— К сожалению, современная наука в этом плане бессильна. Но я не отчаиваюсь и пробую бытовые методы: пытаюсь отвлечь её от болезненных мыслей. Но удается мне это далеко не всегда. Что ж, поживем — увидим.

— Знаешь, а ведь я тоже ужасно скучаю по ней, вспоминаю, вызываю в памяти её образ… Мне так не хватает её! Я бы все на свете отдал за одну только мимолетную встречу с ней! — эмоции выплеснулись сами, я не сумел их сдержать, но попытался хотя бы закончить на спокойной ноте: — Но я знаю — нельзя, можешь не повторять.

— Ей хуже, — покачал головой Рэй. — Намного. Ведь ты знаешь, откуда у тебя такие мысли и желания, а она — нет! Она и понятия не имеет, почему её так к тебе тянет, и это её пугает до слез. Она думает, что сходит с ума. Посуди сам, разве можно так сильно полюбить человека, с которым ты даже ни разу не разговаривал, и видел лишь мельком? Вот и она считает, что нет, и потому её чувства кажутся ей ненормальными.

— А если она узнает правду о своем прошлом, ей станет легче? — спросил я, понимая, что надежда моя наивна и призрачна.

— Скорее наоборот. Неизвестно, что произойдет с её разумом, если она узнает, какая страшная участь её постигла. Мы не будем рисковать. А теперь иди. Наш разговор окончен.

Произнеся все это, Рэй бесцеремонно растворился в воздухе, даже не удосужившись попрощаться. Я махнул рукой в пустоту и поспешил к оставленному мной у дворца «Экстриму», на ходу раздумывая, куда же теперь отправиться.

========== Глава 2 ==========

Мой выбор пал на базу Агентов: шагая к космическому кораблю, я вспомнил, что Леонора еще давно просила меня заглянуть к ней, чтоб разобраться с бывшими вещами и документами Фригги, которые теперь автоматически перешли в мою собственность.

Свой «Экстрим» я увидел издали — он одиноко стоял посреди площадки. Эта картинка — маленький, едва заметно серебрящийся кораблик среди безжизненной пустоты — отозвалась в моем сердце болью. В глубине души я даже догадывался, почему для меня это не просто деталь, выхваченная из серых и однотипных будней.

Накрапывал мелкий, досаждающий своей монотонностью дождь, и капли прозрачными бусинами оседали на обшивке «Экстрима». Я почему-то вспомнил, как Рэй купил мне его на выставке, не моргнув глазом заплатив из своего кармана неимоверное количество юнитов. А потом мама возмутилась, что бывший преступник выбросил на ветер деньги, которые могли бы помочь нуждающимся.

Вспомнил, и по щеке скатилась слеза. И почему все мои мысли, какими бы отстраненными они ни были, рано или поздно извилистыми тропинками возвращаются к самому близкому и дорогому мне человеку? Я пытался не подпускать их к запретной теме, окружить образ матери невербальной, но прочной стеной, отгородить его от сознания. Пытался упорно и долго, но… нет.

Все возведенные мною преграды рушились, не выдерживая натиска эмоций. И все повторялось заново. Эх, сколько бы я дал за то, чтобы забыть, стереть свое прошлое из памяти и начать жить с чистого листа. И пусть в моей жизни появятся новые люди, которых я смогу искренне полюбить, и к которым смогу искренне привязаться.

Сейчас я так не смогу. И дело будет даже не в том человеке. Он может быть замечательным, может быть даже лучше мамы, но мое сердце останется холодно, а душа не пожелает раскрыться. Я замкнусь в себе, а этот новоявленный «идеал» в лучшем случае станет для меня мимолетным отдыхом, а в худшем — начнет раздражать.

Я чувствовал, что уже никогда не смогу быть с кем-то открытым и искренним, а рана, образовавшаяся в душе, никогда не исцелится. Напротив, с каждым днем она будет все разрастаться, пока не поглотит меня целиком, и я ничего не смогу с этим поделать.

Я чувствовал, что медленно умираю… И спастись я мог, только стерев себе память и начав все с нуля. Но у меня не было права на такой ход: я должен помнить все, чтобы… чтобы…

Смутная мысль формировалась в моей голове, приобретая все более четкие очертания, но так и не сложилась в логическое умозаключение. Я просто знал, что обязан помнить, и для меня уже нет пути в новую жизнь. И не потому, что так сказали Рэй и Ника (а они говорили, и не один раз). На их мнение мне было плевать.

Да, я отказался от этого легкого и безболезненного метода. По правде говоря, он никогда не казался мне совершенным. Был в нем один крупный изъян, о котором я знал не понаслышке.

Вместе с воспоминаниями я неминуемо потеряю частичку собственной личности, и, скорее всего, частичку значимую. Странно… иногда мне хотелось стать другим человеком, сбросив с плеч груз непосильного бремени, а иногда хотелось остаться таким, как сейчас: разбитым, измученным, едва живым. Вот ведь ирония… Столько всего пережил, а разбираться в собственных чувствах так и не научился. И теперь вокруг не было никого, кто помог бы мне это сделать. А раньше у меня была мама… И снова мысли вернулись к ней!

Я с досады пнул ногой обшивку корабля. Даже его внешний вид заставлял вспоминать Фриггу. Для полета в другую галактику мы были вынуждены замаскировать «Экстрим» под «Северную Звезду», и эту маскировку я так и не снял.

И теперь огромные синие звезды, сверкающие на ослепительно-белоснежных крыльях, пленяли мой взор, как в тот раз, когда я увидел этот корабль впервые и поразился его совершенству. Мы с матерью тогда летели за Рэйчел и Дэмисом, и Фригга рассказала мне о своей ошибке, а потом мы стали напарниками…

Нет, нельзя думать об этом! Я не должен забывать, но и прокручивать все время в голове не должен тоже. Надо жить настоящим, не оглядываясь назад без веской причины.

Но маскировка «Экстрима» под «Северную Звезду» не давала покоя. Я сел в кресло пилота, открыл панель управления, нашел раздел «дизайн покрытия» и дал волю своей фантазии.

Я решил создать композицию, которая станет отражением моих эмоций. Мне уже давно хотелось выразить все то, что таилось внутри, подарить ощущениям и мыслям наглядные очертания. Возможно, так мне было бы легче в них разобраться.

И я принялся рисовать. Это не было полноценной картиной, несущей в себе однозначный смысл, это была просто игра разных красок.

Я экспериментировал с холодными тонами: бирюза, аквамарин, циан, лазурь и еще около сотни оттенков причудливо переплетались, образуя временами гармоничную, а временами резкую и угловатую картину. Я не пытался создать что-то великое, а просто хотел передать свои чувства, не всегда гладкие и красивые.

Работа захватила меня целиком. Одна за другой исчезали мысли, вплетаясь в палитру оттенков и становясь её частью. Обретая воплощение, они отпускали меня, переставали мучать… чтобы через какое-то время нахлынуть опять.

Но это будет потом. А сейчас я позабыл обо всем и наслаждался свободным полетом фантазии. Никогда не думал, что создание картины может так сильно повлиять на сознание. Хотя, если бы я не был так сильно подавлен, наверное, этого бы не случилось. Не даром ведь говорят, что истинные шедевры создаются на пике тяжелых переживаний. Ведь искусство — это прежде всего воплощение ощущений, эмоций и мыслей, а уж потом пресловутая техника.

На одной технике работу не сделать шедевром, теперь я был в этом уверен. Создатель может быть мастером, но если он не оставит в своем детище частичку души, это будет просто хорошо сделанная работа. Такую вещь легко продать богачам, что кичатся своею библиотекой, но при этом едва ли прочли их неё хоть одну книгу; богачам, что покупают картины, чтобы только удивить свое окружение.

Да, на таких вещицах можно неплохо заработать. Но не больше. Истинный шедевр — это не техника и аккуратность. Шедевр — это отпечаток души. Шедевр не создать на заказ. Никогда. Они всегда возникают спонтанно и едва ли зависят от воли создателя. Шедевр не может понравиться всем, в отличие от качественной, созданной на продажу работы. Шедевр уникален и неповторим. Технику можно скопировать, а эмоции и чувства — никогда.

Я смешивал цвета и наносил их на поверхность «Экстрима», заведомо зная, что если людям понравится композиция, и они попросят её воссоздать, я откажусь. У меня не выйдет этого повторить, как бы сильно я ни старался.