Спящие Тихо иди, — ночью улице спится. Не разбуди этой сказочной глуби. Кто ж виноват, Если в груди твоей прячется птица? Только притронься рукою — Слышишь, стучит, словно дятел в дуплистом дубе. Улица спит, погруженная в зыбкую дымку. Люди во сне, как растения под водою. Кто ж виноват, Если тайком натянул ты струну-невидимку Для одного небывалого звука, Чтобы в сердца он проник силою молодою? Тихо пройди — ночью улице спится. Не разбуди и во мраке исчезни. Кто ж виноват, Если в груди твоей прячется птица? Может быть, спящие бродят неслышно В том же краю, где твоя рождается песня. Из андалузской поэзии Аль Газаль (770–864) «Люди — созданья, что схожи друг с другом во всем…» Люди — созданья, что схожи друг с другом во всем, Только деяньями разнятся те и эти. Все обо всех говорят и правду и ложь, Судят по зыбкой черте, по неточной примете. Каждый поступки другого рад осудить, Каждый проступки свои держит в секрете. Совесть его отягчают сотни грехов, Но за малейшую малость ближний в ответе. Каждый доволен собой, счастлив собой И наслаждается жизнью беспечно, как дети. Злобное слово жалит подчас, как змея, Сплетни сплетаются в нерасторжимые сети. Если отравленным словом ты не убит, Радуйся — ты счастливее всех на свете. Ибн Хазм (ум. 1063 г.) Что такое судьба? Только то, что познали, постигли. Неизменна лишь горечь, а счастье уйдет без возврата. Ни единой отрады судьба не дает безвозмездно. Безысходная скорбь — за мгновенную радость расплата. Лучше было б не жить, лучше было б на свет не рождаться, — Так мы думаем часто, увидев багрянец заката. Все, что радостью было, исчезло, прошло, миновало. Под конец эта жизнь лишь тревогой и скорбью богата. Безнадежны надежды, дальнейшая жизнь бесполезна, Сердце страхом предчувствия, грустью о прошлом объято. Оказалось лишь звуком пустым, лишь туманным виденьем Все, что жизнью своей называл ты, безумец, когда-то. Аль Мутамид (1040–1095) «Так истлевает в ножнах заржавленный меч…» Так истлевает в ножнах заржавленный меч, Доблестно мне послуживший в ратном деле, Так изнывает жаждой мое копье — Вражеской кровью поил я его доселе. Так мой скакун хотел бы грызть удила Перед укрытьем, где наши враги засели. Всадники наши не уступают львам, — Жертву преследуя и достигая цели. Да не исторгнет мой машрафийский меч Смеха из глоток, что до поры уцелели! Пусть наша честь самхарские копья спасет — Пусть не страдают они хворью безделья! Сжальтесь над луком, что изогнулся в тоске! Сжальтесь над стрелами, что на лету звенели! К сердцу воителя жаждет прижаться лук, Чтобы неверному в сердце стрелы летели. «Поет тебе цепь в Агмате песню свою…» Поет тебе цепь в Агмате песню свою. Ни плоти твоей, ни душе нет забытья. Вонзалось твое копье жалом змеи, А ныне цепь обвивает тебя, как змея, Не даст растянуться на жестком ложе твоем — Обнимет тесней, — не жалость, а жало тая. Лишь Богу пожалуюсь в неодолимой тоске, Услышит меня один лишь творец бытия. А те, что не ведают, где я и как живу, — Они мне чужие, они мне уже не друзья. Какие дворцы ты имел и каких певиц! А ныне дворец твой — темница, и цепь — певица твоя. Из вьетнамской поэзии Нгуен Бинь Кхием (1491–1585) Из «Собранья стихов Белого Облака, написанных на родном языке» «Мои пораженья, мои победы…» Мои пораженья, мои победы мне безразличны равно. Охотно отдам и заслуги и славу за лень, за цветы, за вино. В келье Белого Облака — отдых, безделье, вдохновение, счастье, веселье. Хочу лишь покоя; с тщетою мирскою простился, расстался давно. В саду весною цветов со мною — желанных гостей — полно. Луна — мой светильник, мой друг =сокровенный — со мною во всем заодно. Вглядитесь лишь сами, своими глазами, и тогда уже навсегда Поймете, что красное — всюду крáсно, а черное — всюду черно. «Волосы поредели, и расшатались зубы…» Волосы поредели, и расшатались зубы, и поступь моя неверна. Передал дом сыновьям и невесткам, нужна мне лишь тишина, Шахматный столик в тени бамбука, цветы и чаша вина… С тростникового удочкой выйду порою к озеру под горою; Возле костра провожу вечера, и счастьем душа полна. Соли морской за трапезой вволю, — вкусна и свежа еда. Девяносто весен уже миновало; конечно, прожил немало, Но и этой весной наслажусь, а за нею вновь настанет весна. |
