Она поцеловала его, прижав руки по обе стороны от его головы, чтобы удержать его. Он ухмыльнулся и позволил ей. Мардж целовала, лизала и ласкала его, исследуя каждый дюйм его тела и делая его отчаянным. Когда он был на грани безумия, его пульс ускорился и глаза потемнели, она забралась на него верхом, опустившись по его длине и принимая его. Брэндон сразу же оживился внутри нее, и она позволила ему схватить ее за бедра, держать неподвижно, пока он толкался на пути к освобождению, ее собственные руки были между ее ног, поглаживая себя до самого пика удовольствия.

Когда она взмывала на краю со своими ласками, его мощный натиск сводил ее с ума, она закричала его имя. Ей захотелось прикрыть рот руками, смущаясь, что в такой момент думала только о нем. С любым другим мужчиной она думала бы о Скотте Иствуде, Ченнинге Татуме, каком-то мускулистом актере с ироничным мужским совершенством. Но это был весь Брэндон Кейтс. Никто другой никогда не поглотил ее так. Она никогда, ни разу, не называла мужское имя на пике.

Это заставило ее отвернуться от него, от смущения, от мысли, что даже если он не знал, что это что-то значит, она это знала. И это были только плохие новости. Она повернулась и дернула одеяло на себя. Он поцеловал ее голое плечо, и она улыбнулась.

– Я замучил тебя?

– Да, вымотал меня полностью. Полагаю, я еще не подстроилась ко времени Дубая. Я разбита, – сказала она, зная, что он хочет вернуться к своей работе.

– Ладно. Спокойной ночи, милая. Если я тебе понадоблюсь, я буду в кабинете.

– Здесь есть кабинет?

– Здесь? Здесь есть все, – сказал он со смешком.

Он вышел из комнаты, выключив свет для нее, чтобы она могла отдохнуть. Черт побери его за то, что был таким внимательным. Мардж потерла руками лицо, сильно моргнула и плотно закрыла глаза. Она собиралась уснуть, черт возьми, и не думать о нем или не мечтать о нем. Ни капельки.

Помимо того, что она мечтала о нем.

Во сне все было слишком реально.

Брэндон Кейтс, в джинсах и рубашке с закатанными рукавами, чтобы показать сильные предплечья и толстые запястья, его волосы растрепаны на ветру. Он протянул ей руку, чтобы помочь преодолеть какую-то скалистую местность и спуск к пляжу. Она взяла его за руку, треск искр действительно ощутим, когда они соприкоснулись. Длинное сказочное белое платье, обвившееся вокруг голых ног на ветру, какой-то сарафан. Он привел ее на теплый песок, и они сели на клетчатое покрывало. Он налил охлажденное Шардоне в бокал для нее, и она потягивала бодрящую, маслянистую жидкость с удовлетворенной улыбкой.

Во сне Брэндон целовал ее шею. Он держал ее близко и шептал ей. Она не могла разобрать слова из-за шума океанского бриза, позвякивания колокольчиков где-то неподалеку. Она знала, что влюблена, и что он хочет быть с ней. Она знала, что они были в красивом и уединенном месте. Она потянулась к корзине для пикника – откуда она взялась?– и вытащила для него подарок на день рождения, перевязанный серебряной лентой. Он открыл длинную коробку, и его лицо преобразилось от радости. Он потянул ее в свои руки, на свои колени и поцеловал ее раз сто, ее губы, ее лицо, ее волосы. Она смеялась, прослезившись и, в то же время, будучи так счастлива.

Во сне он держал ее и целовал, и она знала, что он не может поверить в это, в их удачу, в их счастье. Она чувствовала себя такой наполненной, такой чудесной, как будто она была единственным источником его чистой радости. Открыв глаза на полуденные солнечные блики, она взглянула на содержимое коробки, которую подарила ему. В ярко-синей бумаге расположилась белая пластиковая палочка, что – то вроде термометра, с двумя синими линиями в окошке. Она подарила Брэндону положительный тест на беременность в его день рождения. Ему исполнился тридцать один год, и он стал отцом, а она, его обожаемая жена, была матерью его ребенка.

Мардж проснулась от сна, ее лицо было мокрым от слез. Она сбросила одеяло, прошла по комнате и открыла графин. Она сделала глоток прямо из хрустальной бутылки, ожог скотча спустился ее горлу, вернув сознание. Из всех глупостей она мечтала о пикниках, подарках и о ребенке. Ее подсознание должно было выйти наружу, цинично подумала она, и заставило ее носить алмазную тиару, вокруг них дождь из лепестков роз, счастливые горожане хлопают в ладоши и, возможно, скрипка или две играют на заднем плане.

В отвращении к ее обычному, сентиментальному сну, она сделала еще один глоток, закашлялась и надеялась, что ее не вырвет из-за напитка. Ей нужно было это, чтобы очистить от паутины ее глупый, безнадежно романтический, невероятный мозг.

Раньше она мечтала об автомобилях, красивых дорогих зарубежных странах, часто управляемых экзотическими и состоятельными мужчинами в костюмах. Теперь все, что потребовалось, это один парень с закатанными рукавами, один конкретный парень, который подал ей платок, или прикрыл ее одеялом, или прикоснулся к ее волосам, и они исчезли. Совершенно невероятные самые маленькие вещи, вещи, которые она никогда не понимала, пропали из ее жизни. У нее не было ничего, кроме презрения к ее поздней расцветающей сентиментальности. Она вытащила футболку из своего чемодана и начала качать пресс. Затем она сделала несколько выпадов и приседаний. Занятия всегда помогали ей сосредоточиться. И ей нужно было сосредоточиться на том, что у нее было (больше, чем она когда-либо мечтала), и на том, что она намеревалась сделать (быть вежливой еще пять месяцев, а затем разделить деньги и ее нетронутое сердце). Все, что противоречило цели, должно было быть отделено. Таким образом, чем меньше времени она проведет со своим супругом, тем здоровее и счастливее она будет в долгосрочной перспективе.

Она сделала на своем телефоне списки дел, которые нужно делать и которые не нужно. Ей должно быть настолько весело, насколько это возможно. Она приложит усилия, чтобы вписаться и быть благоразумной. Она пыталась, насколько это возможно, сделать жизнь Брэндона лучше. Она не будет ссориться со Злой Королевой. Она не будет поощрять его делать для нее продуманные вещи, потому что это создаст порочный круг привязанности и признательности. Она не будет делать для него романтических или личных вещей. Она не влюбится.

Это был не очень хороший список, и, честно говоря, он не заставил ее чувствовать себя лучше.

На следующее утро она была истощена от бодрствования большую часть ночи. Она придерживалась своего списка. Она скромно оделась для посещения мечети. Она не дразнила Брэндона о том, как горячо он выглядел в своих слаксах или о том, чтобы не позволить себя арестовать за проявление любви в священных местах. На самом деле, она прикусывала язык, чтобы не флиртовать с ним. Флирт был ее настройкой по умолчанию, и он был чертовски неотразим, поэтому все ее инстинкты просто вращались и искрились вокруг него, желая привлечь его внимание, вовлечь его в стеб или сексуальную связь. Она хотела дразнить его, и щекотать его, и целовать его, и наброситься на него, если быть честной. Вместо этого, она шла рядом с ним, не касаясь его.

Не прикасаться к нему было сложнее, чем она думала. Это требовало концентрации мыслей, намерений. Потому что инстинктивно она тянулась к Брэндону.

Как будто он был ее.

Сама мечеть была потрясающей, как что-то из сказки, вся белая с минаретами, замысловатыми мраморными фризами и колоннами. Интерьер был настолько зеленым, настолько красочным с яркой мозаичной плиткой и высоким, воздушным потолком, также украшенным множеством цветов. Здесь была тишина во всем этом богато украшенном пространстве. Это ощущалось свято и тихо, и она хотела посмотреть все сразу. Она пыталась запомнить детали этого сюрреалистического акварельного пятна, где она стояла так близко к Брэндону, но так и не касаясь его. Это облегчило для нее расстояние между ними, между ее чувствами и его планом получения наследства.