Там он положил свой крохотный багаж в отведённой ему комнате, прошёл в столовую, велел подать себе поесть, а сам вышел из гостиницы и поехал на телеграф, откуда послал следующую депешу:

«Господину Бартону. Отель Унион, Ганновер».

«Проживал ли граф Корников в Ганновере целый год? Пересмотрите списки приезжих. Спешите сюда как можно скорее. Если я уеду, найдёте в гостинице письмо.

И.»

Затем он вернулся в отель и принялся за заказанный кёльнеру ужин.

Общая столовая была пуста; за одним только столом сидели четверо подвыпивших мужчин, один из которых, празднуя день своего рождения, требовал заплетающимся языком ещё бутылку шипучего рейнвейна. На приезжего они не обратили никакого внимания.

Приезжий ел бифштекс, пил поданное вино и спокойно ждал, пока кёльнер принесет ему книгу для записи приезжающих. В ней он расписался В. Галлингером из Бреславля, путешествующим по своим частным делам, и затем стал перелистывать ее.

Как раз над его фамилией стояли имена его недавних спутников: «Граф Корников с супругою из Петербурга проездом из Ганновера во Франкфурт».

Рукою кёльнера были рядом отмечены номера 6 и 7-й.

– Прикажите вас завтра рано будить? – спросил портье, когда он окончил свою бутылку и, выкурив сигару, собирался идти ко сну.

– Когда отходит первый поезд?

– Куда?

– В Майнц или Висбаден.

– В шесть часов.

– А много на этот поезд пассажиров у вас?

– О, да, – ответил портье, указывая на пометки на доске с именами, – номер 5, номер 17 и номер 37 приказали себя разбудить. Прикажете и вас разбудить заодно?

– Право, не знаю. Сегодня я что-то с вечера устал. Вероятно я уеду со вторым поездом.

– Слушаю-с… Кёльнер, свечу в 8-й номер. Спокойной ночи.

Приезжий поднялся в свою комнату и, проходя мимо № 7-го, увидел выставленные для чистки пару мужских сапог и пару кожаных женских ботинок. В отеле уже все спали; было уже довольно поздно, да к тому же и поезд опоздал. Галлингер пошёл отыскивать свою комнату.

Наутро путешественник? расписавшийся Галлингером, не смотря на то, что его никто не будил, проснулся рано утром бодрый и свежий. Когда пробило восемь часов, мужские сапоги и дамские ботинки всё ещё стояли снаружи у двери номера 7 и лишь около девяти часов тамошние жильцы проснулись, а в половине десятого им был подан кофе. Около полудня из номера вышел господин, но один. Дама осталась в номере. Кёльнер рассказал, что дама не особенно здорова и хочет сегодня отдохнуть. Он не осмелился войти в номер и кофе был подан горничной. Вероятно, дама ещё лежала в постели.

Так прошел день. Приезжий точно также не выходил и всё писал в своей комнате, но послал со слугою на почту всего только одно письмо, адресованное «Господам Бартону и Бартону, в Лондон, Флитстрит, № 12». Дело в том, что он, по-видимому, весьма интересовался своими соседями: когда вернулся домой господин из 7-го номера, он поставил стул к смежным дверям и с удивительным терпением слушал в течении целого часа происходивший там разговор. Но труды его пропали даром. Слова, которые произносились громко, были самого невинного и безразличного характера, а остальных он почти не понимал.

Обедал он за табльдотом, но жильцов из номера шестого или седьмого видно не было. Дама, очевидно, ещё не оправилась от дороги и оба они обедали в своей комнате.

Тотчас же после обеда он встретил «графа Корникова» на лестнице и этот последний посмотрел на него несколько удивленным взглядом через свои синие очки. Приезжий притворился совершенно равнодушным, не обратив на него никакого внимания и сделав вид, будто вовсе не узнал его.

День прошел, но ни один из путешественников не выказывал поползновения уехать из Франкфурта. Обер-кёльнер, с которым Галлингер беседовал о «красивой, как картинка, молодой женщине», не мог дать никаких сведений. К вечеру, перед приходом скорого поезда Галлингер отправился на вокзал кого-то встретить. Ждать пришлось не долго. Ожидаемый увидел его из окна купе, быстро подошел и окликнул:

– Гамильтон! Ну, что новенького?

– Мне кажется, что я напал на верный след, г. Бартон, – ответил он, почтительно приподнимая шляпу. – Где же ваш багаж?

– Со мною нет никакого багажа, кроме этого чемоданчика.

– Тем лучше. Отправляясь на охоту, не следует отягощать себя излишним грузом. Пойдемте. Извозчик готов.

– Не лучше ли нам пройтись пешком?

– Далеко будет идти; к тому же и ехать будет безопаснее.

– Что же вы открыли? – спросил молодой англичанин, когда они уселись на дрожки.

Разговор велся на английском языке.

– Я вам сообщу это в коротких словах, – ответил мнимый немец. – Совершенно случайно мне пришлось проехать две станции в багажном вагоне и я там нашел сундук с надписью на медной дощечке: «Граф Корников».

– И вы думаете, что это и есть каналья Корник?

– По одному только имени я, пожалуй, не догадался бы, – продолжал Гамильтон, но французское слово «Comte» (граф) было вырезано много позднее самого имени. Гравёр не сделал бы его на таком небольшом пространстве, вырезывая одновременно с именем. Точно также видно, что и «ов» добавлено позже.

– А приметы владельца сундука совпадают?

– И да, и нет. Фигура похожа, но нет тёмно-русой бороды.

– Он мог побриться.

– Очень возможно. Но у него совсем черные усы и, кроме того, он носит синие очки.

– Усы вероятно выкрашены.

– Это подозреваю и я. Дама – с ним.

– Фрейлейн Фалло?

– Само собою разумеется, под именем графини Корниковой, – если только это те, кого мы ищем. Вы его хорошо знаете?

– Как родного брата, Он семь лет служил в доме моего отца и два последних года был главным кассиром и тут-то – не знаю, что побудило его, – он и совершил эту знаменательную кражу из кассы.

– Вероятно его побудила эта молодая дама, – сказал Гамильтон, – о которой я слышал много недурных вещей. Её настоящее имя – Люси Фалло, она – дочь портного в Лондоне, но её родители оба уже на том свете. Это были самые заурядные люди. Молодая девушка благодаря своему приличному поведению и тому, что была несколько образована, провела два года в путешествиях с одной знатной семьей, а потом там и сям выучилась музыке. Благодаря всему этому, она попала в дом леди Клив, которая обвиняет ее в краже драгоценностей.

– Которые, пожалуй, и лежат в её сундуке, – спросил Бартон?

– Я чуть-чуть было не подцепил обоих этих сундуков, – улыбнулся про себя Гамильтон, – но не решился рискнуть на это, не удостоверившись сперва в её личности. Вы знаете эту даму в лицо?

– Нет. Я её никогда не видел, – отвечал Бартон.

– И ничего также не слышали о пребывании графа Корникова в Ганновере?

– Ровным счётом ничего. Никто ничего не мог сообщить о нём и его имени нет ни в одной книге для приезжающих. Он мог быть там только проездом и вы вероятно напали на настоящий след. Во всяком случае мы должны будем обратиться к содействию полиции.

– Это уже все сделано, – воскликнул Гамильтон. – Приказ об аресте этой парочки – уже у меня в кармане и молодчик со своей дульцинеей не ускользнет из моих рук, если только вы мне дадите доказательство, что это – именно они и есть.

– Ни за что в жизни не поверил бы я, – сказал мистер Бартон, – что вы так скоро нападете на след этого обманщика. Все идет, как нельзя лучше. Кстати: сами то вы эту даму видели?

– Я ехал с ними в одном купе, – засмеялся Гамильтон, – и они наверно ни капельки не подозревали, что рядом с ними сидит агент сыскной полиции. Теперь, я думаю, мы уже не расстанемся и долго будем ездить вместе… Вот мы и дома. Теперь нам нужно похлопотать о том, чтобы наши пташки как-нибудь не упорхнули от нас завтра ранним утром. Хотите сейчас же занять вашу комнату?

– Мне нужно сначала поесть. Я умираю от голода.

– Прекрасно. Пойдемте в таком случае в столовую: в этот час она всегда бывает пуста.