хочется успеть прокатиться верхом.

Сэто буркнул себе под нос нечто сомнительное и, несомненно, оскорбительное, но тем

и ограничился, и на том спасибо.

❃ ❃ ❃

Так прошла первая неделя в доме загадочного господина Гото, столь любезно

приютившего нас под своё крыло. Эти воспоминания до того сладки и упоительны, что я

до сих пор позволяю себе закрыть глаза и вспомнить тот чистый воздух, те пустынные

переходы усадьбы, тот шелест ветра, тот топот копыт и эту поразительную лёгкость

абсолютно невинного человека. Чёрт бы с ним, с Сэто, с Миком, с этими

беспорядочными любовными метаниями, с Рафаэлем и его замашками. Именно тогда я был

абсолютно свободен.

А затем однажды утром стук в дверь оповестил нас с Сэто о том, чем может оповестить

нас Тадаши.

— Рад сообщить, что сегодня ночью господин Гото вернулся и желает видеть всю семью

Акио за завтраком через час и пятнадцать минут. — Кажется, старик расцвёл оттого, что его начальник снова поблизости, и это не могло не смешить, однако я лишь сонно

кивнул. — А также он сказал, что будет благодарен, если молодые Акио соизволят

привести себя в приличный вид, соответствующий положению их семьи, а не «двух

дьяволят, готовых изваляться в грязи при первой же возможности». Это означает, что

он просит вас не надевать одежду городского стиля и придерживаться правил этикета.

— А говна на лопатке он не хочет? — сонно гаркнул Сэто, накрывая голову подушкой, дабы не слышать монотонное гудение дворецкого.

— Смею заверить молодого господина, что подобными прискорбными блюдами господин

Гото не увлекается, — не поведя и бровью, хладнокровно отозвался Тадаши, кивнул мне

и покинул комнату.

Заставить брата надеть рубашку оказалось сложнее, чем научить попугая говорить, и я

был готов сам сорвать с себя одежду от злости. Впрочем, выслушав мою ругань и

мольбы, младший смирился и всё же застегнул пуговицы рубашки, а сверху накинул

жилетку. Я же позволил себе одеться только после того, как принял прохладный душ.

Столовая находилась с восточной стороны дома, и большую часть стены здесь занимало

окно. Огромное, от пола до потолка, оно было снабжено широким подоконником и

множеством подушек, пледов и прочих приятных вещей, которые помогали согреться в

дождливую погоду и не впасть в отчаяние. Сейчас же её заливал приятный тёплый

ровный свет. К моему удивлению мы с Сэто явились первыми и обнаружили, что, кроме

нас, здесь никого нет. Обычно эта локация была шумной и несколько странной, но мне

всегда нравилось наблюдать за теми, кто посещал этот дом. Эти люди говорили на

разных языках, некоторые из которых я был не в силах не то что понять, но и

распознать: они жестикулировали и обменивались новостями. И вместе с тем было в них

что-то такое, что их всех делало… родными. Я не могу описать это чувство, но мне

казалось, будто меня с ними что-то связывает. Теперь же тут было тихо и пустынно, точно все разбежались.

— Позвольте проводить вас в малую столовую, — нежданно-негаданно явился Тадаши, точно чёртик из табакерки, и повёл нас прочь. — Господин Гото пожелал разделить

завтрак исключительно с вами и вашими родителями, а потому было решено накрыть на

стол в малой обеденной комнате.

Наконец он открыл перед нами двойные двери. В комнате пахло сигарами отца, духами

матери и озоном. Я не шучу: там будто только что прошла гроза с молниями. Помещение

было небольшим, панели стен на верхней части были украшены тканью, исписанной

японской живописью и несколькими стихами Басё**. И хотя природа ни в коем случае не

стояла в списке самых любимых мною вещей, но его хокку*** казались мне на удивление

точными. А возможно, всё дело в том, что воспитывали меня по японским традициям.

Округлый стол в центре гармонично дополнял круглую комнату с единственным в ней

окошком, которое сейчас обрамляли лёгкие нежные занавески охрового цвета. Ковёр

скрадывал шаги и создавал ощущение полёта. Вдоль стен разместились подушки разных

форм и размеров, так и маня поваляться на них, подумать о своём, познать дзэн. Надо

сказать, я проводил в этой комнате больше всего времени. Под потолком раскачивалась

музыка ветра, впущенного нами через сквозняк и сейчас едва различимо и ласково

зашелестевшего. Помимо окна источником света здесь служили две лампы, выполненные в

виде старинных фонарей, которые уместились по бокам от дверей. За столом сидело

трое: мать, отец и незнакомый мужчина.

Признаюсь, когда я слышал шепотки «господин Гото то», «господин Гото сё», то

предполагал увидеть нечто вроде моего отца, хмурое, злое, а тут… Наверное, самое

точное описание подсказала мне надпись на одной из панелей:

«Молния ночью во тьме.

Озера гладь водяная

Искрами вспыхнула вдруг».

Он и в самом деле походил на молнию, внезапно обретшую плоть и кровь, застывшую в

цельном образе сего мужчины. И пусть черты его лица были немного резкими, хищными, но их с лёгкостью смягчала улыбка на тонких бледных губах. Из тщательно выбеленных

и зачёсанных назад волос были видны отрастающие чёрные корни. Пожалуй, больше меня

удивило не это. Глядя на усадьбу, я пытался сосчитать, сколько времени и средств

надо было убить на то, чтобы построить и обустроить всё это. По моим расчётам

выходило около десяти лет на саму постройку, ещё не меньше пяти — на обустройство, а суммы были просто квадратными. И я рассчитывал увидеть кого-то, скажем так, старше моего отца. А он выглядел едва ли не моложе! Белоснежная его рубашка

слепила, но эту яркость скрадывал синий, как цветы колокольчика, длинный пиджак, больше походящий на фрак; насыщенный свежий цвет столь шёл ему к лицу, что и

вообразить подобное сочетание было сложно; голос был звучным, искрящимся, но при

этом совершенно не дребезжал, — словом, мне показалось, что я столкнулся с самим

воплощением стихии, не иначе.

— Доброе утро, молодые люди, — губы мужчины тронула улыбка. Он убрал упавшие ему на

лицо волосы и вежливо поднялся со своего места.

Не знаю, что меня возмущало больше: абсолютно молочный цвет его глаз или пара

коротких серёжек-«штанг», протыкающих его веки под бровями, отчего вид мужчина имел

несколько насмешливо-ироничный. И жуткий.

— Вас не учили правилам? — он чуть сощурился, и я шумно выдохнул, пытаясь выйти из

транса, в который меня будто погрузил этот ужасный человек.

Нет, вид он имел приятный, от него перехватывало горло восхищением, но вместе с тем

я себя чувствовал на прицеле, мошкой, застрявшей в карамели, но затем напряжение

испарилось — я перестал сводить вместе лопатки и слегка поклонился, хотя, буду

откровенен, редко когда опускался до подобного.

— Акио Артемис Второй, — представился я и поднял голову, чувствуя, как сердце

бешено колотится в груди, — прошу простить нас за опоздание.

— Акио Сэто. — Голос брата был бледен, дрожал, и я понял, что он прошёл через всю

ту же палитру чувств, что пришлось и мне.

— Гото Акира, рад с вами познакомиться, молодые люди. Присаживайтесь, — кивнув нам, мужчина опустился на своё место, и весь тот груз, что давил мне на плечи, наконец, испарился. — Андреа, ты не говорила, что твои сыновья уже такие взрослые.

Он говорил так, словно продолжил прерванный случайным кашлем разговор. Мать быстро

глянула на меня, чуть улыбнулась, а затем повернулась к Акире. «Почему я чувствую

себя, как под рентгеном? — мысли истерично бились в голове, пока я осторожно брал

приборы в руки и принимался аккуратно, ломтик за ломтиком, отрезать кусочки омлета

и отправлять их в рот. — Почему я чувствую себя так, будто у меня в голове кто-то

копошится даже без перчаток? Будто меня к чему-то готовят?». Во рту пересохло от