На полу в озере крови лежала моя Люси, это была моя Люси! Адриана подготовилась, каждый разрез и удар она скопировала у меня, повторила всё то, что я сделал с Аристофаном. Но неужели дрянной мальчишка стоил того!? Это ничтожество не было равно моей любимой!

Меня отвязали от стула и поволокли на вершину самой высокой башни, я не мог ничего делать, только рыдал и бился в истерике, чем лишь сильнее питал чёрно-красного демона Адрианы, там внизу лежала мёртвой моя Люси, та, с которой мы рисовали и танцевали под дождём.

Меня привели на обдуваемую всеми ветрами вершину башни и оставили на самом её краю. Адриана подошла ко мне и со всей силы толкнула вниз, падая, я слышал, что она тоже рыдает, я понимал её… Теперь понимал. Как я раньше мог думать, что этот человек не умеет плакать? Но всё равно я её ненавидел. Всей душой. Каждой частичкой тела.

В тот день я умер, но что-то вернуло меня к жизни. Клянусь, даже сейчас я не знаю что. Я очнулся в дивном цирковом шатре. Меня окружало множество удивительных созданий, все они склонились предо мной, тихо повторяя: «Слава королю ублюдков, слава королю ублюдков…».

Маска же таит множество тайн. Я очнулся уже в ней и снять не мог и не хотел. Она открывала мне сотни секретов мира и его устройства, когда того совсем не требовалось и молчала в минуты нужды. Я плохо помню, кем был, кровавые развлечения упоительны и прекрасны! Но губят они остатки души хуже любого дурмана. Маска стала вторым мной. В этом теле уж я походу паразит, а не она.

С тех пор цель у меня одна — хоть чуть-чуть исцелить раны прошлого. Люси так и не нарисовала своего шедевра, Адриана всё ещё жива… Всё ещё позорит этот мир куратор Аль Баян. У меня было много работы.

Маэстро замолчал, только стук ставней нарушал тишину комнаты, Илиас был поглощён размышлениями.

— Печальная история, но я прекрасно понимаю Адриану. Не знаю, нашлись бы у меня силы поступить иначе… — Задумчиво изрёк поэт.

— История печальна, но концовка ещё не написана. Я помню тебя, Илиас, потому и смог явиться тебе во сне. Я смиренно прошу о помощи. Я верю, поэт меня поймёт, в жизни только одна цель для меня теперь есть — воплотить в жизнь не нарисованную картину Люсии.

— Я согласен помочь тебе, но не просто так. — Сказал поэт.

— Всё, что пожелаешь.

— Ты поможешь мне и моей возлюбленной бежать, с нами будут её друзья. Этот мир исчерпал свои шансы. Я хочу в лучшее место, где смогу жить, а не выживать. — С нотками металла в голосе заключил поэт, лицо гостя ничуть не изменилось, он ожидал таких условий.

— Торжественно клянусь тебе, Илиас, что выполню твоё желание. Ты же сделай следующее — когда я дам сигнал, а ты поймёшь, когда это произойдёт, открой малые ворота дворца, что смотрят в сторону горных вершин и сожги эту голубую розу. — Маэстро протянул поэту изящный цветок. — Я приду ночью в час волка и укажу тебе и твоим спутникам путь. А пока, прощай, и помни — даже золотые бутоны иногда таят в себе чёрные цветы.

***

Илиас вскочил с кровати и схватился за топор, в комнате было пусто, только ветер распахнул окно и теперь играл со ставнями. Поэт выдохнул и возблагодарил небеса, что это был всего лишь сон, а потом его взгляд упал на чайный столик.

В свете луны на нём лежала голубая роза.

Город превратился в копошащийся муравейник. Жители столицы сновали туда-сюда, собирали вещи, готовились, ибо так им велели. Впервые за долгое время на небе не было ни облачка, солнце освещало стеклянный город, и тот утопал в разноцветных бликах. Чтобы не ослепнуть люди носили специальные тканевые повязки: они пропускали лишь половину лучей, позволяя спокойно ориентироваться в хитросплетениях проулков и бесконечных лестниц.

Хуже всего приходилось в это непростое время писарям. Громоздкая бюрократическая система, созданная Отцом Настоятелем, была подобна толстой черепахе и никак не хотела пробудиться после сладкого сна. Секретари, летописцы и прочие-прочие-прочие носились как угорелые по городу, ведя учёт всего, что можно учесть. К каждому был приставлен латник для сохранности ценного человека.

Отчего же такая спешка? Всё просто. Три дня назад Отец Настоятель объявил о начале последнего святого похода — единый мощный удар, весь Иннир снимался с места, дабы отправиться на поиски лучшей земли. В воздухе витали легенды… Многие думали о том, что именно об эпохе Великого переселения будут сложены менестрелями песни и громогласные баллады. А кто не хочет стать героем эпоса? Все люди — немного герои и хотят хоть капельку славы на своём веку.

Данте был как никогда бодр и радостен. За последние два дня на него совершили лишь семь покушений — совсем неплохо, если учитывать обстоятельства. Верховный кардинал балансировал на шатком, тонком канате, при том толком не зная, как работают канатоходцы. Жив он остался лишь благодаря Маэстро. Актёр оказался истинным знатоком искусства заказных убийств. Он видел мир, как сцену. Ему не представлялось трудным понять в какое время и с какой крыши убийца пустит стрелу, а на каком знатном приёме не стоит даже касаться предложенных блюд. Данте благодарил небеса за такого союзника, но всё же в компании Маэстро было ему неспокойно… Походка, голос, манера себя вести — Маэстро пугал жутчайшей неестественностью.

Одним неплохим утром Данте встал пораньше. Ночевал он теперь в башне, принадлежавшей некогда одному из кардиналов. По слухам тот погиб после инцидента с чародеем Аль Баяном в Тассоре: сердце не выдержало такого провала. Он был куратором того процесса.

Это была небольшая, даже скромная комната. Данте уважал простые покои у высокопоставленных лиц. Конкретно в этом месте стены возвели из тёмно-фиолетового стекла, а свет в помещение проникал сквозь прозрачные двери, ведущие на минималистичный, но опрятный балкончик. Из интерьера имелись: кровать без балдахина, но с бархатным бельём, резной письменный стол со множеством ящичков и потаённых отделений, специальный столик для подачи завтрака (он был очень мал и передвигался на колёсиках, на нём слуги оставляли Данте свежие фрукты, немного отборной ветчины и бокал белого сухого вина).

Украшала комнату единственная картина, но стоит отметить, что работа была достойная. История не сохранила имени портретиста, но бога холодного огня он изобразил максимально близко к оригиналу, за что и поплатился жизнью. Иконы и священники «рисовали» покровителя могущественным шестируким созданием, держащим небо, землю, солнце, луну, огонь и лёд. Глаза его им виделись пламенеющими голубыми кострами, а руки — гротескными каменными изваяниями. Портрет же показывал правду: низенького, сгорбленного старичка с загнутым носом и бегающими глазками. Пальцами своими, подобными тонким веткам, он держался за декор королевского трона, который до самой смерти не отпускал. Индервард на старости лет совсем выжил из ума: приказывал повсеместно возводить себе памятники, рисовать иконы тысячами, а всех хлебопашцев побрить в монахи, чтобы они возносили ему молитвы.

Данте сладко потянулся, слез с кровати и прищурился, стоило только лучам восходящего солнца дотронуться до его лица. Он встал, наскоро оделся в привычный костюм, ибо носить вычурную и неудобную рясу кардинала не собирался, по пути на балкон выпил преподнесённый ему бокал вина. (наличие яда в напитках Маэстро его определять уже научил, всё дело было в запахе. Яды же без запаха при пристальном изучении напитка легко просматривались — слишком крупные частицы)

Мозолистой рукой кардинал провёл по портрету народного бога.

— Бедный, старый, слабый, забытый человек. Обманутый и преданный художниками. Ты так и не обрёл бессмертия. — История Индерварда была простая, как два медяка. Он был обычным человеком из Странного легиона (объединение мутантов и магических тварей). В обществе уродов он слыл самым уродливым, так как был обычен. В то же время Адриана Фейт искала полную посредственность на роль великого художника, чтобы не повторилась история Безумного Лариана.