сидели на школьной скамье… Какая-то женщина обронила: «Хоть бы смерть положила конец всему этому…» У этих детей были отцы, но они не убивали своих сыновей лишь потому, что надеялись увидеть их когда-нибудь инженерами или врачами. Однако дети вырастали и не становились никем — только очередниками у биржи труда и готовы были перегрызть горло друг другу за освободившееся место.

Я вспомнил об автостраде, которая стремительно надвигалась на нас, и открыл было рот, чтобы предупредить об опасности всех этих людей, предупредить, пока не поздно, но тут, помимо моей собственной воли, рот у меня закрылся. Тогда я сказал себе: «Язык, как известно, без костей и дан человеку главным образом для того, чтобы помогать в пережевывании пищи». Мне вспомнилось еще множество умных изречений, и я торопливо направился к ближайшему повороту.

Едва повернув, я столкнулся нос к носу с человеком в сером костюме. Я отступил вправо, чтобы уступить ему дорогу, но и он сделал шаг в ту же сторону. Я шагнул влево, он тоже. Я снова подался вправо. И он. Глаза его полыхнули гневом. «У тебя есть документы?» — спросил он. «Да. А у тебя?» Ноздри его раздулись. «Здесь я задаю вопросы, а не ты!» — закричал он. И тогда мне сделалось ясно, что он — один из «тех». Как можно вежливей я ответил: «Весьма сожалею о случившемся, примите мои извинения. Если б я знал, что встречу вас здесь, то пошел бы другой дорогой. Я бы вам не мешал идти, куда вам нравится — на юг, север, запад или восток». Гнев его прошел, и он гораздо миролюбивей сказал: «А теперь покажи-ка мне свой паспорт».