— Я…я не знаю… Простите меня, пожалуйста. Я не знаю, как такое могло случиться.
Ему было ужасно стыдно.
— Сесть можешь? — хозяйка помогла ему подняться. — Ты чего-то испугался? Голова закружилась? Что-то болит?
Её голос звучал как у строгой, деревенской учительницы, но Адриан не знал такого сравнения. Являясь более чем прекрасным, юноша был ограничен, и мало, кто понимал это, видя лишь внешнюю оболочку.
Конни строго взглянула на него, повторив свой вопрос, ничего ли у него не болит.
— Нет-нет, ничего не болит… Спасибо…
Джеральд, найдя какой-то повод, незаметно удалился. Почему-то ему не хотелось находиться в этот момент рядом с ними. Зачем он решился на такое: признаваться в любви…Адриану?! Что он о нём подумает теперь?! Хозяину, отпуская его к другому человеку, который, быть может, тут же решит купить невольника-гостя, хотелось, чтобы последний помнил, что дорог своим господам. Он слишком красив, красив, как драгоценная вещь… Сэр Джеральд и его жена не горели желанием навсегда расставаться со своей собственностью.
Но Конни даже не догадывалась о том, какой номер выкинул дражайший супруг, поступив столь глупо и неадекватно, признавшись…в любви…рабу! Она пыталась узнать, что случилось, от Адриана.
— Ничего не болит?! А что тогда произошло?! Ничего толком сказать не можешь! Ей-Богу, как барышня какая-то! Это только девицы перед кавалерами падают в обмороки! — она глубоко вздохнула. — Ну-ка, посмотри на меня! Что у тебя с лицом? Шишек, синяков нет?
— Синяков?
— Ну, да! Откуда я знаю: может, ты в очередной раз нарвался, и тебя господин опять побил?! — она заставила его развернуться его к себе и внимательно, но как-то нервно, осмотрела: — Нет, ничего…. Всё в порядке… Что это тогда с тобой? Всё? Прошло? Вставай!
Адриан поднялся. В последний момент Констанция подхватила его за руку.
— Худой-то какой! Ударили тебя, что ли, что ты отлетел? Не дай Бог, если болезнь какая-то! Кто с тобой мучиться станет? Нам рабы здоровые нужны, а не те, кому уход требуется! Пристрелить только и останется! — уводя его, говорила хозяйка так, будто бы он сам был во всём виноват, будто бы чуть ли не сам эту болезнь намеренно «заработал».
Констанция привела Адриана в одну из комнат их дома на первом этаже и велела ему переодеться. Она специально подобрала ему костюм, в каких ходили белые свободные люди. Ей не хотелось огорчать Чарльза и его внучку. Но не успела оставить юношу одного, чтобы он сменил наряд, как одна мысль закралась ей в голову.
— Как там твоя спина? Дай-ка посмотрю…
— Но, моя госпожа, я…
— Да-да! Ты всего лишь жалкий раб! — перебила его хозяйка. — Всё это мы уже слышали! Думаешь, я настолько безответственная, что невесть какую заразу к ребёнку пошлю?! Дай, говорю, посмотрю! Не стесняйся! Ты ведь мне в сыновья по возрасту годишься!
Пришлось ему повиноваться, и, красный как рак от стыда, Адриан скинул рубашку.
— О, Боже… — прошептала Конни. — Я была тогда права… На тебе живого места нет… Как это отвратительно! Фу! Такое красивое лицо, а тело…! Что же ты себя так довёл?! Мог бы себя прилично вести, чтобы нам бить тебя не приходилось! — она провела рукой по ранам, и тот вздрогнул. — Что, больно? — испугавшись, спросила госпожа, и тот кивнул. — До сих пор болит? Что же ты такое натворил, что тебя так истязали? Надо было обработать раны… Подлечить… Мать была бы…
Констанция немного подумала, потом подошла к двери, приоткрыла её и крикнула:
— Принесите мне тёплую воду с лимоном и полотенца, только полотенца самые мягкие! И побыстрее!
Сердце забилось чаще. Женщина на ватных ногах отошла от дверей и глухим голосом велела Адриану пока сесть на стул. Что же происходит?! До каких пор будет длиться это безумие…? Только сейчас, увидав раны невольника, оставшиеся после наказания, хозяйка поняла, что…что-то происходит. Подойдя ближе к юноше, леди поймала себя на мысли, что не хочет отправлять его к этому сэру и к его внучке, с какой бы симпатией не относилась к девочке. Она не хочет отдавать Адриана ни Чарльзу, ни…Джеральду. Забрать себе и никому не отдавать — только этого страстно желала Констанция.
Обведя взглядом светлые обои в мелкий бежевый цветочек, Конни попыталась взять себя в руки и отогнать ненужные бредовые мысли. Она, в отличие от мужа, адекватная и любить раба не станет, но… только сейчас понимала, что привязана к этому юноше…
Заставив себя взглянуть на него, она строго заявила:
— От позорного столба я тебя только спасла, как ты в другое вляпался! Сколько можно? Или ты специально решил господина Джеральда довести, чтобы он убил тебя? Способ самоубийства такой выбрал? Мне тоже собираться надо, а я тобой занимаюсь! И кто ты мне? Сын, что ли? Раб! Такой красивый, а такой…дурак! И скажи на милость, как мне теперь поступить…?
«Дурак» ничего не успел ответить, как тут в дверь постучали, и Констанция с криком: «Я сама заберу» бросилась открывать. Ей вовсе не хотелось, чтобы служанка видела раны невольника. Она вышла, забрала и, проследив, чтобы девушка не заглядывала в комнату, осторожно закрыла дверь. Конни поставила тазик на стол. Намочила одно полотенце, выжила его и подошла к юноше.
— Попробуй мне только сказать своё любимое «я всего лишь…», тут же по шее получишь! Теперь потерпи: будет щипать. Там лимонный сок… Не знаю, можно ли, но у меня нет сейчас возможности придумать что-то другое, — она приложила мокрое, тёплое полотенце к его спине и стала аккуратно протирать раны, ссадины, ожоги, побои, и он даже не вздрогнул, ни раз не застонал.
Она дотрагивалась до него тёплым полотенцем, и по его позвоночнику пробежалось тепло. Лимонный сок щипал раны, но это оказалось не больнее, чем нанесение этих самых ран. Но так ему было неловко! Так стыдно! Она, госпожа, протирает ему израненную спину…! Ах, какой позор! А он боится сказать ей, что это нехорошо, неправильно, что не должны хозяева раны обрабатывать жалким, ничтожным рабам!
Конни было противно… Но не считала, что позорится…. А если вода прольётся на стол, а она вытрет, это тоже позор? Адриан являлся её собственностью, точно такой же, как и этот дом.
— Умница… Ну-вот… А что это у тебя кожа такая светлая?! А? У Даррена намного темнее! И как этого я сразу не замечала?! Ты в мать, что ли?
— Наверное. Мне все говорят, что да.
— Сейчас ещё сухим полотенцем…. Вот так… Не больно? Я осторожно буду, едва ль касаясь… — и быстро закончив, велела: — Вставай! Сколько мы времени потеряли?!
Констанция помогла ему надеть новую рубашку, чтобы ему не было больно из-за ран, и когда она застёгивала пуговицы, он от стыда так и не смог посмотреть на госпожу.
— Все, одевайся дальше! Я сейчас расчёску принесу.
Она вышла и вернулась через минуту. Адриан обернулся к ней, и Конни застыла на пороге. Хозяева всегда велели своим рабам мыться, — и у тех даже имелось специальное место для этого, — поэтому юноша и так никогда в жизни не выглядел, как не опрятный, грязный бродяга, но сейчас…
— Батюшки! Да ты ещё прекраснее, чем раньше! Ну, просто принц! Но… кого же ты мне напоминаешь? Эта осанка, эта манера держаться… Ты как думаешь?
— Не знаю… Может… Может, моего отца?
— Отца?! Да нет! В тебе вдруг внезапно что-то аристократичное появилось… Как у Джеральда… Так, ладно…! Давай расчешемся ещё и пойдём…
На самом деле ей почему-то, наверное, чисто из женского любопытства, хотелось прикоснуться к его волосам, но не находилось повода. Конни было удивительно, почему его кудри лежат вниз, падая на плечи, а ни стоят торчком, как у большинства остальных рабов. Правда, в этом она не созналась ни себе, ни ему. Госпожа усадила юношу на стул и дотронулась до его локонов, саму себя убеждая, что в общем-то нет в этом ничего такого. Волосы Адриана оказались ни такими жёсткими, как, скажем, у Даррена, но и не такими мягкими, как, скажем, у самой Констанции. Она укладывала каждый локон, хотя, нужно признаться, они и так от природы лежали очень красиво. В женщине вдруг будто бы проснулась маленькая девочка, которая мечтает стать парикмахером.
