«Зачем она ему, интересно?» — подумал Адриан, протягивая ему её.
Сэр Филипп грубо схватил его за запястье. У него глаза скосились от злости. Он скинул пепел в ладонь юноши и хотел уже затушить сигару, но потом почему-то помедлил.
— Ты мне, конечно, не поверишь, но сегодня, узнав эту историю, я даже пожалел, что у меня нет такой внешности. Лучше быть чёрным, но таким, как ты, или белым, но невзрачным, как…как я, скажи мне? — спросил он Адриана.
— Лучше быть свободным.
— Ха! Да у тебя язычок остренький!
И с этими словами он прижал сигару к его руке.
— Эй, Фил, ты чего там делаешь?! — раздался голос Джеральда. — А, ну, пошёл вон! Что тут произошло?
Хозяин подбежал к ним. Адриан спрятал обожжённую руку за спину и, превозмогая боль, попытался заверить, что всё нормально.
Но мужчина ему не поверил, он схватил его за руку, разжал ладонь и увидел ожёг.
— Фил! Ты кто такой, чтобы наказывать моих рабов?! Я тебе задам, — и к Адриану: — Очень больно? Потерпи. Иди сюда.
Он потащил его к фанату.
Джеральд засунул его руку в воду.
— Ах, мерзавец… Как он посмел? Избалованный мальчишка! — казалось, его совсем не волновало, что говорит так о родном племяннике рабу. — Ты его не бойся… Как же теперь работать будешь? Хотя бы левую, а тут ещё и правая! Что это на Фила нашло? Не пойму… Потерпи, моё золотце… Сейчас пройдёт. Вода холодная. Сейчас перестанет болеть… И всё ты их выгораживаешь! И с Геральдиной «целиком и полностью» твоя вина, и тут с Филом «всё нормально»… Не жалуешься… Что он тебе сказал?
Что несчастному невольнику было ответить? Что племянник его господина говорил ему, что тот красив, и интересовался, как добиться такого восхищения от себя в глазах людей? И поэтому Адриан ничего не ответил господину.
— Молчишь… По шее за это можно схлопотать! Подожди-ка…. Нет, пожалуй, я тебя с собой возьму. Пошли!
Хозяин, не выпуская его руку, повёл того в дом. Он снова привёл его в свой кабинет, в котором ещё ни разу в жизни раба не ждало ничего хорошего.
— Садись! — велел Джеральд, указывая ему на кресло.
Тот помялся — как он, раб, будет в господском кресле сидеть. Ему всегда воспрещалось даже прикасаться к мебели в доме.
— Садись! Что ж ты такой шуганный?! — раздражаясь, приказал хозяин, а сам подошёл к шкафу и достал аптечку. Вернулся и поставил её на стол. — Дай мне руку. Ах, мерзавец… Что на него нашло? Что там случилось? Или, — он засмеялся, — и сейчас это ты виноват «целиком и полностью»? Чего молчишь?
Джеральд откупорил пузырёк с мазью и посмотрел на раба.
— Что он тебе сказал, я ещё раз спрашиваю. Я его знаю прекрасно!
— Что…что я…красивый…
Хозяин рассмеялся.
— Вот Фил даёт! — он взял его за руку. — Ну, что, красавец? Отца надо слушать! Ты всё это никак понять не можешь!
Услышав о папе, сердце Адриана вздрогнуло, ведь он до сих пор не мог смириться с разлукой с Дарреном. Еле сдерживая слезы, молодой человек наблюдал, как сам господин перевязывает ему руку, как ловко работают его пальцы, как слои бинта ложатся друг за другом. «Так же и года, — почему-то подумалось внезапно юноше, — идут друг за другом. Смогу ли я забыть? Смогу ли смириться, что никогда не увижу отца?».
— Вот и всё! — голос Джеральда вернул его в реальность. — Болит?
— Уже нет. Спасибо вам. Вы очень добры ко мне.
— Да не за что! — неожиданно улыбнулся хозяин. — А как же иначе?
Тут открылась дверь, и вошла Конни. Она никогда не стучалась в кабинет к мужу, считая, что у того от неё никаких секретов быть не должно.
— Что это вы делаете? — удивилась хозяйка, глядя, как муж держит за руку раба, сидя перед ним на коленях. Адриан, увидев госпожу, тут же соскочил.
— Фил тут… руки распускает. Вернее, сигару… — объяснил Джеральд и встал с пола.
— Да ты что? — задумчиво произнесла Констанция. — Что, он ему руку поранил? За что?
— За красоту! — ответил Джеральд. — Адриан, ты можешь идти.
Когда тот вышел, он рассказал жене, что произошло.
— Да я всё видел издалека! — закончил супруг.
— Я сразу говорила — дебил этот ваш Фил! Он раньше проституток приводил, теперь вот наших рабов наказывать взялся без спросу!
— Я пойду с ним поговорю! Житья Адриану не будет. Фил такой: если кого возненавидит, не отцепится. Сведёт его в могилу!
— Значит, надо продать Адриана. Я Фила не уважаю за его хамское поведение, но всё же он племянник. Зачем ему нервы трепать? Нужно продать этого раба, раз он ему не нравится. Чего добру пропадать? Так хоть деньги будут. За него имения да пароходы предлагают!
— Никогда! Пусть хоть целый мир предложат, я ни за что не соглашусь! И мы не бедствуем. Сами пароход можем себе позволить, — резко отрезал Джеральд, выходя из комнаты.
Дядя нашёл своего племянника в гостиной.
— Ну, что, соты мои медовые? — глубоко вздохнул Джеральд, садясь рядом на диван. — Что ты мне скажешь?
— Что скажу? — задумчиво переспросил его Фил после долгого молчания. — А что вы хотите услышать от меня, дядюшка? Слова раскаяния или…или правду?
Джеральд глубоко вздохнул и, взяв себя в руки, мягко сказал племяннику, что, когда бывает в гостях у них дома, то очень бережно относится к их имуществу. И ему хотелось бы, чтобы он отвечал ему взаимностью, поступая точно так же. Юноша молчал. Что творилось в его душе, дядя не знал, даже не догадывался.
Ревность… Филипп ревновал близких к Адриану, а не завидовал последнему. Для зависти ведь нужно признать, что тот в чем-то лучше! А сказочно богатый аристократ слишком был горд, самоуверен, чтобы опуститься до такого: испытывать чувство зависти к какому-то ничтожному рабу! Молодому человеку просто казалось, что родные уделяют ему внимания меньше, чем, по сути, постороннему человеку! Этот невольник — им никто, а Фил — племянник!
Меж тем молчание племянника начало малость сердить сэра Джеральда:
— С какой стати ты решил, что имеешь права причинять…бо…большой ущерб моей собственности?! А?! — потом он глубоко вздохнул, немного помолчал и уже спокойно продолжил: — Прости меня, если я не уделял тебе должного внимания, если тебе так показалось, то прости! Но зачем портить мои вещи? Что мне с ним теперь делать? Как он работать будет? Левой рукой?
— А вот никак! — Фил соскочил с места, сжав кулаки, раздражаясь все сильней и сильней. — Он же здесь у вас для красоты! Аж бесит! Понимаете, меня бесит это! Пусть сядет среди роз, как одна большая, чёрная, и сидит, а все в округе будут орать: «Как это прекрасно!». Он же у вас по большей части для этого?! Или знаете что? Если вы его так любите, посадите рядом с собой и хоть целыми днями любуйтесь на эту красоту неземную!
Дядя прикрикнул, чтобы он успокоился, призвал его вести себя прилично, говорил, что это, в конце концов, не очень адекватное поведение, но всё оказалось без толку!
— Надоело! Опостылело! Это безумие какое-то! Издевательство чистой воды! — не унимался Фил и отскочил в сторону, постоял словно бы перед кем-то воображаемым, состроил сладкое выражение лица, причудливо изогнул тело и тоненьким голоском заверещал: — О, Боже! Какая красота! Вы только посмотрите! Какие у него глазки, ручки, волосики! — потом снова обернулся к дядьке, глаза его как будто недобро сверкнули: — Да я бы отдал все сокровища мира, включая Египетские пирамиды и Китайскую стену, если бы имел их, за него! И знаете зачем? Чтобы убить его! Мне надоело, что вы все тут с ума посходили из-за какого-то недочеловека, нахваливаете жалкую крысу!
— Это не адекватное поведение, Фил! — прикрикнул на него дядя.
— Нет. Это вы ведите себя не адекватно. Адриан — раб, человек с приставкой «недо», но человек! Вы, как извращенцы, считаете его вещью, дабы так оправдать своё неадекватное поведение по отношению к нему. Какое дело Эйлин до того, что её сестра целует раба?! Ну, дура, значит, эта Геральдина! Ей-то что с того? Может, сама не прочь поцеловать его…?
— Геральдина не дура! Это был её минутный порыв, минутная слабость. А Эйлин просто стало стыдно за такой позорный проступок сестры… Твой покойный папа был большим поклонником искусства. Он собирал картины, дорогие скульптуры… А мне вот нравится Адриан! Мне кажется, он очень красивый!
